— Разве ты не боишься, что если их поприжмут, то и тебя возьмут как соучастника. Насколько я знаю, сроки по таким преступлениям немалые.
— Ты знаешь, я ведь последний раз участвовал в преступлении, где-то год назад. А официально я обычный Web-мастер и работаю над разработкой сайтов. То есть, если следствие не будет дотошно проверять все версии, меня беда может обойти стороной.
— А в этих файлах есть жертвы, на которых ты дал наводку?
— Есть одна… Но я эту информацию уже давно удалил. Еще когда и не думал сдавать преступников. Хотя я такой же преступник, как и они. Но мне надоело быть с ними в одной лодке! Я хочу в одной лодке с Инарой переплыть житейское море. Я хочу жениться на ней, но для этого мне обязательно надо завязать с преступлениями. Я, конечно, могу просто отойти от дел. В принципе, я уже от них отошел. Но я не могу спокойно строить счастливую семейную жизнь, зная, что бандиты продолжают отымать у несчастных квартиры…
Я немного подумал и сказал, стараясь быть мягким:
— Мне кажется, Михаил, что тебе следует обратиться в милицию и помочь следствию. В милиции могут сделать так, чтобы твое имя нигде не засветилось. Договоришься с ними неофициально. Думаю, тебе пойдут навстречу.
Михаил разразился смехом:
— Ха-ха-ха! Браво, браво, браво! — Он театрально похлопал в ладоши. — История повторяется. Только теперь на очереди — не Мороз, а я — второй святотатец. Может быть, говоришь, следователь окажет мне снисхождение? Вот только я не хочу зависеть от воли какого-то мента. Я не святой, Дима, и не хочу сидеть в тюрьме. — Михаил неприязненно поморщился. — Знаешь, что я думаю? Многие люди хотели бы забросить свои преступления, очистить свои души, но они не знают как, каким образом это сделать. Вот, например, Мороз стал жертвой своей совести. Преодолей он тогда свою совесть, и, возможно, не попал бы в тюрьму.
А он пошел в храм, так как думал, что вы — священники — служите Богу.
— Так оно и есть!
— Да что ты говоришь?! Вы, священники, служите не Богу, а государству и помогаете отделить овец от козлищ еще на земле. Вам государственный порядок важнее чистой человеческой совести. Большевики и те не смогли вас извести… А как хотели! Цепко вцепились вы в общество и государство. Без вас никуда! Ведь вы же всегда за порядок: за царя, за Сталина, за президента? Какая вам разница?
— О! Так ты большевиком стал? — с иронией спросил я.
— Я не большевик. Я — козлище, без права перехода в стадо овец… Козлищ вы помогаете упечь в тюрьму, а овец стережёте. И оступившийся однажды рискует остаться в козлиной шкуре навсегда. Вот ты, который смеет меня учить, даже не можешь сказать мне, что делать, как себя вести… Молись, мол, да и всё. Если жизнь наладится, припишешь это всё своей помощи, если же нет — найдешь объяснение: мол, Бог меня не слышит из-за гордыни моей. Очень удобно всё можно объяснить! И победу, и поражение. Только вот пути к Богу ты мне указать не сможешь, потому что сам не знаешь этого пути. Иди и помоги следствию… Тьфу!
— Винишь меня, что я советую обратиться тебе к следствию… А ты думал про тех людей, которые находятся сейчас на улице, которых ты лишил жилья? Как им на самом деле плохо, а?
Лицо Михаила стало еще более озлобленным:
— Что, хочешь сказать, что ты о них думаешь, или ваша церковь? Рубите только бабло, как и все остальные…
— Ладно, хватит! — Я припарковался у ближайшего магазина. — Выходи! Мне надоело тебя слушать. Я тебе не груша для битья, чтобы ты выливал на меня свои обиды. Я слуга Божий и отвечу на Суде за свои прегрешения. У Бога все овцы. Вот станем вместе на Суде и будем отвечать: ты за своё, я за своё, отец Артемий за своё и Мороз за своё…
— Мороз за своё уже ответил.
— А это плохо?
— Не знаю…
— Вот-вот.
— Что вот-вот?! — Михаил взялся за ручку двери. — Я уже говорил, что священники могут все объяснить, любой исход: дали бы ему условный срок — это Бог милостив, посадили — искупил свой грех перед Богом. Только вот был у вас раньше Бог как царь, а теперь — как президент. И сейчас уже не человек служит Богу, а Бог — человеку. Раньше был непредсказуемый тиран, а теперь любящий людей либерал, который сквозь пальцы смотрит на их шалости! Он же нас любит! Только вот, самое главное, пусть человек не забывает церковь Божью и деньги не забывает отстегивать. Всё элементарно, — вы просто даёте божественное обоснование любой существующей власти и оправдываете её действия перед паствой. Поэтому даже комуняки при Сталине вас востребовали. Нет власти не от Бога, говорите вы. — Михаил открыл дверь автомобиля. — Я вам не верю. Просто заняли определенную нишу в обществе. Удобно устроились!
