Miledi - Житие протопопа Аввакума

…Молю убо аз, юзник, вас всех страждущих о Христе: претерпим мало здесь от никониян, да бога вечно возвеселим. С ним и мы возрадуемся: ныне же в зерцале и в гадании, таможе со Христом лицем к лицу. Ныне нам от никониян огнь и дрова, земля и топор, и нож и виселица; тамо ангельския песни и славословие, хвала и радость, и честь, и вечное возрадование. Яра ныне зима, но тамо сладок рай. Болезнено терпение, но блаженно восприятие. Да не смущается сердце ваше и устрашается. Слышите господем реченное: «блажени плачущий, яко тии утешатся»*, и: «многими скорбьми подобает нам внити в царство небесное»*. Не начный блажен, но скончавый: «претерпевый до конца, той спасен будет»*. Всяк верный не развешивай ушей тех и не задумывайся: гряди со дерзновением во огнь и с радостию господа ради постражи, яко добр воин Исус Христов правости ради древних книг святых! И мы с тобою же, вкупе бога моля и пречистую владычицу нашу богородицу и всех святых, уповаем, конечно: не оставит нас господь и богомати. Аще они нас и мучат и губят, а сами дрожат; шлюсь на их совесть нечистую. А праведник, уповая, яко лев рыкая, ходит, не имать попечения ни о чем, токмо о Христе. Станем, братие, добре, станем мужески, не предадим благоверия! Аще и покушаются никонияне нас отлучити от Христа муками и скорбми: да статочное ли дело изобидить им Христа? Слава наша Христос, утвержение наше Христос, прибежище наше Христос.

…Я, братия моя, видал антихриста тово, собаку бешаную, – право, видал, да и сказать не знаю как. Некогда мне печальну бывшу и помышляющу, как приидет антихрист, враг последней, и коим образом, да сидя молитвы говоря, и забылся, понеже не могу стоять на ногах, – сидя молюся, окаянный. А се на поле на чистом много множество людей вижу. И подле меня некто стоит. Я ему говорю: «чего людей много в собрании?» Он же отвеща: «антихрист грядет; стой, не ужасайся». Я подперся посохом двоерогим своим, протопоповским, стал бодро: ано ведут ко мне два в ризах белых нагова человека, – плоть та у него вся смрад и зело дурна, огнем дышит, изо рта, из ноздрей и из ушей пламя смрадное исходит. За ним царь наш последует и власти со множеством народа. Егда ко мне привели его, я на него закричал и посохом хощу его бить. Он же мне отвещал: «что ты, протопоп, на меня кричишь? Я нехотящих не могу обладать, но волею последующих ми, сих во области держу». Да изговоря, пал предо мною, поклонился на землю. Я плюнул на него, да и очутился*,[53]

а сам вздрогнул и поклонился господеви. Дурно сильно мне стало, ужасно, да нечево на то глядеть. Знаю я по писанию о Христе и без показания, скоро ему быть. А выблядков тех ево уже много, бешаных собак. Нас же да избавит от них Христос, сын божий, ему же слава ныне и присно и во веки веком. Аминь.

