Рассчитывая дойти до берегов Рейна в первых числах марта, Аттила в январе должен был подняться со своей стоянки на Дунае. Перебравшись через Рейн при помощи плавучих мостов, Аттила начал занимать и разрушать один за другим города Галлии. Он объявил здесь себя другом римлян, пришедшим с единственной целью наказать вестготов, врагов Рима, и потому требовал, чтобы галлы оказали ему хороший прием как своему освободителю и союзнику Империи. «Иначе, — заключал свои слова Аттила, — трава не будет расти там, где пройдет конь Аттилы». Было забавно и вместе ужасно видеть этого самозваного римского полководца, как он принимал городских куриалов, сидя на лавке и на ломаном латинском языке убеждая их открыть ему ворота. Некоторые города повиновались, другие пытались сопротивляться, но те и другие одинаково были разграблены и обращены в пепел. Жители некоторых городов покидали свои дома и разбегались по лесам. Римские чиновники давно уже оставили галльские города и потому в эти опасные минуты на первом плане стоят епископы и духовенство, одно только не покинувшее своего места. Население Лютеции, т. е. теперешнего Парижа, было остановлено и спасено св. Геновефой или Женевьевой, по французскому произношению, и рассказ об этом подвиге святой девушки составляет один из симпатичнейших эпизодов тогдашней истории.
Будущая столица Франции была тогда торговым рыбным складом и населена большей частью рыбаками. Этот город находился на одном из рукавов Сены, был окружен стенами, уставленными башнями, и мог выдержать продолжительную осаду. Но на жителей Лютеции напала паника — та самая паника, которая распространилась тогда и по другим большим городам Галлии; все население Лютеции готово было к бегству и суда уже спущены на воду; в это‑то время и раздалось энергичное слово Женевьевы. Это была молодая, восторженная монахиня, славившаяся своей аскетической жизнью. Подобно Жанне д'Арк, она часто приходила в экстатическое состояние, видела видения, слышала голоса. Когда в пределах Галлии появился Аттила, Женевьева имела видение, в котором ей было открыто, что Париж будет спасен, если все принесут покаяние, — и она стала убеждать своих соотечественников молиться и отложить все приготовления к переселению. Мужчины над ней смеялись, а женщины поверили ей, решились не выходить из города и заперлись в церкви.
Мужское население Парижа против воли принуждено было повиноваться Женевьеве, и предсказание ее сбылось. Аттила не подошел к Парижу, а направился на Орлеан. «Если бы, — пишет французский историк, — жители Парижа тогда же рассеялись, многое могло бы воспрепятствовать их возвращению, и городок Лютеция, по всей вероятности, стал бы тем же, чем стало множество других городов Галлии, более его значительных, а именно пустыней, развалины которой лежали бы и до сих пор под водой, и антикварий, может быть, искал бы на ее месте следов вторжения Аттилы».
Под Орлеаном Аттила встретил римские войска и отвел свое ополчение на широкие равнины, известные под именем Кампании или теперешней Шампани; здесь, на Каталаунских полях, удобных для действия конницы, он решился помериться силами с римлянами. Когда Аттила выступил в поход, Западная Римская империя была совершенно не приготовлена к его отражению. Последние остатки римских легионов, выведенные из западных провинций, находились в Италии. Для защиты Галлии западный император мог только рассчитывать на помощь варваров, занимавших теперь ее большую часть. С горстью небольшого отряда он послал в Галлию искуснейшего полководца Аэция в надежде, что варварские племена, живущие там, окажут ему нужное содействие. Страх перед гуннским нашествием, действительно, заставил смолкнуть в Галлии старые раздоры с Империей, и Аэций, собрав под свое знамя все наличные силы страны, не замедлил явиться на Каталаунское поле. «Тогда началась, — говорит Иордан, — жестокая, разнообразная, страшная, ожесточенная сеча; о подобной сече еще ни разу не повествовала древность, и тот, кто не был свидетелем этого чудесного зрелища, не увидит его более». Говорят, что на широком пространстве Каталаунского поля легло около 200 ООО воинов, причем большинство убитых были гунны. Сам Аттила только с опасностью для жизни успел спастись и заперся в лагере, отгороженном повозками, который и остановил натиск врагов.
Каталаунская битва оставила громадное впечатление в умах современников; легенда рассказывает, что, когда кончилась резня на земле, души убитых три дня и три ночи сражались между собой с неутомимым бешенством. Ее великое историческое значение состоит в том, что она спасла римско–христианскую цивилизацию и образованность от истребления гуннским варварством, так как она ослабила войско Аттилы, лишив его громадного числа воинов, и заставила удалиться за Рейн.
