Троглодит в конце прогресса. Может ли это быть? Вопрос уже не кажется сейчас таким нелепым, как до всемирной войны и до русской революции-антропофагии.
XII
«…Грезилось ему (Раскольникову), будто весь мир осужден в жертву какой-то страшной, неслыханной и невиданной моровой язве, идущей из глубины Азии в Европу… Появились какие-то новые трихины, существа микроскопические, вселявшиеся в тела людей. Но эти существа были духи, одаренные умом и волей. Люди, принявшие их в себя, становились тотчас же бесноватыми и сумасшедшими. Но никогда, никогда люди не считали себя так умными и непоколебимыми в истине, как считали эти зараженные… Целые селения, целые города и народы заражались и сумасшествовали. Все были в тревоге и не понимали друг друга; всякий думал, что в нем одном заключается истина, и мучился, глядя на других, бил себя в грудь, плакал и ломал себе руки. Не знали, кого и как судить, что считать злом, что добром. Не знали, кого обвинять, кого оправдывать. Собирались друг на друга целыми армиями, но армии, уже в походе, вдруг начинали сами терзать себя, ряды расстраивались, воины бросались друг на друга, кололи и резали, кусали и ели друг друга… Все и всё погибало» (Достоевский. «Преступление и наказание»).
Для нас это уже не бред, а действительность, по крайней мере для нас, русских. Но это может стать действительностью не только для нас.
XIII
Люди друг друга не понимают и ненавидят до антропофагии, — «кусают и едят друг друга», — потому что распалась между ними Связь, Religio, и живые тела человеческих обществ превратились в мертвые, физические «массы», которые, сталкиваясь и разрушая друг друга, возвращаются к древнему хаосу.
Что это за «моровая язва», идущая на мир, мы теперь уже знаем: это нечестие, άσέβεια, κрайнее зло, «преступность, как потребность убивать Бога» (Weininger. Über die letzten Dinge).
Предел человекоубийства — война, предел войны — война гражданская, «борьба классов», для социализма атеистического единственный метод действия. «Вселенская церковь» гражданской войны — всеубийства — и есть Интернационал.
XIV
Но надо быть справедливым и к социализму: не он породил атеизм — он им сам порожден.
Знание, великий дар Божий, искажается людьми. Наука еще не знание, она может быть и ученым невежеством. Позитивная наука, выбрасывая Личность, религиозное начало культуры, «не зная ни абсолютных проблем, ни абсолютных задач, отрицает культуру» и утверждает варварство (Weininger, loc. cit.).
Это ученое невежество, новое варварство, и есть общая основа атеизма, как буржуазного, так и пролетарского. По плодам узнаете их; плод атеизма буржуазного, империализм — всемирная война международная — уже созрел; плод атеизма пролетарского — всемирная война гражданская, всеубийство — еще зреет.
XV
Научные изобретения, чудеса механики могут быть «чудесами дьявола».
Робок, наг и дик, скрывался
Троглодит в пещерах скал.
Ученый троглодит с чудесами дьявола — самый дикий из дикарей.
XVI
Наше «знание» — невежество, наше «просвещение» — тьма. «Ждем света, и вот, тьма; озарения, и ходим во мраке. Осязаем, как слепые, стену, ходим ощупью, спотыкаемся в полдень, как в сумерки; между живыми, как мертвые» (Ис. IX, 9 — 10). Не о нас ли это сказано?
XVII
«В последние дни земля будет подобна овце, падающей от страха перед волком» (Avesta). Эти дни еще не наступили; мы еще бесстрашны, но один волосок уже отделяет нас от безумного страха.
I
Может быть, не случайно, именно в наши дни, дни великого нечестия, снова открылись святые книги древности — Египет, Вавилон, Ханаан, Иран, Хеттея, Эгея-Пред-Эллада — в своих непостигнутых тайнах и таинствах. Все они обличают нас, свидетельствуют против нас. Если бы мы имели глаза, то могли бы прочесть в них свой приговор: мы не только враги Божии, но и враги человечества; богоубийцы — человекоубийцы.
II
Мы прочли бы этот приговор, если бы имели глаза. Но книги перед нами открыты, а мы ничего в них не видим, не умеем читать, или читаем, не понимая, потому что чужую веру не может понять тот, кто сам не верит. «О богах без богов ничего нельзя сказать». (Jamblic. De mysteriis).
Quis coelum possit, nisi coeli muneri, nosse
Et reperire Deum, nisi qui pars ipse deorum est?
Кто без дара небес небо возможет постигнуть,
Бога кто обретет не богоравной душой?
(Manilius)
«Глаз никогда не увидел бы солнца, если бы не был солнцеподобным» (Plotinus).
Wär nicht das Auge sonnenhaft,
Die Sonne könnt’es nie erblicken.
