В ночь перед отправкой моей девочки в больницу у неё поднялась высокая температура. Она жаловалась на боль в ушах и в горле. Я сделала ей компресс на уши, дала таблеток, и она уснула. Утром она проснулась с небольшой температурой, но я решила, что она ложится в больницу, а там врачи ей помогут.
В больнице я помогла ей переодеться в больничную пижаму. Моя доченька выглядела спокойной. Но когда пришла сестра, чтобы забрать её в палату, то она прижалась ко мне, как бы ища защиты. Я с большим трудом вытащила её ручку из моей руки. Сестра взяла её за руку, и они пошли в палату. Вдруг моя девочка подбежала ко мне с плачем и попросила:
– Не оставляй меня здесь!
Слов не нахожу, чтобы описать ту беспомощность, ту вину, ту несправедливость, которая разрывала меня на части.
В течение нескольких дней до операции врачи должны были провести дополнительные обследования и подготовку к операции. На следующий день после того, как я оставила моя доченьку в больнице, я пришла туда, чтобы навестить её и принести ей фрукты. Сестра, которая дежурила в приёмном покое, сказала, что мне запрещено заходить в палату к моей дочери, потому что у неё высокая температура. Я же знала, что температура у неё из-за воспалённого горла. Тем не менее я спросила у неё:
– Отчего у неё температура?
На что сестра со знанием дела чётко произнесла:
– Согласно её заболеванию.
Я услышала это так:
«Да что вы хотите, мамаша? У вашей дочки рак, так и температура должна быть».
Я была свидетелем «преступления» как медицинские работники могут убивать словами, хотя это орудие убийства к судебному делу не пришьёшь.
Отец моего ребёнка почти не принимал никакого участия в этом процессе. Меня это обижало, но я старалась не обращать на это внимания.
День операции. В этот день я приняла для себя решение, что если мой ребёнок не будет жить, то и мне нет смысла продлевать это пустое существование. Я сидела дома и каждые полчаса звонила в больницу, чтобы узнать, что происходит. Я боялась даже думать о моих родителях, я чувствовала их переживания на расстоянии. Операция длилась час, два, три, четыре часа. Казалось, что сил больше нет, что это никогда не закончится. Но вот по телефону ответили, что операция прошла успешно и мне можно приехать и поговорить с хирургом.
Я летела в больницу быстрее самолёта. Это был безумный полёт, на грани жизни и смерти. Но то, что я услышала от врача, перевернуло, встряхнуло и направило все мои чувства и переживания в другом направлении.
Врач очень спокойно, медленно сел в кресло сам, затем пригласил меня последовать его примеру. Он долго подбирал слова, с которых бы ему хотелось начать свой разговор. Его первые звуки, такие как «ну, о, а», стали вызывать у меня лёгкое раздражение. Наконец он собрался с мыслями и спокойно сказал:
– Когда мы вскрыли брюшную полость вашего ребёнка и увидели печень, то, к нашему большому удивлению, она была в абсолютном порядке. Но мы нашли доброкачественную опухоль, которую мы удалили, и теперь ваш ребёнок в безопасности.
Ещё он добавил, что по сложности и по влиянию на организм эта операция сравнима с операцией по удалению гланд.
Я не помню его слов сожаления о ложном диагнозе, о моральной травме, которая была нанесена мне и моим родителям. В нашей стране, по крайней мере в те времена, было непринято извиняться. Это культура моей страны. Но мне тогда его извинения и не нужны были вовсе. У меня вновь появилась жизнь. Мой ребёнок в безопасности. Я думала тогда только о родителях, чтобы сообщить им эту новость. Телефона у них тогда не было, и я опять летела быстрее самолета. Это был полёт в жизнь, с надеждами и радостью.
Налетавшись за этот день, я возвратилась к себе домой. Я почувствовала, что у меня очень высокая температура. Я померила температуру – раскалённая плита. У меня ломило все суставы, голова болела так, что невозможно было ею пошевелить. Утром я вызвала врача на дом, и он поставил мне диагноз – вирусная инфекция. О том, чтобы посетить мою доченьку в больнице, не было и речи – ей только инфекции не хватало. Моя единственная помощь в этой жизни – это мои родители. Моя мамочка пошла в реанимацию, где лежала моя девочка. Доченька чувствовала себя хорошо. Врачи обещали её выписать через десять дней. В этот же день вечером у моего папы случился сердечный приступ и его забрали в больницу. Он держал в себе все эти страдания, переживания о своей внучке, а вот когда всё успокоилось, они и дали о себе знать.