Апостол: «Неточию же, но и хвалимся в скорбех, ведуще, яко скорбь терпение соделовает, терпение же искуство, искуство же упование, упование же не посрамит: яко любы божия излияся в сердца наша духом святым, данным нам»*. – Толкование: Паки реку: ей, хвалимся и радуемся в скорбех своих, мучими от вас, никониян, в темницах, и во оковах, и в смертях многажды от вашева жалованья. Двадесять два лета плаваю и так и сяк, иногда наг, иногда гладен, иногда убит, иногда на дожде, иногда на мразе, иногда на чепи, иногда в железах, иногда в темнице, кроме повседневных нападений и разлучений жены и детей*. «Кто изнемогает, и аз не изнемогаю? Кто соблажняется, и аз не разжизаюся?»* Но терплю, бедной, о Христе Исусе упованием будущих благ. А ты, никониян, чем похвалишься? – скажи-тко! антихристом своим нагим разве, да огнем, да топором, да виселицею? Богаты вы тем! – знаю я. Да кто от святых так делал? Разве Саул* царь, сын Киссов. Егда Доик оклеветал архиерея Авимелеха и сына его Авиафара про зятя его Давыда, понеже угостили его и оружие Галиафово отдали ему: уведав же Саул мерский от Дойка Идумейска и приказал, взбесяся, леввит со архиереи тысящи с две и больши убить*. Ни пути, ни дела! Так то и вы ныне: секи да руби, жги да пали, да вешай! А неведомо за што. Сами же соблудили над церковию с Никоном с носатым и с брюхатым, с борзым кобелем, отступником и еретиком, да бросайся на тех, кои правду говорят. Больно-су нам! Мать нашу ограбили святую церковь, да еще бы мы ж молчали! Не умолчим-су и по смерти своей вашему воровству. Отдайте матери нашея имение все, и аз-от, которой передвигнули на иное место, положите на старом месте, где от святых отец положен был*. То малое ли дело; всю невесту Христову разорили. Разорили римляна-воры, блядины дети, – разорили, зело обесчестили! Бесятся, играют в церкве той! Кой что захватил, тот то и потащил: иной за сердце-то ухватил, еже есть престол святый четверостолпый переменял и пятой столп в средине учинил и тут мощи положил, а иной вор за голову невесту Христову ухватил и венец богоукрашенный сорвал, еже есть древо жизни и спасения, древо бессмертия, древо разума, древо трилюбезно, нетленно и неизнуряемо, крест трисоставный, честное древо, троица бо носит трисоставныя образ. Сице пишет Григорий Синаит:* «радуйся кресте, образе неописанный и многоименитый, древо требогатое, страшное же и всеблаженно, радуйся кресте всесвятый и всесильный, радуйся хранителю жизни нашея, господень кресте многопетый, образом своим бесы низлагая, враги отгоняяй, страсти упражняяй, и благословение даруя нам, и жизнь и силу содействием святаго духа, и честными пречистыя мольбами нам, свет, помогая». А от воров терпи, – пускай тебя бесчестят.

…А иной вор церковной с просвир Христов крест схватил да крыж римской положил. А просвиру ту Предотечю, что таракан изгрыз, девять дыр сделал, а сам говорит: «в девять чинов небесных сил так надобе». Господи, помилуй! Где у них ум-от? Да мне видится, чины-те небесныя бесплотны, а жертва та приносится в воспоминание бывших на земли плотных, самого Христа агнец, а вторая просвира – богоматери, а третья всех святых, – неразлучным соединением, в части единой, все лики святых купно в мольбу предлагаем к богу о наших согрешениях, воспоминая им сродник наших труды и подвиги пред богом, и милися деем к ним же сочетатися в неразлучное соединение сего ради приношения; а лики частьми не разлучаем их: се бо есть нечестиво, аще кто разлучает их, единаче послуживших богови. Таже четвертую просвиру и часть из нея приносим со агньцем предложенным о чине святительства, да же правят дело божие, и о спасении их. Таже пятую просвиру и часть из нея приносим о цари благочестивом и всем княжестве, пекущихся о правоверии. Таже шестую просвиру и часть из нея приносим со агньцем к богу о всех живущих на земли, да же ради части сея подаст всему миру долгоденство и здравие и спасение. Таже седьмую просвиру и часть из нея приносим за усопшия в правой вере, да же ради части сея помянет бог души отец и братию наших во царствии своем. Аще и за единаго изволишь часть принести особь, да будет особная просвира: нечестиво бо есть един хлеб многажды святить и един принос к богу дважды и трижды приносить, якоже никонияна из единаго хлеба самочинием многи части приносят в принос.

Повесть писана в Духовном Цветнике*.

