Я пересекла белоснежную дорожку и цветочный газон - к дому, который стоял в углу, образованный двумя путями пересечения, почти напротив дома г-жи Уикхэм и, прежде чем я смогла подняться по ступенькам, я очутилась в объятиях двух любящих рук.
- Ребекка Спринджер! Я была уверена, что это ты, когда увидела, как ты идешь к г-же Уикхэм день или два назад. Не она ли сказала тебе, что я здесь?
- Она не имела возможности до сего дня, - сказала я, - Но дорогая тетя Энн, я должна была вскоре найти тебя, и я уверена, что ты знаешь это.
- Да, я уверена, что ты хотела этого.
Затем я рассказала ей о моем визите к г-же Уикхэм в тот богатый событиями день. Она слушала, ее дорогое лицо было полно симпатии, а затем сказала:
- Дорогая, можешь больше ничего мне не говорить. Думаешь, я не знаю? Когда Господь приходит порадовать мои глаза, у меня потом нет других мыслей и забот, в течение многих дней! Ах, какую радость и покой приносит знание того, что я в безопасности в этом благословенном убежище! Как далеко это за пределами всех наших земных мечтаний об этой божественной жизни!
Она сидела, на миг задумавшись, потом мечтательно сказала:
- Теперь, расскажи мне о моих детях, они идут?
Я порадовала ее сердце всеми одобрительными новостями, какие смогла довести об ее близких, и так мы говорили много часов, вспоминая множество сладких моментов земной жизни, друзей, и домашние и семейные связи, и надежды на будущий приход к нам тех, кого даже небесные радости не могут изгнать из наших сердец.
Затем еще в другой вечер, когда наступили мягкие сумерки, и многие из наших близких были собраны у нас в большой «комнате цветов», мы услышали шаги на веранде, и, когда мой брат подошел открыть дверь, нежный голос спросил:
- Г-жа Спринджер действительно здесь?
- Она действительно здесь. Проходи и сама убедишься, - И прекрасная Мария Грин вошла в комнату.
- Я так рада приветствовать тебя дома! – сказала она, подходя ко мне с распростертыми руками и смотря на меня мягкими искренними глазами.
- Моя милая! - воскликнула я, прижав ее к моему сердцу в теплых объятиях, - Я спрашивала о тебе и давно хотела увидеть.
- Я едва дождалась, чтобы прийти сюда, когда узнала, что ты здесь. Теперь, расскажи мне все-все! – сказала она, как только я усадила ее рядом с собой. Но вопросы и ответы слишком личны для воспроизведения здесь. Каждый из нашего дорогого семейного круга был обсужден; она рассказала мне многие происшествия, что случились в ее присутствии, когда ее мать и я были вместе; и говорили о дорогом ребенке, который находился далеко от нас.
- Я часто была так близко, что могла бы дотронуться до тебя рукой, если бы мне была дана власть, - сказала она.
После долгих откровенных бесед между нами я взяла ее в библиотеку, куда остальные ушли посмотреть новую книгу, которую я в тот день получила. Я представила ее им как дочь дорогих друзей, которые все еще на земле, уверенная, что она будет радушно принята. Моя младшая сестра и она сразу же заинтересовались друг другом, найдя сходство во многих своих ежедневных занятиях, и я с радостью предположила, что отныне они будут часто видеться.
Там нет измерения времени, как мы измеряем его здесь, хотя многие еще говорили на стародавнем языке: «месяцы», «дни» и «годы». У меня нет никаких способов описать так, как я видела это тогда. Были периоды и выделенное время; были часы счастливых обязанностей, часы для радостных удовольствий, и часы для святой хвалы. Знаю только, что все это было в гармонии, в радости, в мире, во все времена и во всех условиях.
ГЛАВА 16
«Существует притягательная нежность в любви матери к сыну, которая превышает все остальные сердечные привязанности. Она никогда не будет охлаждена от эгоизма, не устрашится опасности, и не ослабеет от беспомощности, не будет подавлена неблагодарностью. Она пожертвует всеми удобствами для его комфорта; она откажется от любых удовольствий ради его наслаждений; она будет прославлять его известность, и ликовать в его процветании, а в случае несчастья наверстает упущенное им. Он будет дороже ей в несчастье; и если позор покроет его имя, она будет по-прежнему любить и ценить его; и если весь мир откажется от него, она станет всем для него».
