Илл. 29. Московский Кремль. Историческая схема. Фрагмент. Начало ХХ в.
Такого количества других церквей с одноименным посвящением в Кремле не было. Особое почитание свв. Афанасия и Кирилла Александрийских в России отмечал в середине XVII в. Павел Алеппский (42, с. 14). Этому явлению должно быть какое-то объяснение.
Одно из возможных заключается в том, что исторический период 1378–1390 гг. известен борьбой за единство Русской Митрополии, вызванной желанием великого князя Дмитрия Ивановича Донского поставить на митрополичью кафедру после смерти митрополита Алексия в 1378 г. своего ставленника, коломенского попа Михаила, по прозванию Митяй, образованного и красноречивого священника, но не имевшего авторитета среди священства и монашества. Тем не менее Михаил, вызванный из Коломны в Москву, поставленный архимандритом Спасоборского монастыря и ставший личным духовником великого князя Дмитрия и многих ближних бояр, был наречен митрополитом, но во время поездки в Константинополь на поставление к патриарху скоропостижно скончался, прямо на судне на подходе к Константинополю, в 1379 г. Тогда сопровождавшее его посольство, не обращаясь к великому князю, самовольно избрало митрополитом из наличных в составе посольства архимандритов настоятеля Переяславского Горицкого монастыря Пимена. Затем от имени московского князя послы написали на имевшихся у них чистых бланках великокняжеских хартий представление Пимена на кафедру русской митрополии, и в 1380 г. он был посвящен Вселенским Патриархом Нилом в митрополита «Киевского и Великой Руси». Этот поступок послов вызвал серьезные трения Москвы с Константинополем и раскол среди церковных иерархов. Кроме того, в 1370-х гг. распространилась псковско-новгородская ересь стригольников, отрицавших законность всей иерархии – и греческой, и русской – как подверженных симонии и мздоимству.
Илл. 30. Посольский приказ. Рис. Э. Пальм квиста. 1674 г. На заднем плане предположительно изображена пятиглавая церковь во имя свв. Афанасия и Кирилла у двора Ф. И. Мстиславского, ниже дьячих палат.
Смута продолжалась до возвращения в Москву в 1390 г. митрополита Киприана, поставленного в Константинополе митрополитом Киевским и всея Руси еще в 1375 г., при жизни свт. Алексия, но не имевшего возможности из-за сопротивления великого князя выполнять свои обязанности.
Поэтому в эту эпоху строительство церквей во имя признанных борцов за единство Церкви и против ересей – александрийских архиепископов Афанасия и Кирилла могло быть весьма актуальным.
Достаточно сложная ситуация сложилась и в 80-е гг. XV столетия, когда возникла, по С. П. Бартеневу, церковь Афанасия и Кирилла «у Мстиславского двора, ниже дьячих палат», и когда при митрополите Геронтии (1473–1489) произошло открытие и разбирательство ереси «жидовствующих», духовных наследников секты стригольников, проникшей в самые верхние слои церковной иерархии, включая тайного их сторонника, следующего после Геронтия митрополита Зосиму. Борьба с ересью могла включать и строительство храмов и монастырей во имя тех же святых, признанных борцов с ересями.
В последнем случае возможно и другое, более прозаическое происхождение церкви с таким посвящением, и о нем намеком сообщает Забелин (23, с. 239). Эта версия связана с тем, что участок между Архангельским собором и двором Мстиславского в ранней истории Москвы принадлежал младшему сыну Ивана Калиты, князю Андрею Ивановичу, а затем его сыну Владимиру Андреевичу Храброму, двоюродному брату Дмитрия Донского, герою Куликовской битвы, женатому на Елене Ольгердовне, дочери князя Ольгерда Литовского. В 1389 г. у них родился сын Ярослав Владимирович, будущий князь Серпуховской и Боровский, дочь которого Мария стала женой великого князя Василия Васильевича Темного. Князь Ярослав Владимирович родился 18 января, как раз в день памяти свв. Афанасия и Кирилла, и в крещении был наречен Афанасием. По этому поводу у княжеского двора могла быть построена церковь во имя его небесных покровителей совершенно независимо от названий двух первых вышеупомянутых храмов во имя Афанасия и Кирилла. Место этого двора, к востоку от Архангельского собора и к югу от Ивановской площади, надолго сохранило название «Ярославичева места».
В этом объяснении имеются некоторые шероховатости, связанные с тем, что дата сооружения церкви предполагается более ранняя по сравнению с датой первого упоминания о ней в 1484 г., приближаясь ко времени сооружения двух первых храмов. Тем не менее возможность строительства деревянной церкви, что не всегда отмечалось в документах, во имя духовного покровителя новокрещеного Ярослава-Афанасия практически на территории его родового двора кажется вполне вероятной. Позднее ее личное посвящение могло быть переосмыслено как антиеретическое (в честь свв. Афанасия и Кирилла), она могла быть перестроена в камне и под новым названием попасть в документы.
