Так в основаниях католичества заложено оправ дание „Святейшей Инквизиции". Однако здесь более, чем где бы то ни было, надо точно проводит грань между идеей католичества, ея условно-историческим выражением и фактами истории. Только отлучить от своего единства может церковь, только указать всем на неизбежныя последствия такого отлучения в смысле подверженности отлученнаго закону необходимости.
Передавать грешника в руки светской власти церковь не может — пусть сама светская власть хватает изгнаннаго из церкви, пусть сам неумолимый закон при роды овладевает им. Разумеется, поскольку мы под „передачей в руки светской власти" подразумеваем неизбежное последствие отлучения, постольку передача возможна. Но если представитель церкви передаст грешника государству в буквальном смысле этого слова, если он „передаст на смерть", он сам со участник убийства, сам осквернен преступлением и в этом отношении не представитель истинной церкви.
И Ѳома Аквинский в приведенном выше тексте искажает католическую идею, и папа Лев XIII покрывает апостольской мантией пролитую представителями церкви кровь. Не благословляя, а благословлять и проклинать пламя костров, не умиляться, а ужасаться перед па мятью Торквемады должен наместник Христов.
Католическая церковь часто переходила неуловимую границу любви и ненависти. Ея представители, епископы, инквизиторы и папы запятнали себя тяжкими преступлениями. Они „передавали на смерть", на костер. Они указывали светской власти, как поступать с еретиками, лицемерно потом умывая свои руки. В застенках инквизиции они сами приказывали палачам терзать тела несчастных пленников и вымогали ужа сом и. пытками часто не истину, а ложь. Они кощун ственно старались доказать, что смерть Христова и
пролитая Им кровь не могли искупить мира. Воспаленная мысль инквизиторов изобрела такия пытки, такия казни, перед которыми смертная мука Христова могла показаться радостной и безболезненной кончиной. Этим они совершили величайший грех перед Истиной и перед матерью церковью: внеся соблазн и кровью жертв, часто жертв невинных, залив края белоснежной одежды непорочной Невесты Христовой. Не заветы Христа руководили ими, а завет диавольский: „Падающаго толкни", и они толкали падающаго греш ника в пламя костра.
Вспомним о том, что отлучение вместе с тем и мера воздействия, и о том, что в мельчайшей частице человеческаго естества, человеческаго духа и плоти добро борется со злом. И тогда нам станет ясным, что церковь, отлучая грешника, должна во имя добра постараться оберечь в нем все доброе, предохранить это доброе от зла, потому что оно еще не потеряно для церкви и „Бог не хочет смерти греш ника, но да обратится и живет", потому что он не перестал быть членом церкви, не уподобился язычникам, а стал только несовершенным членом ея. Посылавшие еретиков на костер видели доброе только в душе, о которой они и молились. Но ведь католическая церковь приемлет и душу и плоть, стре мится освятить всего человека. Почему же тогда не молиться и за плоть еретика, не стараться предотвратить для него телесныя последствия греха, хотя бы в пределах человеческих усилий, потому что благодать для него не действенна? И борясь со злом церковь воинствующая обязана бороться со злом и в мире необходимости, и в государстве, а не поощрять госу дарство к новому обнаружению дьявольских живущих в нем начал.
В истории инквизиции ярче всего встает перед
намя человеческое в недрах самой церкви, яд отравляющий отдельные ея члены. Но те же соображения применимы и к другим сторонам деятель ности видимой церкви, представители которой нередко обуреваемы были стремлением к насилию, принуждению и лукавству. Развитая выше католическая идея по существу своему глубока и неоспорима, но воплощается она в жизнь людьми и далеко не всегда благодатно.
Погружаясь в мир зла, дабы возродить его, пронизывая всю ткань человечества, т. е. избирая „второй", более длинный путь к идеалу, на каждом шагу, каждый момент встречаясь с противоборством зла, католическая идея невольно и неизбежно покрывается налетом зла и искаженно воспринимается самими ея носителями. Это все та же проблема святости видимой церкви, несмотря на грехи ея членов, истинности ея учения, несмотря на возможность в нем заблуждении, непогрешимости папы в делах веры и нравственно сти, несмотря на погрешимость его суждений — одним словом проблема видимости церкви при ея невидимости. Этих противоречий не устранить. Их можно преодолеть только верою в неосуществимость на земле единой видимой церкви или верой в ея осуществленность, т. е. в святую единую католическую и апостольскую церковь, видимая глава которой папа.