(Goethe)
Мы же солнца не видим, потому что не солнцу подобен наш глаз, а оловянной пуговице.
III
«В предании об Астиаге, царе Мидийском, рассказывается, что однажды ему приснился сон, будто из чрева дочери его выросло дерево, которое ветвями своими покрыло всю Азию… Мне же брезжится, что из какой-то мертвой головы выросло сухое дерево и колючками и терниями залезло в головы бесчисленных ученых и закрыло от них памятники веры, молитвы, где народы сами написали о себе, изобразили, чему молились, чему поклонялись, приносили жертвы, строили храмы — и положили на ладонь ученых… Чего искать? Вещь перед глазами… А ученые, сами себе завязав глаза, ищут и никак не могут найти» (Розанов).
Чтобы прикоснуться к живому сердцу древних религий, я продираюсь сквозь этот мертвый лес учености.
IV
В Полигнотовой картине Ада две женщины, молодая и старая, носят воду в разбитых кружках и надпись гласит: «Непосвященные в таинства». Такова безбожная наука о религии — пустая кружка Данаид.
V
Религиозный опыт веков и народов может быть понят только сочувственным опытом, но его-то и нет у безбожных ученых: тут самый предмет изучения уничтожается наукою. «Разве химику или ботанику, разлагающему клетчатку листа, приходит на ум, что это вайя из-под ног Спасителя?» (Розанов).
Ничего не знает безбожная наука о религии, как стекло ничего не знает об электричестве. Такого дурного проводника, такой непроницаемости, стеклянности, никогда еще не бывало.
VI
Религия есть отношение человека к Богу. «Когда этого отношения нет, то в древних святилищах Сераписа, Венеры, Аполлона нельзя даже научным оком ничего уловить… просто груда кирпича. И это не потому, что Аполлон, Серапис, Венера — ничто, нуль, а потому, что нулевое и нигилистическое отношение к ним у смотрящего: ничего не понимаю! ничего даже не вижу! Чему молились эти болваны?» (Розанов).
Грубый деревянный «болван», ксоанон, упавший будто бы с неба, кумир Афины Паллады в Эрехфейоне дороже для верующих, чем совершенное изваяние Фидия. И ксоанон Вакха Елевферийского становится богом Аттики, отцом трагедии. Мы же сами, как деревянные болваны перед этими живыми богами.
VII
В утешение нам можно только сказать, что это повелось уже издавна. Боги любят и мудрых делать глупыми. Аристотель в «Метафизике» называет учение Платона об Эросе, эту жемчужину эллинской мудрости, «бредом пьяных», а Спиноза, возражая на божественное слово о детстве, сопоставляет детей с «дураками и сумасшедшими» (Этика, I, 49).
Но если о вечном говорились вечные глупости, то все они нами превзойдены.
Что «религия родилась, когда первый плут встретил дурака», мы уже не думаем или не думаем вслух, как Вольтер (Essai sur les moeurs, t. I). Но мы недалеко ушли от этого. Иисус Ренана, «пленительный Учитель», charmant Docteur, фарфоровая куколка, образец тончайшей исторической лжи, едва ли не кощунственнее всего, что мог сказать о Христе Вольтер. Французский ученый наших дней Соломон Рейнак называет жрецов Елевзинских таинств «шарлатанами». Апокалипсис — «произведением бесноватых», energuménes (S. Reinach. Orpheus, 130, 353), а немецкий ученый Эд. Мейер полагает, что «вся египетская религия есть грубейшее суеверие», krassester Aberglaube, «с обрядами самого нелепого и отвратительного свойства», absurdesten und widerlichsten Art (Ed. Meyer. Gesch. d. alten Ägypt., 87).
Да, солнца не видят оловянные пуговицы.
VIII
Когда нашли мумию фараона Рамзеса Великого, то завернули ее в газетный лист «Temps» и привезли в Каир в извозчичьей карете; таможенный чиновник взвесил ее на весах и, «не найдя соответственной пошлины в списке тарифов, применил к ней правило о ввозе соленой трески».
Святое тело царя-бога для древних — соленая треска для нас.
IX
«Vetustas adoranda est. Досточтима древность», — древность божественна, говорили древние (Macrob. Saturn., III, 14), а мы даже не понимаем, что это значит. Древность — мать, а мы — матереубийцы. Божие лицо открылось нам в древности, а мы в Него плюнули.
Х
Продираться сквозь мертвые дебри учености к живым родникам знания мне помогают немногие спутники. Из старых — такие ученые, как Шамполлион, Лепсиус, Бругш, и мудрецы и поэты — Гёте, Шеллинг, Карлейль, Мицкевич, Гоголь; из новых — Ницше, Ибсен, Вейнингер, Вл. Соловьев, Розанов и, величайший из всех, Достоевский.
