А вот еще одно грустное письмо: человек сомневается, надо ли вообще говорить об «отношениях с Богом». Имеет ли это хоть какой–то смысл? Он рассказывает о своем дедушке, который целыми днями молится, читает Библию и духовные книги, слушает записи проповедей. Старик почти не ходит, почти не слышит и живет на таблетках, облегчающих артритные боли. После смерти жены он остался один. В состоянии, близком к паранойе, он все время проверяет, выключены ли электричество и газ. «Когда я смотрю на него, — пишет внук, — я вижу не радостного святого, общающегося с Богом, а смертельно усталого старика, который просто ждет, когда Бог его заберет». Он процитировал слова ведущего популярных передач Гаррисона Кейлора о старой тетушке Мэри: «Она знала, что только смерть распахнет перед ней врата Царства, в котором Иисус примет ее, и там не будет ни плача, ни страданий. Пока же она мучилась от ожирения и сердечных болезней. И жила в темной квартирке, полной тявкающих собачек, китайских фарфоровых фигурок и пачек старых пожелтевших газет».
А другой мой читатель был очень лаконичен: «Похоже, что когда я родился свыше, то вышел ногами вперед».
***
Лет десять назад члены моей христианской группы придумали такое задание: пусть каждый напишет открытое письмо Богу. Недавно я наткнулся на свое письмо:
«Дорогой Бог!
Я не веду себя, как человек, который знает, что Бог жив, — эта, не помню где прочитанная мною фраза буквально преследует меня. Видно ли по моей жизни, что Ты жив?
Господи, иногда Ты становишься для меня лекарством, наркотиком, алкоголем, успокойтельным средством, необходимым, чтобы забыться, уйти от повседневных забот, воспарить из этого сумасшедшего мира в мир невидимый. Большую часть времени я верю, что Твой вышний мир действительно существует, как существует материальный мир с кислородом, травой и водой. Но как сделать наоборот — чтобы Ты вошел в застывшее однообразие моей повседневной жизни, в мое повседневное «я», и преобразил их?
Конечно, прогресс имеется. Я Тебя почитаю, причем не со страхом, а с благоговением. Я дивлюсь Твоей милости, и это чувство во мне даже сильнее, чем благоговение перед Твоей святостью. Это сделала вера в Иисуса Христа: Благодаря Твоему Сыну, я научился не бояться Тебя и теперь не жмусь в угол, ощутив Твое присутствие. Благодаря Христу, Ты стал мне понятнее, я осознал, что Тебя можно любить. Но я напоминаю себе, что и Ты, благодаря Иисусу, тоже любишь и принимаешь меня. Мне самому такое и в голову не пришло бы — Бог меня любит! — но так сказано в Писании, и я верю, Господи. Хотя и с трудом…
Так как же мне жить, чтобы было видно, что Ты жив? Как клеточкам моего тела — тем самым, которые потеют, мочатся, впадают в депрессию и сминаются ночью в кровати — нести величие Божие, да еще нести так, чтобы заметили другие? Как мне возлюбить хотя бы одного человека той любовью, которую принес на землю Ты?
Иногда я переношусь в Твой мир… А еще я люблю Тебя. А еще я научился более–менее справляться с земной жизнью. Но как соединить земное и небесное? Вот, наверное, о чем я и молюсь: хочу верить в возможность перемены. Изнутри я меняюсь мало. Перемена часто выглядит «адаптацией к окружающей среде», как говорят ученые. Но я хочу позволить Тебе изменить самую суть, самую природу мою, чтобы я уподобился Тебе. Возможно ли это вообще?
Как ни странно, легче верить в невозможное (скажем, в то, что воды Красного моря расступились, или в Воскресение Христово), чем в, казалось бы, гораздо более реальное (хотя и почти незаметное, медленное, постепенное) проникновение Твоей жизни в людей — таких как я, Джэнет, Дейв, Мэри, Брюс, Керри, Дженис и Пол. Помоги мне верить в возможное, Господи!»
Помнится, когда я зачитал письмо перед группой, мой друг Пол был шокирован. Ему показалось, что дистанция между мной и Богом слишком велика: Бог был запредельно далеким, а отношения с Ним чуть ли не гипотетическими. Пол–то ощущал глубокую близость с Богом! Вспоминая реакцию моего друга, хочу остановиться и задуматься: а есть ли у меня право писать книгу о личных отношениях с Богом? Как–то издатель попросил меня сделать одну из моих книг более «пастырской», и мне пришлось отказаться. Я не священник, а всего лишь исполненный сомнениями паломник. Все, что я могу предложить, это точка зрения паломника, человека, который, по словам писателя и богослова Фредерика Бюхнера, «находится в пути, и, хоть и необязательно продвинулся далеко, но имеет некое туманное и незрелое представление о том, Кого надо благодарить».
