Чогъям Трунгпа - Миф Свободы и путь медитации

Терпение – парамита первых трех бхуми – неразрывно связано с той идеей, что бодхисатва не желает быть буддой, предпочитает работать с живыми существами и спасать их от заблуждений. Терпение подразумевает также героизм, в том смысле, что бодхисатве нечего терять. Практика медитации, связанная с терпением, работает с понятием территории. Нет территории вашей или чужой, каждый человек находится на ничейной земле. Не добиваясь просветления для личной выгоды эго, вы не нуждаетесь и в территории, так что ваше пространство становится общественным участком, землей, не имеющей владельца. Ничейная земля –это свободное пространство, неподвластное законам какого-то правительства. Вы свободны делать там все что угодно; никто не может предъявлять к вам какие-либо требования, поэтому вы можете позволить себе ждать – быть терпеливым. Поскольку нет никаких обязательств, вы свободны от времени – не так чтобы не помнить, который час, а в том смысле, что вы свободны от принудительных обязательств держаться в границах времени.

Терпение не означает выносливости в перенесении боли, не означает, что вы позволите кому-то мучить вас, сколько ему заблагорассудится. Бодхисаттва одним ударом повергает мучителя и защищает себя, это простой здравый смысл. Фактически удар бодхисатвы сильнее, потому что он не может быть импульсивным или легкомысленным. Бодхисаттва обладает большой силой; ничто не в состоянии поколебать его, его действия спокойны, обдуманны и отличаются охранительными свойствами. Поскольку между ним и другими людьми существует пространство, он не чувствует какой-либо угрозы, однако он очень осторожен. Он внимательно рассматривает всю окружающую обстановку, выясняя обстоятельства, которыми следует заниматься. На ничейной земле действует как терпение, так и разумная осторожность. Поэтому бодхисатва может совершить прыжок, подобный прыжку тигра, вонзить когти, укусить, сокрушить. Ему не помешают общепринятая мораль или идиотское сострадание. Он не боится подчинять то, что должно быть подчинено, разрушить то, что нуждается в разрушении, приветствовать то, что заслуживает приветствия.

В общепринятом понимании терпение означает, что мы должны быть очень добры, ждать и сдерживать свой темперамент, подавлять беспокойство. Дожидаясь кого-то, мы курим сигареты, читаем, ходим взад и вперед, чтобы сохранить спокойствие. Когда нам говорят: «Извините, я опоздал», мы отвечаем: «Ничего, я с удовольствием провел время, я смотрел на окрестности, беседовал с прохожими. Приступим же к делу. Я рад, что вы пришли». Хотя мы притворяемся, что не беспокоимся о времени, в действительности мы насильно загнаны в жизнь по часам, поэтому наши уверения в том, что нас не беспокоит время, и наше стремление скрыть гнев оказываются лицемерными. Бодхисаттва же свободен от вынужденных тревог по поводу времени; он может спокойно сидеть, не чувствуя, что чего-то «ждет». Хотя в действиях бодхисатвы нет ощущения времени, это не значит, что он делает все настолько медленно, что действие становится неэффективным. На самом деле он всегда продуктивен в действиях, потому что его действия непосредственны и упорны, его ничто не отвлекает, ему ничто не препятствует. Он не жалуется в общепринятом смысле, но указывает на непорядки в организации или на невротическое поведение работающих. Он не выражает недовольства такими явлениями, а относится к ним как к фактам, которые нуждаются в исправлении. Это выглядит хорошей стратегией для бизнесмена, но, если человек не отдался всецело процессу движения по пути бодхисатвы, подобное спокойствие для него невозможно.

Вирья – парамита четвертого бхуми – означает удовольствие от труда и упорную работу с любым материалом, с любым объектом труда, который нам представляется, – с состоянием нашего ума, с традициями, с обществом. Задача не в том, чтобы выступать за или против традиций, за или против нашего состояния ума или нашего общества; задача в том, чтобы найти в них удовольствие и затем работать с ними. Недостаточно поверхностно отвергать различные аспекты окружающего мира. Просто отказываться от традиционной морали как от старомодной, тесной, устаревшего фасона одежды, а затем заменять ее современной, свободной, «модной» моралью – это было бы чрезмерным простодушием. Многие молодые люди полностью отвергают традицию, даже сам ее запах, они не видят в ней ничего истинного: «Я несчастлив, я невротичен из-за них всех – из-за родителей, учителей, окружающих, политических деятелей, психиатров, капиталистов, священников, компьютеров, ученых». Мы осуждаем правительство, школы, церкви, синагоги, больницы. Но в таком отношении просматривается некоторая неуверенность. Не может ли быть так, что в общепринятом, традиционном, есть какая-то истина? «Что же, если это и так, я воспользуюсь только тем, что имеет смысл для меня, а остальное отброшу». Мы хотим оправдать свое существование, представляясь хорошим человеком, этаким маленьким Христом или Буддой. Такая застенчивая попытка придать себе достоверность, создать свой стиль есть не что иное, как еще одна форма духовного материализма. Мы пытаемся отмежеваться от любого известного стиля и оправдываем себя с помощью идей, облачающих наш бунт в одежды очаровательной фантазии.