В 1462 г., в последний год царствования Василия II Васильевича Темного, в Кремле была возведена каменная церковь во имя св. Афанасия, построенная Василием Дмитриевичем Ермолиным, известным позднее участием в строительстве кремлевских стен, оригинальным решением достройки Вознесенского собора в 1467 г., восстановлением Георгиевского собора в Юрьеве-Польском и строительством других сооружений. Это событие засвидетельствовано только в Ермолинской летописи под 6970 (1462) г.: «Того же лета, месяца июля 27, священа бысть церковь камена святый Афонасей на Москве, во Фроловьскихъ воротехъ, а придел у неа святый Пантелеимонъ, а ставилъ ее Василей Дмитреев сынъ Ермолимна. Того же лета стена поновлена городная отъ Свибловы стрелници до Боровицкихъ воротъ каменемъ, предстательством Василиа Дмитреева сына Ермолина» (49, т. VII, с. 209).
Василий Дмитриевич Ермолин происходил из купеческой семьи выходцев из крымского города Сурожа (современного Судака), тесно связанной с Троице-Сергиевым монастырем, где приняли пострижение многие его родственники, в том числе отец и дед. По количеству связанных с его именем ответственных построек его считали крупным профессиональным зодчим и реставратором или по крайней мере старостой в артели каменного дела (66, с. 16–23), но, по-видимому, он был скорее талантливым организатором строительства и подрядчиком, располагавшим значительными собственными средствами, нередко выступавшим в качестве заказчика, так как считался одним из крупнейших московских купцов, и по его заказу была написана летопись, и поныне носящая его имя. В документах он именуется «предстателем», ответственным за строительный процесс в целом.
Относительно посвящения рассматриваемой церкви В. П. Выголов выдвигает оригинальную гипотезу, предполагая патрональную связь этого посвящения с именем родного дяди В. Д. Ермолина – Афанасия, «который мог быть инициатором этого строительства, оказав соответствующее влияние на своего племянника». Предположение странное. Вряд ли можно допустить, чтобы именно в честь патрона простого купца в Кремле позволено было бы строить церковь.
Никаких сведений об архитектуре и пространственном решении Ермолинского храма до нас не дошло, кроме известия о наличии придела во имя вмч. Пантелеимона и освящении храма в день его памяти 27 июля. В. П. Выголов, основываясь на практике устройства в эту эпоху в московских церквах встроенных приделов в Воздвиженской церкви и в церкви Рождества Иоанна Предтечи на Бору, предполагает, что и здесь был встроенный придел внутри самого здания, отмеченный на плане «Кремленаград» второй, малой главой (13, с. 28).
Следуя буквально тексту Ермолинской летописи о строительстве Афанасьевской церкви «во Фроловских воротах», некоторые исследователи, такие как, М. Н. Тихомиров (70, с. 41), М. А. Ильин (30, т. III, с. 283), и другие высказали предположение о том, что она была надвратной и размещалась во Фроловской башне Кремля, над самим проездом. Эту гипотезу категорически отвергает В. П. Выголов, напоминая, что церковь была монастырским соборным храмом и уже по одному этому не могла располагаться над воротами, тем более кремлевскими. Кроме того, после того как церковь обветшала, по традиции на ее месте была сооружена новая церковь, место которой зафиксировано на планах Москвы конца XVI – начала XVII в. существенно западнее Фроловских ворот. К тому же единственному свидетельству Ермолинской летописи противостоят показания других летописей, где указано правильное расположение Афанасьевской церкви – «у Фроловских ворот» (13, с. 29; 49, т. VIII, с. 209).
К сожалению, в этих доводах уважаемого историка не все так просто и однозначно. Из приведенного выше текста Ермолинской летописи не следует, что церковь, построенная Ермолиным, была монастырским соборным храмом и, следовательно, могла быть в том числе и надвратной и размещаться во Фроловской башне. В летописях, в том числе и в самой Ермолинской, не сказано, что именно на месте этой церкви, после того как она обветшала, была по традиции сооружена новая. А сказано там под 1514 г. следующее: «Тоя же весны князь великии (Василий III Иванович, – А. В.) повеле заложити и делати церкви каменыа и кирпичные на Москве: на Болшомъ посаде за торгом Введение святеи Богородици, Владимеръ святыи в Садехъ, Благовещенье святеи Богородици в Воронцове, да в городе на своемъ дворе церковь святыа Богородица Рожество, у неяже приделъ святыи Лазарь, за Неглимною Леонтии чюдотворецъ Ростовскии, на Ваганкове святыа Богородица Благовещенье, за Черторьею въ Девичи монастыри Алексеи человек Божии, за рекою подъ боромъ Усекновенье главы Иоана Предотечи, за Неглимною святыи Петръ митрополитъ всеа Русии, на Устретенскои улице Введенье святыа Богородица, да Варвару святую поставилъ Василеи Бобръ з братьею, с Вепремъ да съ Юшкомъ, да Афонасья и Курила Александрьскихъ поставилъ Юрьи Григорьевъ сынъ Бобынина у Флоровских воротъ, а всемъ темъ церквамъ былъ мастеръ Алевизъ Фрязинъ» (49, т. VII, с. 268).