Большую часть жизни я прожил в традиции евангельского протестантизма, а она как раз и дает настрой на личное общение с Богом. Книгу же я решил написать потому, что хочу сформулировать для себя, как на самом деле происходит это личное общение (а не как оно должно происходить). Подход Евангельской Церкви — поиск Бога одиночкой, без священников, икон и посредников — вполне соответствует моему темпераменту. Зайдя в тупик, я, конечно, роюсь в книгах, спрашиваю совета мудрых людей. Но в конечном счете мне всегда и во всем нужно разобраться самому, изнутри себя, без использования каких–либо инструментов или эталонов, кроме чистого листа бумаги и пера. И тут возникают сложности, ибо христианство — это (за отдельными исключениями) не такой образ жизни, при котором человек целый день сидит и размышляет о Боге и христианской жизни.
Взявшись за книгу, я как бы взял мачете и стал прорубать тропу сквозь густые джунгли. Не затем, чтобы указать путь другим, а чтобы самому выбраться из зарослей. Захочет ли кто–нибудь пойти той же тропой? И не потерял ли направление я сам? Ответа на этот вопрос у меня нет: я могу лишь работать мачете.
Впрочем, образ не вполне точный. Ведь карту местности уже составили. Ее начертало «великое облако свидетелей», которое предшествовало мне. В пользу моих борений говорит хотя бы то, что я не первый, а лишь один из многих в весьма почтенной традиции. Ведь похожие сомнения испытывали даже библейские персонажи. Зигмунд Фрейд обвинил Церковь в том, что она поднимает только те вопросы, на которые может ответить. Относительно некоторых конфессий он, пожалуй, прав, но в целом – точно нет. В Книгах Иова, Екклесиаста и Аввакума, например, ставятся вопросы, не имеющие ответов.
По ходу дела я обнаружил, что многие великие святые сталкивались с теми же препятствиями и забредали в те же дебри, что и я, и мои корреспонденты. В нынешних церквях любят свидетельства не о падениях, а о духовных взлетах, но это лишь смущает прихожан. Если взять духовные книги или видеоматериалы — там тоже в основном сплошные победы. Но копните церковную историю глубже, и вы увидите нечто совсем иное. Вы увидите семгу, которая идет на нерест вверх по реке, против течения…
Блаженный Августин в «Исповеди» детально описывает свое медленное пробуждение. «Я хотел быть уверенным в том, чего я не видел — так же, как я уверен, что семь плюс три равно десять», — вспоминает он. Желанной уверенности Августин так и не обрел: выдающийся раннехристианский мыслитель мучился теми же вопросами, что и нынешние христиане — как верить в невидимое и преодолеть недоверие к Церкви.
Писательница Ханна Уитолл Смит, чья книга «Христианский секрет счастливой жизни» позвала к благодатным переменам миллионы викторианских читателей, сама счастья так и не узнала. Ее муж, знаменитый проповедник, изобрел новую «формулу» религиозного экстаза, согласно которой духовная жажда утолялась сексуальными удовольствиями. Он стал изменять жене все чаще и чаще, потом и вовсе отошел от веры. Ханна не бросила его, хотя жилось ей худо. Никто из ее детей веру не сохранил. Одна из дочерей вышла замуж за философа Бертрана Рассела и, подобно мужу, стала воинствующей атеисткой. В воспоминаниях Рассела о теще мы видим кого угодно, только не христианку–победительницу.
Выдающийся американский проповедник и писатель, известный своим переводом книг Ветхого и Нового Заветов на современный английский язык, Юджин Петерсон в юности побывал на церковной конференции, участники которой встречались каждое лето у озера. В состоянии духовного подъема они толковали о «духовном возрастании» и «будущих благословениях». Но Петерсон заметил, что духовные восторги никак не влияли на их повседневную жизнь. «Те матери наших друзей, которые были стервами, так ими и оставались. Преподаватель истории Биллингтон, столь уважаемый в общине, по–прежнему был самым злобным из школьных учителей».
Обо всех этих неприятностях я упоминаю не затем, чтобы расшатать вашу веру, а чтобы уравновесить долей реализма те книги и церковные проповеди, которые обещают вам рай на земле. Но парадоксальным образом неудачи Церкви доказывают истинность ее учения. Поток благодати течет глубоко внизу, подобно подземной реке. Членам Тела Христова требуется смирение, чтобы не представлять миру христианство в виде некоей формулы успеха. Не секрет, что наше общество ориентировано на успех, но давайте честно признаем: мы терпели, терпим и будем терпеть неудачи. В трехтысячном году от Рождества Христова у Церкви будет не меньше проблем, чем в двухтысячном или тысячном году. Вот почему мы так отчаянно нуждаемся в Боге!