— Удобно устроились? Да что ты знаешь?..
Михаил уже вышел из машины, хлопнув дверью и в прямом, и фигуральном смысле. Стало неприятно на душе. «Почему жизнь так сложно устроена? Эх, опять я не сдержался и начал спорить. Зачем? Иногда надо просто выслушать человека — и всё! Как бы, интересно, поступил отец Илия на моем месте? Почему у меня не получается нормально поговорить с людьми, попавшими в беду. А!.. Да ну их! Пусть сами себя спасают!»
Я в раздражении ударил ладонью по рулю и попал на кнопку звукового сигнала. «Нива», неожиданно для меня самого, бибикнула. Я вздрогнул. Михаил уже отошел шагов на пять и, услышав сигнал, остановился. Я быстро пересел на соседнее сиденье и открыл дверь:
— Ты знаешь, как меня найти! Если будет желание, приходи на исповедь. Можете прийти вместе с Инарой. Я не такой уж опытный священник и действительно не знаю, как именно тебе помочь. Но обещаю, что буду молиться за тебя.
— Что ж, спасибо, отец Димитрий. — Михаил примирительно помахал ладонью, неожиданно добродушно улыбнулся и неторопливо направился к метро.
Я еще посидел немного. Позвонила матушка, спросила, когда ждать к ужину. Поговорив с ней, я немного утешился. Что ж, может быть, я действительно «удобно устроился». Но Михаила это ни в коей мере не оправдывает. У него есть ум, и совесть еще сохранилась. Наконец, у него есть Инара. Пусть сам решает. Если он придет на исповедь, я буду только этому рад.
Драхма пятая. Из дневника отца Артемия
«…Как меня рукоположил на Покров покойный владыка Мелетий, так и стою я у престола Божьего вот уже больше тридцати лет. За это время много чего произошло в моей жизни и в жизни села Сивое, которое успело стать мне родным. Все чаще по ночам проносятся в озаренной светом лампады комнате воспоминания всей моей жизни, все чаще тревожит меня израненная совесть. Не стал, увы, я добрым примером для своих прихожан. Какой я добрый пастырь, я нерадивый сельский пастор! Настоятель простой церквушки Великомученицы Екатерины, да замолвит она за меня словечко перед Богом. Это я ворчу на самого себя, пытаясь изобразить покаяние. Да что-то путного, нормального ничего не выходит. Стыдно становится даже перед самим собой. Но пусть — мой дневник всё стерпит. Бумага не имеет стыда.
Не писал я в свой дневник уже больше месяца по болезни и по лености своей, поэтому попробую изложить все значительные события, что со мной произошли или в нашем селе. Хотя в нашем селе что может произойти? Ходил вот пару недель назад служить литию на могилу Софьи Петровны, встретил Николая с искусственным венком в руках. Слышал, что он недавно брата похоронил и переменился весь, пить перестал. Брат-то у него несколько месяцев назад от водки сгорел. Николай тогда расспрашивал всё меня о вере, обрядах и был удивительно вежлив. Очень странно, учитывая, что он меня на дух не переносит. Я пригласил его в храм. Не знаю, пока что-то не идет. Может быть, это у него было временное просветление? Пока боится смерти, не пьёт. Забудет, чем кончил брат, и начнет снова куролесить и буровить. Не дай Бог, конечно! Не знаю, что с ним будет дальше, — время покажет. Но я его начал поминать на проскомидии.
Что ещё? Приглашали меня недавно на свадьбу после венчания. Побыл пять-десять минут из вежливости, благословил трапезу, даже слово успел сказать, пока тамада не появился — ивантеевский клоун и пошляк Лёва. Тогда я уже и ретировался, ведь этот Лёва не любит нас, священников, и может «подколоть», как сейчас говорят. Грустно мне наблюдать за нашими деревенскими свадьбами, смотрю на гостей и заранее знаю — опять напьются до положения риз, хорошо, если не подерутся. Жених, тот и на венчании был под хмельком, друзья фотографировали и смеялись, как будто это не храм Божий, а театр «Современник». Отец невесты облокотился на аналой, потому что еле стоял на ногах. А когда невеста и жених отпили из чаши, он крикнул: «горько»! Жена его одергивала ради приличия, а он знай себе бузит. Довольный, раскрасневшийся как помидор — смотреть противно. Ни для кого из присутствующих эта комедия не казалась дикой — наоборот, всем было очень весело, кроме меня, конечно. Но это ещё хорошо, ведь не забыли про церковь. Так или иначе, молодые получили благословение Божие на совместную жизнь.
