Постройка "Питома и Раамсеса" сделалась для них жизненной задачей, они стали разделять устремления египтян, и поэтому оказались готовы к принятию на себя всей тяжести рабства. Когда наши мудрецы говорят о том, что евреи в Египте поклонялись чуждым богам, что евреи прошли сорок девять ворот египетской нечистоты, они имеют в виду именно это состояние народного духа. Когда в жреческом идолослужении евреи усматривают "мерзость египетскую", тогда их рабство является чем-то навязанным извне, и остается еще надежда на освобождение и избавление. Но если еврей начинает верить в египетских идолов, если избирает для себя идолопоклонство в качестве подходящего образа жизни, тогда выход из Египта теряет для него всякий смысл. Конечно, еврей мог изнывать от тяжкой работы, мог домогаться для себя облегчения в труде и более высокого социального статуса, однако в любом случае он хотел, чтобы он сам и его жизнь были плотно вплетены в канву египетской жизни, хотел сознательно, без принуждения.
Нам доподлинно не известно, какое рациональное объяснение давали евреи своему рабству в Египте, однако и сейчас можно без труда найти евреев, которые продолжают поступать подобным же образом. Рабство, изгнание, жизнь среди других народов становятся для этих людей самодовлеющими идеалами. Мечтою такого еврея делается следующее: подчиниться другим народам, осуществить их чаяния, воплотить их проекты и взвалить на себя великую "миссию" — стать рабом для всех народов. Даже резня и погромы не принимаются в расчет и не заставляют разочароваться или раскаяться. По мнению некоторых евреев, это является частью "свидетельства", удостоверяющего принадлежность к еврейскому народу: быть изгнанником, быть угнетенным, нести на своих плечах чужое бремя и чуждую работу.
Благодаря этому "раб-еврей" становится вечным рабом, который не может получить свободу, поскольку он перестал стыдиться своего рабства, испытывать унижение и боль, поскольку он полагает, что его положение прекрасно и не требует перемен. В рассказе: повествующем о выходе из Египта говорится, что Б-г пришел, чтобы "забрать народ из среды народа". Это значит, что еврейский народ погрузился в самую сердцевину народа-поработителя, как бы увяз в этой среде и был поглощен ею. Стало быть, избавление еврейского народа из Египта произошло когда у самих евреев почти уже не оставалось желания уходить и быть освобожденными. Процесс освобождения не должен был закончится одними только казнями египетскими, он был неразрывно связан с воспитанием еврейского народа. Казни все усиливались и усиливались не только для того, чтобы египтяне согласились отпустить евреев на свободу, но и для того, чтобы фараон, который, по выражению Писания, "изгоняя, прогонит вас отсюда", подстегнул всех тех, кто колеблется, кто продолжает подбивать баланс между выгодами и убытками, кто совершенно погряз в нечистоте египетской — чтобы народ Египта помог им решиться, изгнал их из страны, дал им понять, что они чужаки и не нужны египтянам даже в качестве самых жалких рабов.
"Свершить Б-гу праздник в пустыне"
Требуя от фараона, чтобы он отпустил евреев, Моше и Аарон аргументировали это тем, что евреи должны справить праздник Г-спода в пустыне. Вокруг этого довода и велся между фараоном и Моше спор, закончившийся тем, что еврейский народ получил позволение на этот праздник. На первый взгляд кажется, что просьба Моше и Аарона — это простая уловка. Евреи хотят покинуть Египет, поэтому они хватаются за первый попавшийся довод и предъявляют его фараону. На самом же деле речь здесь ведется о центральном понятии выхода из Египта, о том, что составляет суть выхода из рабства навстречу избавлению.
Как отчетливо понял сам фараон, в основе желания уйти, чтобы служить Б-гу, лежит стремление сокрушить ярмо рабства. У подлинных рабов нет настоящих богов. Более того, священный долг раба — выполнять свою работу. Первостепенная его задача — служить, исполнять все то, что велит господин. Однако в тот момент, когда раб открывает, что есть Господин над господами, что имеется высшая власть и священный долг, которому он подчинен и который выше всех других обязанностей — в это самый момент он в душе перестает быть рабом. Конечно, можно долгое время заставлять людей работать из-под палки, но эта работа уже не будет стопроцентным рабством. Бунт, сопротивление, борьба за свободу могут продолжаться долгое время, однако в конце концов завершатся победой — в том случае, если все еще будет оставаться желание "выйти, чтобы праздновать Г-споду".
