«Великие христианские революции, — пишет Ричард Нибур, — порождены не открытием чего–то, прежде неизвестного, а радикальным приятием того, что всегда имелось в наличии». Как ни странно, мне лично недостает благодати в Церкви — в братстве, призванном, по словам Павла, провозглашать «Евангелие благодати Божьей».
Писатель Стивен Браун отмечает, как многое ветеринар может узнать о совершенно незнакомом ему хозяине собаки, просто наблюдая за псом. А что узнает мир о Боге, глядя на Его последователей? Если проследить греческие корни слова «благодать» — «charis» по–гречески, — то найдем глагол со значением «радоваться, ликовать». Насколько мне известно, радость и ликование — отнюдь не первая ассоциация, возникающая у людей при мысли о Церкви. Скорее им придут в голову слова «ханжество» или «строгое благоприличие». В церковь надо идти, когда исправишься, а не до того. Мораль, а не благодать — вот каким видится им христианство. «Церковь! — воскликнула блудница. — С какой стати я пойду туда? Мне и так плохо, а они будут тыкать меня лицом в грязь».
Отчасти это заблуждение и даже предрассудок тех, кто смотрит на Церковь со стороны. Я бывал в благотворительных столовых, приютах и хосписах, общался с добровольцами, посещающими тюрьмы, и мог убедиться в их великодушии и щедрой благодати. И все же слова проститутки больно ранят, ибо она точно обозначила изъян современной Церкви: мы так озабочены спасением от ада, что забываем о радостях рая. Увлекшись борьбой с современной культурой, пренебрегаем едва ли не основной миссией Церкви: нести благодать безблагодатному миру.
«Благодать повсюду», — произносит умирающий священник в романе Жоржа Бернаноса «Дневник сельского кюре». О да! Но мы проходим мимо. Мы глухи к благодати.
Я окончил библейский колледж. Спустя много лет мне довелось лететь на самолете вместе с ректором этого учебного заведения, и он спросил, как я оцениваю полученное образование. «Есть положительные стороны, но есть и недостатки, — ответил я. — Я встретил много хороших людей, встретил Бога. Как это оценить? Но потом я понял, что за все четыре года учебы почти ничего не узнал о благодати. Благодать — важнейшее понятие Библии, квинтэссенция Евангелия. Почему нас этому не учили?»
Когда я воспроизвел этот разговор в выступлении перед преподавателями колледжа, они оскорбились. Кое–кто даже требовал, чтобы меня больше не приглашали. А один доброжелатель написал мне письмо и посоветовал формулировать свои мысли помягче. Сказать, например, что в студенческую пору мои «органы восприятия» оставались неразвиты, и я не был способен уловить благодать, которой было пропитано все вокруг. Этого человека я глубоко уважаю и люблю, а потому всерьез призадумался над его советом. Но должен сказать: в нашем студенческом городке я обнаружил не больше благодати, чем в мире в целом.
Психолог Дэвид Симандз так подводит итоги своего многолетнего труда:
Много лет назад я нащупал две основные причины большинства эмоциональных проблем евангельских христиан: они неспособны понять и принять безусловную благодать и прощение Господа, а также ощутить их в своей жизни, и неспособны даровать другим людям эту безусловную любовь, прощение и благодать… Хватает и книг, и проповедей о благодати. Мы прислушиваемся к ним с верой, но не используем их в жизни. Благая весть, Евангелие милости Божьей не влияет на нашу эмоциональную жизнь.
* * *
«Мир не хуже, а то и лучше Церкви справляется с проблемами, — говорит Гордон Макдональд. — Нет надобности быть христианином, чтобы строить дома, кормить голодных, лечить больных. Лишь одного мир сделать не может: не может даровать благодать». Таким образом Макдональд выделил основное призвание Церкви. Где, если не здесь, мир обретет благодать?
Итальянский писатель Игнатио Силоне сочинил историю о революционере, скрывавшемся от преследований полиции. Товарищи снабдили его рясой и отправили в заброшенную деревеньку у подножья Альп. Скоро разнесся слух о появлении нового священника, и крестьяне один за другим потянулись к его хижине поведать о своих грехах и горестях. «Священник» отбивался как мог, пытаясь прогнать кающихся, но ничего не вышло. Пришлось ему сидеть и слушать рассказы людей, истомившихся по благодати.