Некий священник егда творяще просвиромисание, при хождаше к нему дух святый в видении орла, священник же действуя, взираше на него. По прилучаю же пономарь над просвирами прежде священника в пекарне действо сотвори по обычаю олтаря и принесе к действу священническу. Егда же священник нача просвиромисать, и не бысть пред ним в видении орла. Он же начат плакався, которати себя, глаголя: «яко греха ради моего не прииде святый дух». Бысть же глас к нему: «сего ради не прииде к действу твоему, яко закланное ми паки закалаешь и принесенное паки приносишь». Священник же вопросив пономаря о тайне сей; он же исповедав подробну вся, каке учинил, пад пред священником, прощения испросил.

Видишь ли, никониянин, что вы делаете, над одною просвирою кудесите, – дыр с 300 навертишь! Ох, собаки! Переменили предание святых отец и пять просвир вместо седми возлюбили. Так же и в Риме прежде вас соделалося. Папа еретик, – забыл я имя ему, Спиридон Потемкин* покойник помнил, – так же откинул от седми две просвиры: подобает-де над пятию просвирами служити в пять чувств человеческих. А другой папа после тово еще две откинул: подобает-де над трема служить во образ святыя троицы. А после тово третий папа еще две откинул: подобает-де над единою служить во едино божество. А иной папа: не подобает-де кислой просвире в службе быть, но опреснок* надобе Моисеева закона ветхаго.

…В Луке зачало осмьдесят третие: «нищ же бе некто именем Лазарь, иже лежаще пред враты его гноен, и желаше насытитися от крупиц, падающих от трапезы богатаго. Но и пси, приходяще, облизаху гной его. Бысть же умрети нищему, и несену быти на лоно Авраамле. Умре же богатый, и погребоша его, и во аде. Возвед очи свои сый в муках, узре Авраама издалеча и Лазаря в недрех его. И той возгласи, рече: «отче Аврааме, помилуй мя и поели Лазаря, яко да омочит конец перста своего в воде и остудит язык мой, яко стражду в пламени сем». Рече же Авраам: «чадо, помяни, яко восприял еси благая твоя в животе твоем, и Лазарь такожде злая: ныне же зде утешается, ты же страждеши. И над всеми сими между нами и вами пропасть велика утвердися, яко да хотящий прейти отсюду к вам не возмогут, ниже оттуду к нам преходят». Рече же: «молю тя убо, отче, да послеши его в дом отца моего, имам бо пять братия, яко да засвидетельствует им, да не и тии придут на место се мучное». Глагола ему Авраам: «имут Моисея и пророки, да послушают их». Он же рече: «ни, отче Аврааме; но аще кто от мертвых идет к ним, покаются». Рече же ему: «аще Моисея и со пророки не послушают, ниже аще кто от мертвых воскреснет, не имут веры»*. Видите ли, братие, како смири его мука? Преже даже пред очима не видел Лазаря гнойна, а ныне зрит издалеча и мил ся деет ко Аврааму, а Лазарю говорить сором, понеже не сотворил добра ничтоже. Возьми, – пойдет Лазарь в огонь к тебе с водою! Каков сам был милостив! Вот твоему празднеству отдание! Любил вино и мед пить, и жареные лебеди, и гуси, и рафленые куры: вот тебе в то место жару в горло, губитель души своей окаянной! Я не Авраам, – не стану чадом звать: собака ты! За что Христа не слушал, нищих не миловал? Полно-тко милостивая душа Авраам-от миленькой, – чадом зовет, да разговаривает, бытто с добрым человеком. Плюнул бы ему в рожу ту и в брюхо то толстое пнул бы ногою! Да что тово говорить? – по себе я знаю: хотя много надосадит никониянин, да как пришед с лестию бывало: «ведаю твое чистое, и непорочное и богоподражательное житие, помолися о мне, и о жене, и о детях, и благослови нас!» – так мне жаль станет, плачю пред богом о нем. Да и ныне ево жаль, – не знаю што. Завел его собака Никон за мыс, а то он доброй человек был, знаю я его. Полно тово.