Александр Лопухин - Толковая Библия. Том 5

И кто будет клясться на земле, будет клясться Богом истины... Большинство экзегетов, начиная еще с блаженного Иеронима, предпочтительно останавливаются при истолковании этого места на тексте Вульгаты, где последняя половина вышеназванной фразы переведена так: jurabit in Deo amen. Слово "аминь" в библейском, как позднее и в литургическом употреблении, является торжественный признанием известного договора и как бы оправданием его (Втор 28:14-26; Нав 8:32-34). Поэтому, употребление этого слова здесь весьма знаменательно.

"В Ветхом Завете обещано спасение, совершившееся в Новом, когда Бог, глаголавший в пророках, в последние дни глаголал нам в Сыне (Евр 1:1-2): ибо все обетования Божии в Нем "да" и в Нем "аминь" (2 Кор 1:20)" (Властов) Смысл употребления подобной фразы именно здесь можно выяснить следующим образом.

Те благодеяния, которые щедрою рукою будут излиты Господом на верный Израиль и его духовное потомство, дадут такое блестящее подтверждение абсолютной истинности и правды Всевышнего, что и самое Имя Его они сделают для всех непререкаемым знаком высшего клятвенного удостоверения (ср. Ин. 17:3[1093]; 1 Ин. 5:20; Откр 3:14).

17-25. Последняя часть ответа Господа на предшествующую молитву Израиля. После возвещения праведного суда Божия на нечестивых грешников эта часть речи преподает утешение радостной надежды на блаженство Мессианского царства. По своему содержанию и характеру, она относится к отделу пророчеств о славных мессианских временах и особенно близко примыкает к некоторым из них (2:1-4; 11:6-9; 25:6-9; 35:1-10; 40:3-5; 55:1,1-5; 58:11; 59:21). Еще в предшествующем стихе (16 ст.) говорилось уже о прекращении страданий и скорбей. Теперь же возвещается создание нового строя вещей, имеющего наступить в обновленном мессианском царстве. Выражая свою мысль в ярких, пластических образах, пророк и говорит теперь о создании нового неба и земли (17 ст.), о всеобщем веселии и радости, об отсутствии плача и вопля (18 ст.), об исчезновении всех дефектов человеческих возрастов (20 ст.), о мирном наслаждении всех плодами рук своих (21-23), о постоянной близости Божественной помощи (24 ст.) и о соответствующих, радикальных переменах и во всем остальном животном мире (25 ст.).

Ибо вот, Я творю новое небо и новую землю... Ввиду того, что слова пророчества почти буквально повторяются с более подробным их развитием в нескольких новозаветных параллелях (2 Пет 3:10,13[1094]; Откр 21:1-4), имеющих, бесспорно, исторически характер, а не представляющих собою какую-либо поэтическую аллегорию, большинство ортодоксальных экзегетов и находит, что полное и окончательное исполнение данного пророчества относится к моменту второго, славного пришествия Господня. Но поскольку первое пришествие Мессии является, до известной степени, связанным со вторым, условно здесь разумеется, конечно, и оно; тем более, что хронологически-то оно стояло даже ближе к пророку. Тогда, в отношении к первому мессианскому пришествию слова эти получают нравственный смысл, а в отношении ко второму — сохраняют свой физический.

Я творю Иерусалим веселием и радостью... и не у слышится в нем более голос плача и голос вопля. Под Иерусалимом блаженный Феодорит разумеет тот вышний Иерусалим, который, по апостолу, "свободен: он — матерь всем нам". (Гал 4:26. — Ком. СПб. Ак). Следовательно, Иерусалим — центр прежнего, исторического Израиля, берется здесь, в качестве центра и нового, духовно возрожденного Израиля, т.е. новозаветной церкви.

Творю… веселием — в еврейском тексте стоит глагол הלם — "творю из ничего" (Быт. 1:1), т.е. делаю это единственно силой Своей Божественной любви, а не по каким-либо готовым, извне данным побуждениям. (В Славянском переводе с 70-и: …аз творю веселие Иерусалиму, и людем моим радость. Прим. ред.) Мысль еврейского текста здесь возможно шире и глубже его русского, синодального перевода: буквально она должна быть передана в том смысле, что священный город — Иерусалим и святой его народ — Израиль, из предмета прежней ненависти и позора, будут превращены в предмет веселия и радости для всех народов (60:15 и 61:9-11 и др.). Упоминание о "голосе плача и вопля" имело особую убедительность для слушателей пророка, только что переживших бедствия ассирийского нашествия (10:30; 37:1-3).

Там не будет больше малолетнего и старца..., т.е. собственно говоря, не будет недостатков, свойственных каждому из этих крайних возрастов человеческой жизни: не будет недостатка в духовной крепости и силе у молодого и неопытного юноши, но не будет также дефекта и в физических силах у преклонного старца. Оба эти возраста, избавившись от своих недостатков, но сохранив присущие им достоинства, создадут гармонию идеальной, земной жизни человека.

В качестве комментария к речи о старце см. Притч 4:7-9[1095] ст. В переносном же смысле здесь надо, очевидно, видеть указание на "полноту дней каждого из нас" в меру возраста "исполнения Христова" (Еф (5:13-14[1096]), независящую от нашего физического возраста, а единственно определяемую степенью "духовно-нравственной зрелости".

Специально говорится о радикальном перевороте всех общественно-социальных и экономических отношений. В этой области у современных пророку евреев царили, как известно, самый грубый произвол и беспощадная эксплуатация, при которых никто не мог спокойно наслаждаться плодами рук своих (58:6-7; 59:2-8,14-15). В обновленном Мессианском царстве наступит полная противоположность всему этому. Нельзя также в словах данного пророчественного благословения не видеть и отмены прежнего проклятия (Втор 28:30[1097]).

Слова этого стиха представляют прямой ответ на сетования иудеев, искавших Господа, что Он будто бы покинул их, скрыл лицо Свое от них и не простирает на них Свою благодеющую десницу (58:2; 59:1). Лучший комментарий их дан Самим Иисусом Христом (Мф. 6:8,32[1098]).

Дается выразительный образ полного уничтожения на земле всякого зла, когда будут возможны такие непримиримые крайности, как мирно пасущиеся вместе волк и ягненок, и когда даже все звери укротят свои хищные инстинкты, перейдя на растительную пищу (ср. 11:6-9).

Идейная связь новой главы с предыдущей состоит в том, что она точно так же говорит об обновленном Сионе и новых условиях религиозной жизни в нем. Теократически воспитанный Израиль не мог мыслить себя без храма. И, следовательно, с его точки зрения, было более чем естественно вспомнить о своем храме и задать пророку вопрос, что же будет в славном Мессианском царстве с его главной национальной святыней — ветхозаветным храмом и со всем связанным с ним обрядовым ритуалом? Предупреждая этот вполне законный вопрос, пророк и начинает свою специальную речь о храме и Моисеевом культе. Не можем удержаться, чтобы не подчеркнуть здесь также и того, что во взгляде на последний предмет (обрядовый закон) — настоящая, заключительная глава удивительно совпадает с тем, что говорилось и в первой, вступительной главе книги пророка Исаии, чем блистательно подтверждается ценность и единство ее автора, с первой страницы до последней.