Напротив, бодхисатва прочно укоренен в традициях своего общества; однако он не чувствует себя обязанным следовать им. Он не боится сделать новый шаг, но если он выходит из традиции, то именно потому, что знает ее достаточно хорошо. Сначала нужно вступить в традицию, понять ее вполне, понять свойственные ей глупые и мудрые аспекты, понять, почему люди загипнотизированы ее догмами; необходимо уяснить, какая мудрость – если она существует – скрывается за догмой. После этого можно выйти из традиции, и это – здравый смысл.

Традиционный способ быть хорошим человеком состоит в том, чтобы устранить всякую окраску, всякое разнообразие. Вы маскируетесь и смешиваетесь с социальным ландшафтом; вы становитесь белым. Белый цвет ассоциируется с чистотой, мягкостью, ясностью, презентабельностью. Но если вы хотите стать чрезвычайно хорошим гражданином, вам необходимо прибавить к белому немного цвета. Чтобы улучшать общество, нужен какой-то цвет – для контраста с белым.

Бодхисаттва не связан белым, не связан законом, условностями или традиционной моралью; в то же время он не убьет никого на месте в приступе злости, не накинется на женщину прямо на улице, почувствовав к ней страсть. Обычно в подобной ситуации человек колеблется, опасаясь попасть в неудобное положение, сделать что-то неприличное, совершить нечто порочное. «Мне нельзя этого делать, это неправильно». Возникают едва заметные побуждения – мы отбрасываем их – накапливается депрессия. «Хотелось бы это сделать, но вот общество (или совесть) не позволяет». Но, пожалуй, в нашем колебании есть нечто большее: возможно, это наш изначальный здравый смысл удерживает нас от импульсивных действий.

Здравый смысл лежит где-то между запретами условной морали и свободой крайних импульсов, но это промежуточное пространство весьма неопределенно. Бодхисаттва находит удовольствие в игре между нерешительностью и крайней импульсивностью: любо посмотреть на это – и само по себе подобное удовольствие есть образец здравого смысла. Удовольствие состоит в том, чтобы открыть глаза на всю ситуацию в целом, а не рассматривать ее с той или иной точки зрения. Бодхисаттва не становится в позицию отрицания условностей, не отводит душу мрачным зубоскальством, не навязывает себя миру. Не защищает он и слепых догм, не пытается, пятясь от страха, втиснуть мир в неподвижные идеи и правила, приспособить мир к ним. Бодхисаттва наслаждается полярностями, не впадая ни в одну из них. Он воспринимает то, что происходит, как некое послание, он исследует его все дальше и дальше; конфликт между полярностями становится его вдохновением. Для того чтобы стать коммунистом, вам нужна модель того, что не является коммунизмом, а это значит, что вы должны понимать капитализм; капитализм оказывается вашим вдохновением.

Бодхисаттву вдохновляет война между умом пробужденным и умом сансарическим: сансарический строй психики – это вдохновение для психики пробужденной. Нам не нужно изменять себя, не нужно отрицать то, чем мы являемся. Мы можем пользоваться тем, чем являемся, как источником вдохновения. Таким образом, вирья, четвертый бхуми, – это радостная и трудная работа с любым доступным нам объектом труда: со своими неврозами, со своим здравым смыслом, с культурой, с обществом. Мы не придерживаемся сектантских различий, не утверждаем свое превосходство, а радуемся тому, что есть, и работаем с ним.

Парамита пятого бхуми – всеохватывающее осознание. Это медитативное состояние в индийской традиции называется дхьяна (dhyana), в китайской – чань (ch'an), в японской – дзэн. Все эти термины означают состояние полной вовлеченности без центра и без периферии. Если есть центр и есть периферия, тогда состояние нашего ума перестает быть состоянием полной вовлеченности, потому что нам приходится оглядываться на две стороны и неминуемо возникает чувство полярности.