XII[30] Пастырствующая и правящая церковь. Проникновениея в жизнь. Проблема принуждения. Цензура. Инквизиция
Мы видели, что католическая церковь, как ка толическая или вселенская стремится охватить всю жизнь человечества во всех ея проявлениях. А по этому она должна включить в себя и государство.
Всякий получивший крещение уже по одному этому, входя в единство Христово, подчиняется папе, ста
новится его подданным. Во всех своих действиях он должен руководиться указаниями истинной церкви и ея главы, так как нет ничего религиозно и морально безразличнаго. Но в то же самое время христианин является членом другого, земного союза, в который входят и язычники и еретики, который ставит себе нерелигиозныя цели. Возможны ли, впрочем, такия цели, с точки зрения католика? — На этот вопрос ответ может быть только отрицательным. У христианина, у католика все цели должны быть религиозным и все его цели положительно или отрицательно религиозны. Следовательно, и государственный союз като личество может понять только религиозно.
Идеал католичества, идеал града Божьяго или церкви Христовой заключается в том, чтобы Бог был всяческим во всех, чтобы церковь Божия обяла все, включила в себя все. С точки зрения государ ственнаго бытия это идеал теократии, причем уже второстепенный вопрос, каковы будут формы Боговластия: будет ли государственными и общественными делами управлять клир, возглавляемый папою, или папа установит параллельно клиру другую, светскую иерархию. Возможно даже, что глава светской иерархии будет помазанником Божиим, но и в этом случае он должен быть подчиненным папе, как христианин и исполнитель Божьяго закона, толковать который может только папа, а власть духов ная не ограничивает себя в праве вмешательства во все дела государственныя и общественныя. Насколько неизменен теократический идеал, настолько же изменчивы формы, в которых он может выражаться, осуществляться и приближаться к осуществлению.
Фактически человеческое как будто обособлено от Божескаго, и государство как будто обладает своею особою сферою. Но это только так кажется
и кажется потому, что далеко еще не осуществлено единство всех во Христе, велико неведение истины и сильна греховность. — Царство благодати не сменило еще всецело царства закона и необходимости.
В языческом обществе и языческом государстве церковь могла сравнительно легко огораживаться от них, хотя церковное отделялось от государственнаго в сознании каждаго отдельнаго христианина, вопрос о Божием и кесаревом возникал каждую минуту, на каждом шагу. Отвергавшие все греховное и стремившиеся замкнуться в Божеском отцы церкви могли легко усматривать в государственном и в государ стве только зло, считать государство градом дьявола.
Однако, это было лишь весьма естественным, но в корне неправильным ограничением каѳоличности церкви, проявлением преувеличенной аскезы воздер жания. И уже в ранней церкви в связи с учением стоиков были выдвинуты идеи естественной нравствен ности, естественнаго права, а государство было понято, как необходимый продукт человеческой природы, в себе благой, но искаженной грехом. Благодаря этому государству могла быть поставлена религиозная цель приуготовления людей к царству благодати. На той же точке зрения стоит и современное католичество и на иной стоять не может ни теперь, ни в будущем.
Папа Лев XIII в одной из своих энциклик („Diuturnum illud", 1881 г.) пишет. — „Сама необхо димость принуждает к тому, чтобы во всяком сообществе и соединении людей были начальствующие, дабы общество, лишенное своего начала или главы, не распалось и не встретило препятствия к достижению той цели, ради которой оно родилось и основалось", т. е. конечно, ради осуществления града Божьяго на земле. В государстве, несомненно, много злого и дьявольскаго, обусловленнаго греховностью, порчею
человеческой природы, много условнаго и преходящаго, как, по словам того же папы, та или иная форма правления. Но сам принцип государственности или власти (ius imperandi) исходит из Бога, как своего „естественнаго и необходимаго начала". И признавая государей помазанниками Божьими церковь только последовательно выражала эту идею.