Вот зачем, как мне кажется, любой человек приходит в Церковь: он жаждет благодати. Стефан Ульштайн рассказывает в своей автобиографии о встрече выпускников миссионерской школы. «Все мы, за одним или двумя исключениями, на какое–то время отпадали от веры, а потом обратились вновь, — вспоминал один из учеников. — У тех, кто вернулся к вере, есть одно преимущество: все мы обрели благодать…»
Оглядываясь на свой путь, на свои поиски, заблуждения и тупики, я теперь понимаю, что неустанно влекло меня вперед: жажда благодати. Какое–то время я отвергал Церковь, потому что в ней было мало благодати. Потом я вернулся — потому что в остальных местах не нашел благодати вообще.
Сам я вкусил мало благодати, а другим дал ее еще меньше, и никак не могу претендовать на звание «специалиста» в этой области. Именно поэтому я решил написать эту книгу. Я хочу больше узнать, хочу больше понять, больше ощутить благодать. Опасность велика, но я очень надеюсь, что книга о благодати не выйдет безблагодатной. Однако сразу признаюсь: перед вами — записки паломника, облеченного единственным правом — жаждой благодати.
Благодать — не простая тема для книги. Слова Уайта о юморе вполне к ней подходят: «Можно препарировать это понятие, как лягушку. Но оно умрет под скальпелем, а на внутренности любому человеку, кроме ученого, смотреть мерзко». Только что я прочел в «Новой католической энциклопедии» статью «Благодать», занимающую тринадцать страниц, и у меня пропало всяческое желание препарировать благодать и созерцать ее внутренности. Я не хочу, чтобы она погибла под скальпелем патологоанатома. Вот почему я постараюсь говорить о благодати языком житейских историй, а не силлогизмов.
Я хочу передать благодать, а не изъяснить ее суть.
Часть I. О сладостное имя
Карен Бликсен, датчанка, вышла замуж за барона и с 1914 по 1931 год управляла кофейной плантацией в Британских колониях Восточной Африки (об этих годах она написала книгу «Из Африки»). После развода она вернулась в Данию и начала писать под псевдонимом «Исаак Динесен». Одна из ее повестей, «Пир Бабетты», стала знаменитой в восьмидесятые годы, когда по ней сняли фильм.
Местом действия Бликсен выбрала Норвегию, но режиссер фильма перенес этот сюжет в бедную рыбацкую деревеньку Норре Восбург с грязными улочками и крытыми соломой хижинами, расположенную на датском побережье. В этом угрюмом окружении седобородый настоятель–лютеранин организовал из своих прихожан суровую и аскетическую секту.
Эти люди отказались даже от тех немногих удовольствий, которые выпадали на долю деревенского жителя. Все поголовно одевались в черное. Все питались вареной сельдью и похлебкой из кипятка и хлеба, слегка приправленной пивом. По воскресеньям секта собиралась и пела гимны об «Иерусалиме, доме счастливом, вовеки мне дорогом». Их компас был настроен на Новый Иерусалим, а земная жизнь имела значение лишь как путь в Град Возлюбленный.
У старого, давно овдовевшего настоятеля подрастало две дочери: Мартина, названная в честь Мартина Лютера, и Филиппа, названная в честь ученика Лютера Филиппа Меланхтона. Когда жители деревни собирались в церкви, они глаз не могли оторвать от этих девушек, чью ослепительную красоту не в силах были скрыть никакие ухищрения скромности.
Мартина приглянулась молодому, честолюбивому офицеру. Она отвергла его ухаживания — кто–то же должен заботиться о старике–отце, — и юный дворянин, покинув деревню, вступил в брак с камеристкой королевы Софии.
Филиппе кроме красоты от природы достался соловьиный голос. Когда она пела об Иерусалиме, перед глазами слушателей словно мерцал призрак этого города. Однажды Филиппа случайно познакомилась со знаменитым французским оперным певцом, Ахиллом Папеном, который приехал отдохнуть в эту деревню. Проходя по нечищенным, бедным улочкам, Папен с огромным изумлением услышал голос, достойный сцены Гран–Опера.
«Позвольте мне научить вас петь, — заклинал он Филиппу, — и Франция падет к вашим ногам. Аристократы будут толпиться у ваших дверей, мечтая о знакомстве. Вы поедете в карете, запряженной чистокровными лошадьми, обедать в великолепное «Кафе Англез»». Поддавшись на лесть, Филиппа согласилась взять несколько уроков, но любовные песни смущали ее. Еще больше Филиппу смущал трепет, который она ощутила в собственном сердце. После арии из «Дон Джованни» она очутилась в объятиях Папена. Их губы соприкоснулись, и благочестивая девушка поняла, что от мирских радостей следует отречься. Отец письменно уведомил француза о прекращении уроков, и Ахилл Папен возвратился в Париж, безутешный, как человек, потерявший выигрышный лотерейный билет.
