Хотя, по всеобщему убеждению, карты Таро отождествлялись с цыганской традицией гадания и считались предшественниками современной карточной колоды, 22 перечисленных выше Больших Аркана, представляют собой архетипические карты. Остальные 56 карт, разделенные на четыре масти: булавы, кубки, мечи и монеты — не используются для медитации. Для оккультиста, использующего Большой Аркан в соединении с Древом Жизни — как систему визуализации или как основы ритуала, — истинное значение духовного развития и трансценденции открывается во время его путешествия к наивысшим уровням Древа.
Подобно тантрическим полярностям кундалиии, объединяющим иду, пингалу и сушу мну, каббалистическая структура характеризуется тем же равновесием энергии, где Древо делится на три колонны по вертикали, представляющие архетип Матери Бина, архетип Отца Хохма, и нейтральную трансцендентальную сферу Кетер, Корону. Именно в таком понимании Древо жизни с его десятью сефиротами представлено на Западе как специфический эквивалент восточной системы чакр. Следует упомянуть, что в Каббале тело Бога, в сущности, является также телом человека, отражение чего можно обнаружить в сентенции «что вверху, то и внизу».
Точно так же, как на Востоке, целью каббалистов и оккультистов, следующих этим эзотерическим путем, является прежде всего преодоление препятствий, создаваемых ограниченной, более материальной стороной личности, и все большая открытость мышления архетипическим уровням сознания. Это достигается постепенно, когда мистик возвращается своей тропой на вершину Древа Жизни.
Корреляцию между Таро и восточными мистическими системами удачно описал известный религиовед Генрих Циммер в своей книге «The King and the Corpse» («Царь и Мертвец»):
«Я убежден, что изображения фигур (Таро) эзотерически символизируют последовательные уровни инициации, и, несмотря на использование преимущественно христианской символики, скрывают в себе формулы еретического гностического знания, которое на юге Франции было повсеместно распространено вплоть до пятнадцатого века. Вставший на путь инициации преодолевает двадцать уровней последовательно расширяющегося знания и, подвергаясь многочисленным искушениям, достигает конечного состояния мистического единства со Святой Троицей — и именно этот кульминационный момент достижения символизирует Танцующий Гермафродит. Душа является невестой Господа — в образе Гермафродита эти двое едины. Этот образ напоминает фигуру танцующего Шивы. Шива соединяет в себе мужское и женское начала. Такой двуполый символ представляет собой воплощение в одной форме всех пар противоположностей, преодоление противоречий проявленного мира; эта инкарнированная форма форм воспринимается как тот, чей танец является сотворенным миром».[79]
В сущности, Большой Аркан Таро как мифологическая система включает в себя все основные темы, разработанные Юнгом в его психологии архетипов: бессознательное (персонификация вхождения в потусторонний мир); встреча с Тенью (смерть, бестия); архетипическое представление Отца и Магери (император и императрица); символически представленная индивидуация (умеренность и напоминающее мандалу колесо Фортуны), а также соединенные сексуальные полярности (влюбленные, мир, глупец)[80]. Нет ничего удивительного в том, что карты Таро как мифологическая система образов, были так популярны в контркультуре шестидесятых и начала семидесятых.
Исследование Джона Лилли и Станислава Грофа
В семидесятых годах на авансцену Движения за Развитие Человеческого Потенциала выдвинулись две новые фигуры: доктор Джон Лилли и доктор Станислав Гроф. Оба проявляли интерес к измененным состояниям сознания и усматривали в психологическом опыте источник глубоких прозрений и проникновения в сокровенные тайны сознания. В последующее десятилетие оба оказали влияние на развитие холистической медицины — Лилли как изобретатель подводной барокамеры для сенсорной изоляции и медитации, а Гроф как создатель системы холотропного дыхания, являющейся вариантом реберсинга.