Вашингтон Ирвинг
Поток моей жизни тек небесными путями, до тех пор, пока месяцы не перешли в годы, и мои ежедневные занятия поднялись выше в шкале небесных тайн. Я никогда не уставала от изучения, хотя многому была научена посредством наблюдений в путешествиях, в которые была взята братом в разные части небесного царства. Я никогда не испытывала недостатка времени для общих удовольствий и наслаждений, ибо нет противоречия между обязанностями и стремлениями, нет невыполненных желаний, не напрасно стремление к недостижимому в этой жизни, как и в жизни на земле. Многие драгоценные часы общения были потрачены в моем дорогом отцовском доме, а иногда в редких случаях мне было разрешено сопровождать его в сфере труда и помогать ему в обучении тех, кто позже пришел в новую жизнь с небольшой подготовкой или вообще неподготовленным к своим служениям и обязанностям.
Как-то раз он сказал мне:
- Сейчас передо мной самая сложная задача для решения, с которой я еще не встречался в этой работе. Она заключается в том, чтобы просветить и помочь человеку, который неожиданно погрузился с очевидно почетной жизни в очень низкое злодеяние. Я никогда не мог добиться того, чтобы он пошел со мной к реке, где это земная паутина, охватившая его бедный мозг, вымылась бы; его отговорка всегда состоит в том, что Божья милость настолько велика, что позволила ему остаться с внутренней стороны небесных ворот на все время, что он остается в прежнем состоянии всегда на самом низком уровне жизни. Ни один аргумент или обучение до сих пор не могут заставить его изменить свое решение. Он сбился с пути, страстно увлекшись чужой женщиной, и убил свою пожилую мать для того, чтобы обеспечить ее драгоценностями эту мерзкую тварь. Он был казнен за это преступление, в котором, в конце концов, чистосердечно раскаялся, но он ушел из жизни с ужасом от соделанного, который вцепился в его душу.
- Он видел свою мать, с тех пор, как пришел сюда? Она знает о его прибытии?
- Нет; она совершенно одинока в этом мире, и это было бы не предусмотрительно сообщить ей о его прибытии до тех пор, пока его душа не придет в лучшее состояние, чтобы принять ее. Он был единственным ребенком, и не был лишен утонченного воспитания, но он полностью находился под контролем этой отвратительной, хотя и очаровательной женщины. Он говорил, что она подсыпала наркотик в его вино, и что они возбудили его сделать страшное дело, пока он был под их влиянием, потому что она ненавидела его мать, чье влияние было против нее. Когда он очнулся от воздействия вина, то пришел в ужас от того, что он сделал, и его увлечение женщиной превратилась в ненависть, но, увы, слишком поздно! Он не видел ее в течение всего своего заключения в тюрьме.
- Как долго он был в тюрьме?
- Почти год.
- Он видел Христа?
- Нет, он умоляет, чтобы не видеть Его. Он очень раскаивается и благодарен, что был спасен от гнева, от заслуженного наказания, но, хотя он сознает, что его грех прощен, он все еще не считает, что он может постоянно стоять в присутствие Святаго. И здесь, как на земле, каждый должен быть готов принять его. Его присутствие никогда не было нежелательным. Я еще не обратился за более высокой помощью, моя цель заключается в том, чтобы привести эти слабые души вверх через силу, возложенную на меня. Можешь ли ты предложить что-либо, что, вероятно, достигнет его?
- Его мать. Позволь мне привести ее?
Он на мгновение задумался, потом сказал:
- Женская интуиция. Да, приведи ее.
Вскоре я уже была на пути. Я нашла ту бедную женщину, аккуратно изложила перед ней факты, и ждала ее решения. Без малейших колебаний, она сразу же сказала:
- Мой бедный мальчик! Конечно, я пойду с тобой тот час же.
Мы увидели, что мой отец ждет нас, и немедленно пошли в большой «дом», где остановились эти «студенты» - как их еще назвать? Это было красивое большое здание в середине парка с затененными аллеями и фонтанами и цветами, которые были повсюду. Одно только освобождение от земли казалось поистине раем, но для тех из нас, кто вкусил небесные редкие радости, что еще было желать. Мы пропустили милые индивидуальные дома, маленьких деток, играющих на газонах, музыку ангельских хоров, все было обыденно по сравнению с окружающими нас наслаждениями, которые мы вкусили. Мы увидели молодого человека, который сидел под одним из цветущих деревьев и целенаправленно изучал книгу, оставленную ему моим отцом. Выражение его бледного лица было мирным, но оно скорее выражало терпеливое смирение, чем горячую радость. Бедная мама подошла к нему одна; мой отец и я остались на заднем плане. Через некоторое время он взглянул вверх и увидел свою маму, стоящую рядом с ним и смотрящую на него. Его лицо приняло пораженный вид, и он поднялся на ноги. Она протянула к нему руки и трогательно воскликнула:
