Как и преподобный Серафим в своем Саровском уединении, о. Вассиан собирал в лесу траву снить, сушил ее и в зимнее время подолгу питался лишь ею одной. Монах Иоанн, скитский хлебник, вспоминал: «Приду, бывало, навестить о. Вассиана, а он начнет угощать меня протухлой сниткой. Вынет из горшка травинку и скажет: “Ну-ко, рабе Божий, на-ко покушай”. Я возьму в рот, пожую-пожую, но проглотить никак не могу, так и выплюну. “Плох же ты, рабе Божий”, – заметит о. Вассиан. Сам же он, бывало, свободно ее кушает». О. Вассиан не имел постели и спал где придется – на полу, на земле… Очень гордился схимнической одеждой и иногда, указывая на нее, говорил: «Трепещут схимы бесы, трепещут, рабе Божий!»
О. Вассиан считал себя едва ли не основателем Скита, – вместе с отцами Моисеем, Антонием и Савватием он был здесь старожилом, причем старшим, да еще схимником. Из всех этих вещей – внешнего делания и тщеславия – выросло непонимание старчества, начавшегося в Скиту с приездом сюда в 1829 году иеросхимонаха Льва (Наголкина). Старец поселился на пасеке, то есть за скитской оградой, со своими, приехавшими с ним, учениками. Он стал принимать монашествующих и мирян для исповеди и наставления, бывало, он исцелял душевные и телесные болезни. Отец же Вассиан, хотя и имел до 1819 года духовным своим отцом старца Феофана, который многому научился от преподобного Паисия, в том числе внутреннему деланию, пониманию старческого окормления, – почти ничего от него не воспринял, да и то, что мог узнать от о. Феофана, верно, забыл. А так как читать он не умел, – книги отцов-аскетов ему были недоступны. И из бесед с владыкой Филаретом он мало что вынес, – по непривычке к учению, по крайней своей простоте.
«О. Вассиану, – говорится в житии старца Льва, – как было известно, очень не нравилось то, что к старцу о. Леониду приходило много народу не только из монашествующих обоего пола, но и из мирских лиц. Прибытие старца с учениками в Скит представлялось о. Вассиану наплывом нечистой силы, а старца Леонида и его учеников он не иначе называл, как “лянидовщина”. В сильном расстройстве духа он так иногда жаловался окружавшим его: “Я вот и Скит заводил, а меня-то и знать никто не хочет, а у него-то ишь сколько народу-то! Да вишь это – колдовство… Я эту арынь[2], лянидовщину, разгоню!” Нашлись, к сожалению, люди, которые поддерживали в этом схимника. Были случаи даже такие, когда недруги о. Леонида писали доносы на него (преисполненные лжи) владыке, ставя в конце имя о. Вассиана. Он не возражал».
Старец Леонид в 1836 году писал: «А об о. Вассиане пусть думают как угодно и ублажают его высокое жительство; но мы ко оному веры не имамы и не желаем, дабы кто следовал таковой его высоте, не приносящей плода. “От плод бо их, – сказано, – познаете их”. А плод духовный есть любовь, радость, мир, долготерпение, вера, кротость, воздержание и прочее. Сожалея об нем, желаем ему прийти в познание истины». Однако доносы в Калугу шли и шли, – и не только на о. Леонида, но и на о. Моисея, который был уже настоятелем Оптиной Пустыни. Бывший тогда Калужским владыкой епископ Николай, видя, что доносы ложны, всё же, для умиротворения смуты, перевел о. Леонида из Скита в обитель с запрещением принимать мирян. Старец воспринял это спокойно.
Год спустя разнесся слух, что бывший устроитель Скита владыка Филарет, теперь митрополит, переведенный с Казанской кафедры на Киевскую, посетит Оптину Пустынь и, конечно, Скит. Схимник о. Вассиан был рад случаю видеть своего высокого друга и думал, что сможет привлечь его на свою сторону против старца Леонида. Перевоз через Жиздру тогда был не возле монастыря, а напротив села Нижние Прыски. О. Вассиан отправился туда. «Вот, – говорится в житии о. Леонида, – находившиеся по ту сторону реки экипажи подъехали к перевозу. Митрополит и сопровождавший его Калужский епископ Николай вышли из своих экипажей и, вместе с прочими, сопровождавшими высокого гостя, вошли на паром, который тотчас и потянулся на монастырскую сторону и скоро переплыл неширокую речку. Но вот с монастырского берега раздаётся голос: “Владыко, благослови!” – Митрополит: “Кто это?” – Ответ: “Схимник Вассиан, старый твой знакомый! Помнишь?” – “Помню, помню. Зачем же ты здесь?” – “Тебя встретить, владыко, и дорогою побеседовать с тобой”. – “А что ж, и все братия здесь?” – “Нет, владыко. Я один”. – “А что же ты, с благословения своего настоятеля так делаешь мне исключительную встречу?” – “А что мне у него благословляться, он ишшо молод”. – “Ах ты самочинник! Ты, как схимник, должен быть в своей келлии и там меня встретить, если буду, а не буду, – должен с благословения настоятеля со мною видеться”. Так, при первой встрече с митрополитом, о. Вассиан потерпел неудачу. Вышедши на берег, оба владыки сели в экипажи и поехали в монастырь».