Лилли закончил Калифорнийский Технологический Институт и в 1942 г. получил степень доктора в Пенсильванском университете. В дальнейшем он проводил широкие исследования в различных отраслях науки, в частности, в биофизике, нейрофизиологии, электронике и нейроанатомии. Известность ему принесли исследования коммуникаций между человеком и дельфином. Результатом этих исследований явились две книги: «Человек и дельфин» и «Разум дельфина». Однако позже, руководствуясь этическими соображениями, он прекратил свои исследования. Он решил, что будет лучше, если вместо опытов над другими живыми существами ученый сам станет «подопытным кроликом» в своих экспериментах.
В это время Лилли заинтересовался изучением человеческого сознания на материале собственного опыта. Через несколько лет после получения степени доктора он решил проверить гипотезу о том, что человек находится в состоянии бодрствующего сознания только потому, что его непрерывно атакуют чувственные раздражители. Во время своей работы в Национальном Институте Психического Здоровья в Бетесде, штат Мэриленд, он сконструировал первую модель подводной барокамеры. Его идея состояла в том, чтобы создать такую среду, в которой человек был бы отрезан от мира, изолирован и закрыт, чтобы чувственные раздражения уменьшились настолько, насколько он сможет выдержать: он хотел выяснить, что произойдет при таких условиях. Наложив на лицо специальную маску из латекса, оснащенную дыхательным аппаратом, нагой Лилли погрузился в тишину и темноту морской воды с постоянной температурой 34 °C. (это температура, при которой не ощущается ни холод, ни тепло). В темноте у Лилли было ощущение, что он как бы находится в невесомости. Он убедился, что мозг компенсирует уменьшение чувственных раздражений значительным повышением внутреннего сознавания. «Я испытал состояния, напоминающие сон, состояния, напоминающие транс, мистические состояния, — писал он позднее. — Во всех этих состояниях я оставался самим собой.» В то же время он сохранял осознание как своего «уплывающего» тела, так и сути своего эксперимента»[81].
Исследование состояния при минимуме чувственных раздражений было для Лилли первым научным контактом с мистической реальностью. У него создалось впечатление, что в этих условиях мозг, или «биокомпьютер», приводит в движение особую «программу» чувственного опыта. Эта программа непосредственно связана со взглядами и убеждениями данного человека, то есть он может наблюдать только то, что доступно его воображению. Когда человеку с ограниченным воображением открывается содержание его сознания, он находится в бесформенном, ограниченном «пространстве».
Лилли открыл, что в состояниях, лишенных чувственных раздражений, потенциально заложена огромная свобода. Он был отделен от внешней реальности. Он мог программировать ментальное путешествие в любое место, которое он только мог себе представить, — в зависимости от выбранной программы он мог перенестись в любые, самые неожиданные «пространства» или состояния сознания, которые отражают различные уровни трансценденции.
В начале шестидесятых Лилли впервые употребил ЛСД и убедился, что с помощью этого средства можно входить в мистические состояния. Он был воспитан как набожный католик и знал, что после смерти чистая душа улетает к Богу. Теперь, когда через много лет в состоянии галлюцинации он слушал IX симфонию Бетховена, он испытал похожее чувство «полета души». Он узрел ангелов и старого патриархального Бога, который сидел на своем троне. Знания, запрограммированные в нем с детства, воскресли благодаря ЛСД! «Позднее, — писал Лилли, — я должен был отдать себе отчет в том, что границы веры обусловливают границы опыта.»
Иногда во время своих внутренних путешествий Лилли контактировал с существами, которых он назвал своими «двумя проводниками». Однако он не хотел описывать этих существ. Он только указал, что они представляют некое направление и знание, которые можно использовать только в его личных путешествиях на астральных планах. Часто они принимали форму высшей самости, снижающейся (до уровня его более ограниченной личности, чтобы указать ему путь к более высокому уровню существования. Часто они являлись в форме «кармической» совести, напоминая ему, что он имеет определенные обязательства перед друзьями и семьей, а уход во внутренние сферы не может осуществиться без разрушительных последствий.
Продолжая исследование различных состояний внутреннего пространства, Лилли начал также искать «безопасное место», точку опоры. Для Лилли ею стала темная и тихая пустота подводной барокамеры, «точка абсолютного нуля», место «вне тела, вне известной нам вселенной». Перед ним находились бесчисленные сферы возможностей, доступ к которым закрывала только ограниченность его воображения.