Но бегство и неудача в битве не составляли позора в глазах азиатского варвара. Возвратившись из Галлии с богатой добычей, Аттила вовсе не считал себя побежденным и новым походом поспешил восстановить ужас своего имени. В 452 г. он снова потребовал от Валентиниана руки Гонории вместе с приданым и, получив второй отказ, снова двинулся в поход, направляясь теперь уже в Италию. Рассказывают, что в Милане Аттила обратил внимание на картину, изображавшую скифов на коленях перед сидящим на троне римским императором; он приказал нарисовать самого себя на троне и у ног своих римских императоров, высыпающих золото из мешков. Последнее, конечно, было более сообразно с действительностью. Перебравшись через Юлийские Альпы, Аттила опустошил лежащие на пути итальянские города и имел намерение идти на Рим. Но силы гуннов были ослаблены если не битвами, которых теперь не было, то разрушительным влиянием непривычного для них итальянского климата. Чем богаче была добыча, награбленная ими в верхней Италии, тем сильнее было желание возвратиться в знакомые места прежнего кочевья. Слава имела весьма мало значения для них, да к тому же от похода на Рим сдерживал их и тот суеверный страх, который еще возбуждал у варваров Вечный город всем своим прошлым. Все‑таки Аттила сделал распоряжение о соединении всех сил гуннского ополчения, показывая вид, что хочет двинуться к Риму по большой дороге, ведущей через Апеннины. При известии об этом движении гуннов ужас овладел римским двором; мысль о сопротивлении не приходила никому и в голову; решено было вымолить мир у Аттилы на каких угодно условиях, и торжественное посольство, во главе которого стоял св. Лев, еп. Римский, отправилось навстречу Аттиле. Это было как нельзя более кстати для Аттилы, колебавшегося между отступлением и движением вперед и увлекаемого назад общим желанием войска и совета. Мирный договор был заключен и, обремененный несметной добычей, Аттила оставил Италию, разграбив, впрочем, по пути еще город Аугсбург. В восторге от удаления гуннов итальянцы приписали свое неожиданное спасение чуду: они говорили, что Аттила увидел подле папы апостола Петра, угрожающего ему мечом, и что это видение побудило опустошителя Италии отступить назад.
Вскоре по возвращении в свою резиденцию великий завоеватель скоропостижно умер. В 452 г. он блистательно праздновал свою женитьбу на бургундке Ильдико, а на другой день его нашли в постели уже мертвым. Быть может, он умер вследствие неумеренного пиршества; а быть может, и бургундка убила его спящего, чтобы отомстить за свой народ. Тело царя, положенное в три гроба: золотой, серебряный и железный, с массой сокровищ было в глубокую полночь опущено в могилу; и пленники, вырывшие и засыпавшие могилу, были убиты, чтобы никто не знал, где покоится прах Аттилы, и не мог его потревожить. — В ту ночь, когда умер Аттила, византийский император Маркиан видел во сне, что лук гуннского царя сломался, — вероятно, не в первый раз видел Маркиан во сне Аттилу, потому что днем ему слишком много приходилось думать о страшном варваре.
По смерти Аттилы основанное им громадное гуннское царство распалось на разнородные силы, составлявшие его. Начались войны между многочисленными сыновьями Аттилы и различными племенами, послушно следовавшими за его знаменами, и государство Аттилы разрушилось так же быстро, как оно и возникло. На месте, служившем постоянным жилищем гуннов, поселились бывшие их подданные гепиды, вступившие теперь в дружественный союз с Восточной империей.
«По ночному небу, — говорит историк Вебер, — проносится иногда метеор, затмевающий блеском своим звезды, и быстро угасает, не оставляя по себе никаких следов; с изумлением смотрят на него люди и долго говорят о нем; так и могущество Аттилы мгновенно обратилось в ничто, и не осталось следа от него, но в преданиях и песнях долго еще звучало имя его, и слава его сохранилась в римских летописях и в немецком эпосе».
Вторжение гуннов в Италию и Галлию как бы положило конец Западной Римской империи. Победа Аэция на полях Каталаунских, достигнутая при помощи варварских же сил, и отступление Аттилы из верхней Италии, вызванное климатическими условиями этой страны, были мнимым мимолетным торжеством Рима. По удалении гуннов Италия осталась все же в полном распоряжении варваров, взад и вперед ходивших по ее равнинам и опустошавших знатнейшие города. В самом Риме после грабежей Алариха и ужаса перед нашествием гуннов дворцы аристократов стояли пустые; под влиянием варварских опустошений даже природа страны изменилась к худшему. Запущенные земли покрывались болотами и стоячими водами, потому что канавы давно были засорены и никогда не исправлялись; ядовитые миазмы поднимались над этими болотами, производя заразные болезни и убийственные лихорадки, от которых до сих пор не могут еще избавиться некоторые области Апеннинского полуострова. Огромное число жителей навсегда оставило Италию во время нашествий Алариха и Аттилы, но уцелевшее в ней население не увеличивалось естественным приростом, а постоянно уменьшалось. Давно уже Италия не давала подмоги римским войскам, набиравшимся исключительно из варваров.