Фараон не ошибся, когда решил, что само желание выйти для празднования является знаком ослабления рабства. И он попытался воспрепятствовать национальному возрождению при помощи ряда мер, призванных сломить дух народа непосильной работой, которая приводила к такому состоянию, когда люди уже не могли мечтать, когда люди уже не могли хотеть ничего такого, что выходило бы за рамки самых простых потребностей жизни. Следует над этим задуматься: сама идея "выйти" не опасна, поскольку она не сокрушает сущности рабства. Любой раб мечтает иметь фиксированный "отпуск", освобождающий на время от работы, будь то тяжелая работа или работа легкая. В конце концов рабу естественно быть ленивым. Но подлинное освобождение начинается тогда, когда у желания выйти появляется вполне определенная цель, когда это освобождение является не отрицанием тяжелого рабского труда, а отрицанием рабского образа жизни, рабской морали и рабских ценностей. Любого рода попытки достичь освобождения евреев при помощи одного лишь внешнего выхода из изгнания не в состоянии привести к настоящему избавлению. Раб время от времени способен бунтовать и сопротивляться, но какая польза от этого, если он продолжает оставаться рабом? Тот, кто внутри себя все еще раб, может добиться лишь видимости свободы. В конечном счете он останется рабом фараона, даже если сбежит из Египта.
Свобода зиждится на внутреннем самосознании, а не на отрицании внешней работы. Тот, у кого нет собственного лица и собственного Б-га всегда остается рабом, даже если у него нет хозяев, стоящих у него над душой. Сокрушились лишь внешние оковы, но осталась печать раба глубоко в сердце. Назначение свободы — приобретение собственной цели и своей шкалы ценностей. Когда всего этого недостает, продолжается рабство.
Один мудрый человек сказал: легче вывести евреев из изгнания, чем вывести изгнание из евреев. Внешний выход из изгнания может положить начало великим делам, но сам по себе он не является даже проблеском избавления. Настоящее избавление приходит тогда, когда сбрасывают не ярмо египетское, а ярмо уподобления Египту. И коль скоро жизненными целями являются цели, навязанные извне чужим народом, соответствующие чуждой иерархии ценностей, чуждому мировосприятию — то речь, по сути дела, может идти лишь о продолжении рабства. В этом случае рабы, вышедшие из рабства, люди, вернувшиеся из изгнания, не вышли еще на свободу, а по доброй воле тянут свое рабство за собой. Это не освобождение, не выход из "дома рабов" — а лишь миграция рабов из одного места в другое. Образно говоря, рабам позволяют покинуть страну только для того, чтобы они организовали рабовладельческую колонию в другой стране. Рабство превратилось в труд невольников-колонизаторов, не более того.
Поэтому столь важно указание на цель выхода из Египта: праздновать Г-споду в пустыне. Когда имеется самодовлеющая цель, когда появляется новый жизненный путь, ни в коей мере не служащий продолжением рабской жизни. тогда начинается избавление.
Между фараоном и пустыней
Выход еврейского народа из Египта, переход из изгнания к избавлению не произошел внезапно. Как говорилось, у рабства есть душевная, внутренняя сторона, подобно тому, как есть порабощенность внешняя. Конечно, внутреннее рабство не всегда заметно. Когда в самом начале народ выходил из Египта, когда народ двигался, организованный по коленам, когда у него был глава и руководитель, когда он выступал под своими собственными знаменами, когда он выходил, увешанный оружием ("вооруженными поднялись сыны Исраэля из земли Египта"), тогда все выглядело полным избавлением. Проверка того, является ли это освобождение подлинным, произошла в тот момент, когда народ оказался в беде, когда обстоятельства стали складываться вопреки оптимистическим прогнозам, когда подступила настоящая беда, требовавшая реальных действий. Тогда внезапно обнаружилось, что тот, кто по сути своей раб, остается рабом даже после того, как он сбежал из рабства. Речи, с которыми народ обратился к Моше в час этой беды, можно услышать и в наше время (иногда они имеют почти библейскую интонацию): "Разве могил недостает в Египте, что вывел ты нас умирать в пустыне? Что сделал ты нам, выведя нас из Египта! Не говорили ли мы тебе: оставь нас, и будем мы служить египтянам, ибо нам лучше работать на Египет, чем умирать в пустыне". Куда подевалась гордость, куда скрылись те самые вожди и старцы, которые восстали среди народа во время освобождения, куда подевалась самоуверенность, возникшая благодаря оружию? Ничего этого не было, все было одной лишь видимостью. Рабы оставались рабами фараона, и поэтому, когда настал час испытания, они выразили всю свою рабскую тоску по прежним хозяевам, по прежнему своему образу жизни, по спокойствию и надежности рабского существования. Конечно, нестерпимо находиться между фараоном и пустыней. Внешние обстоятельства не предвещали ничего хорошего. Однако дело касалось внутренней ущербности, ибо испытание это обнаружило слабость внешнего освобождения, отсутствие умения жить независимой жизнью, отсутствие внутренней свободы. Поэтому народ рабов не хотел ни воевать с фараоном, ни кружить по пустыне — ведь для этого требовалась внутренняя мотивация, обусловленная истинным желанием независимости и свободы.