Через неделю я была здорова. Я забрала ребёнка из больницы домой, и мама согласилась побыть с ней месяц до её полного выздоровления. Через месяц моя дочь пошла в школу. Через два месяца она стала играть в теннис и на пианино. Как позже выяснилось, то причиной её проблемы со здоровьем были те злополучные капли в нос, которые мне прописал доктор во время беременности. Да, медицина иногда лечит, но очень много и калечит…
Новая работа
Моя новая работа была опять напрямую связана с компьютерами. Это был новый вычислительный центр с современным оборудованием. Я занималась системным программированием. Это была хорошо оплачиваемая и перспективная работа. Там было много молодых людей моего возраста, много событий, много работы.
Первое время после развода, когда я, находилась одна с ребёнком в квартире, особенно по вечерам, когда ребёнок уже спал, грустные мысли приходили ко мне в голову. Иногда мне казалось, что вот такая одинокая жизнь без мужчины, без интимной жизни будет у меня всегда, и никогда уже ничего не изменится.
В такое время, когда я терялась в своих грустных мыслях, я даже мысленно придумывала сказки о том, что не так уж и плохо мне было с моим мужем, что я сделала большую ошибку, и т. п. Всё так знакомо в той прошлой жизни, всё так изучено, что если и вернуть всё обратно, то ничего и менять в себе не надо. Всё будет как всегда. Что говорить, у меня было много мгновений, когда я искренне хотела всё вернуть. Одна только мысль, что надо взять ответственность за свою жизнь в свои же собственные руки, приводила меня в уныние. И сразу же срабатывала старая привычка помечтать о принце на белом коне, который прискачет ко мне и сделает меня счастливой. Кто-то сделает, но не я сама. Я хотела мою «работу» переложить на плечи кого-то.
Даже если короткая встреча и происходила у меня с мужчиной, то я хотела сразу же получить какую-то стабильность и постоянство в наших отношениях. Я бессознательно искала возможные аналогии с моей прошлой семейной жизнью, чтобы идти по пути наименьшего сопротивления. Я думала, что ищу любовь. А разве можно найти любовь вне себя?
На моей работе в моём подчинении было около 10 операторов вычислительных машин. Это были в основном молодые девушки, прошедшие курс по операторному обслуживанию компьютеров. Я и сама ещё была достаточно молодой, но так как я имела высшее образование и опыт в этой области, то занимаемая мною должность давала мне право руководить их работой. Первое время всё шло гладко, пока я изучала все тонкости своей новой работы. Довольно скоро я овладела всем, что делалось до меня, и стала вносить предложения по усовершенствованию работы вычислительного центра моему руководству. Моим непосредственным руководителем был грузин, намного старше меня и очень любивший женщин. Я была молода и хороша собой, так что наши с ним отношения были кокетливо-профессиональными. Он во всем меня поддерживал, что давало мне дополнительную уверенность во всех моих начинаниях.
Незаметно для меня, моя уверенность переросла в высокомерие, мой разговор с подчинёнными стал вестись тоном, не терпящим возражений, а эгоизм, руководящий мной, по поводу и без повода утверждал, что я всегда права. Любое замечание, даже самое лёгкое, вызывало во мне бурю протеста и несдержанность в выражении этого протеста.
Не имея никакого опыта работы с людьми, я думала, что если я понимаю, как делать ту или иную работу, то и другие люди, если они не ленятся, могут понять это; если я эту работу делаю за пять минут, то и они могут это делать. Привыкшая никогда не делать поблажек себе, я не делала поблажек и для моих подчинённых. Я была как строгий генерал на служебном посту в военной авиации. Военная авиация должна отличаться строгой дисциплиной и порядком, высоким профессионализмом и знаниями. Я, возомнив себя где-то и как-то схожей с теми, кто высоко, стала просто «болеть» работой. Мне до всего было дело. Мне казалось, что если я всё не проконтролирую, что возможно проконтролировать, то наступит конец света.
Я работала дольше положенного времени, повышала голос на операторов, если они сделали какую-либо ошибку, я взваливала на себя все возможные работы, чтобы опять и опять утвердиться в глазах начальства. Полное отсутствие личной жизни, желание быть нужной кому-то или для чего-то, быть признанной обществом, быть на виду у людей всё больше и больше толкало меня на путь мнимого самоутверждения.