Митрополит Филарет был торжественно встречен братией, служил в храме обители, а потом обошел все келлии и приветствовал всех оптинцев до последнего послушника. В Скиту он посетил и о. Вассиана. «Ну вот я в твоей келлии», – сказал он. О. Вассиан только было начал высказывать свои жалобы: «Моисей… Лянид…», как владыка его остановил, сказав: «Живи спокойно да благодари Бога». С тем и удалился.
В Летописи Скита от 11 сентября 1857 года сообщалось о кончине о. Вассиана. «Были с ним в течение его долгой жизни и искушения, – говорится там, – но происходили более от простоты и внушения недоброжелательных людей, которые возбуждали в нем зависть к апостольскому служению старца (иеросхимонаха Льва) превратными толкованиями. Они возбуждали его, под предлогом ревности, противодействовать тому, чего он по простоте своей не мог понять. Но всё это – искушения человеческие, которые случаются со всеми на пути жизни. Конец же венчает дело. А его дело было увенчано доброю, мирною и безболезненною кончиною». И далее: «Кончина сего приутружденного старца была, согласно церковной молитве, безболезненна, мирна, тиха. Посему уповаем, что ждет его ответ непостыдный на Страшном Христовом Судище. Он еще на ногах причащался в последний раз в церкви, по обычаю, в наш скитский праздник 29 августа (Усекновение главы честнаго пророка и Предтечи Господня Иоанна). Во вторник 3 сентября заболел, чувствуя лихорадку, и стал заметно ослабевать, почему причастился в среду 4-го. Чувствуя себя лучше, подкрепился пищей, но 7-го утром в субботу причастился уже в последний раз. Ввечеру, во время вечерни, его особоровали, а во время бдения он тихо скончался. Во время соборования сидел и прощался с братией словами: “Бог простит! Простите меня грешного!” За несколько часов до кончины беседовал ясно с приходившими. Так, после соборования простился с батюшкой о. Макарием (старцем), незадолго до бдения – с иеродиаконом о. Исаакием (впоследствии настоятелем обители), который, между прочим, сказал: “Да, рабе Божий, путь непроходный!” И на просьбу молиться сказал: “Помолись и за меня грешного”, и своё обычное выражение: “Спасёт тебя Бог, рабе Божий!” За несколько минут до кончины уже охладевшей рукою крестился, шепча устами молитву Иисусову, и испустил дух мирно и тихо. Тело при одевании было мягко и гибко, каковым осталось и до погребения. Лицо белое, воскоподобное. Запаху, как все присутствовавшие могли засвидетельствовать, не было ни малейшего. Погребение происходило во вторник 11 числа. Совершал оное после обедни о. архимандрит Моисей, который служил и обедню… Погребен на скитском кладбище по правую сторону креста (если смотреть лицом на запад) в склепе, выложенном кирпичом. В мирной кончине старца исполнилось, видимо для всех, благословение Божие о подвизающихся до конца в постнических наших подвигах. Он был старец подвижный: почти 50 лет провел в монашестве, из коих 30 в уединенном пребывании среди Скита, в особой келлии, среди небольшой рощицы, им взращенной. Был выдержан до того, что никогда не разрешал ни по какому случаю вина, не пил вовсе чаю, носил власяницу и усердно исполнял свое схимническое правило. К церковной службе был усерден, и в последнее время хотя и не мог всё выстаивать, но всегда ходил в церковь и, уставая, сидел и иногда дремал, но всё церковные собрания не оставлял… Старцу, по его счету, было около ста лет, а по спискам 90».
На могиле схимонаха Вассиана была положена не плита, как на многих других, а поставлен чугунный памятник с обширной надписью, которую составил со всей любовью архимандрит Моисей. «Под сим памятником, – гласила эта надпись, – погребено тело скитского старца схимонаха Вассиана, скончавшегося с упованием на Божие милосердие сентября 7 дня 1857 года, девяноста семи лет от рождения своего. Сей блаженный старец – схимонах Вассиан – родом был Жиздринского уезда, из крестьян. В монастырь вступил 1812 года, в монашество пострижен 1818 года, а потом в 1820 году в схиму был пострижен он Преосвященным Филаретом Калужским. С самого вступления своего в монашество старец сей провождал жизнь более подвижническую: носил на теле своем железные вериги, пищу всегда употреблял он постную, не вкушая молочного и рыбы, кроме самых великих праздников – Св. Пасхи и Рождества Христова, а вина и чаю во всю иноческую жизнь свою не употреблял никогда. К церковному Богослужению был всегда усерден, притом и келейным правилом занимался почти беспрерывно, прочитывая ежедневно Псалтирь и акафисты со многими земными поклонами. Каждую неделю приобщался Св. Таин Христовых. В Великий пост первую и последнюю седмицы проводил без пищи; а в 1818 году, будучи в силах, поревновал древним Отцам испытать себя в чрезвычайном посте Бога ради, не вкушал пищи во весь Рождественский пост, также и во всю Четыредесятницу Великого поста. Притом выдерживал многие искушения козней бесовских силою веры и любви ко Господу. Был неутомимо трудолюбив, любил крайнюю нищету, не имея в келлии ничего, кроме икон святых; и по кончине его ничего не осталось, кроме изношенной и ни к чему не годной одежды, – и тем подал всей братии весьма назидательный пример подвижнической зело жизни. За все таковые подвиги да упокоит Господь Бог душу раба Своего со святыми в Небесном Царствии Своем!»
