Во-вторых, из Павловых писем предельно ясно, что он знал (или как минимум думал), что Иисус совсем недавно жил на Земле. Павел упоминает, что Иисус родился, был евреем, прямым потомком царя Давида, имел братьев (в частности, Иакова), проповедовал евреям, учил, имел двенадцать учеников, предвидел собственную смерть, совершил трапезу с учениками в ночь, когда его выдали властям, и был распят по наущению евреев в Иудее. Несколько раз Павел упоминает и об учениях Иисуса. Сомнений быть не может: для апостола Иисус — реальная историческая личность, о которой кое-что известно.
Иногда Павел подчеркивает, что унаследовал предания об Иисусе от тех, кто были до него. Вспомним его формулировку: «принял то, что и вам передал» — у еврейских учителей это фактически термин, обозначавший передачу традиций и учений. Однако даже в тех местах, где Павел не ссылается на полученное предание, ясно, что он к нему апеллирует. Мы уже говорили о цитировании апостолом древнего адопцианского символа веры (Рим 1:3–4), где Иисус обретает богосыновство лишь после воскресения. Этот символ веры не был придуман Павлом: в нем использованы слова и выражения, для Павла не характерные (в частности, «Дух святости»), а также концепции, ему не очень близкие (Иисус стал Сыном Божиим после воскресения!).
Но где и от кого Павел получил эти предания? Частичные ответы на эти вопросы можно прочесть между строк. Скажем, апостол пишет, что до обращения был яростным гонителем церкви Христовой, но после некоего таинственного откровения уверовал, что Иисус есть Сын Божий (Гал 1). По его словам, через три года он наведался в Иерусалим, где пятнадцать дней общался с Кифой и Иаковом. Кифа — один из двенадцати учеников Иисуса, а Иаков — брат Иисуса. О важности этого факта мы поговорим в следующей главе, а пока лишь скажем, что во время этого визита Павел, вероятно, и узнал многие предания, на которые потом ссылался в своих посланиях прямо или которые отразились в них косвенно.
Когда это было? Поскольку Павел иногда дает временные указания («спустя три года», «через пятнадцать лет»), мы можем выстроить приблизительную хронологию его жизни. Судя по всему, он обратился вскоре после смерти Иисуса (ок. 30 г. н. э.), но до 40 года. Последняя дата основана на том, что, согласно 2 Кор 11:32, набатейский царь Арета хотел арестовать Павла за христианскую проповедь. Арета умер около 40 года. Значит, Павел обратился в 30-е годы. Приняв во внимание все хронологические подсказки в Павловых посланиях, ученые датируют обращение Павла началом 30-х годов: возможно, это 32-й или 33 год, то есть года через два-три после распятия Иисуса. Стало быть, если спустя три года после обращения Павел разговаривал в Иерусалиме с Кифой и Иаковом, он получил предания, о которых впоследствии упоминает в письмах, в 35-м или 36 году. Сами же предания были еще древнее и восходят ко времени не позднее пары лет после распятия.
Отсюда предельно ясно, что Иисуса считали исторической личностью уже в первые годы после традиционной даты его смерти. Вопреки утверждениям мифологистов, отнюдь не в Евангелии от Марка (ок. 70 г. н. э.) мы впервые слышим об историческом Иисусе. Данные из Павловых посланий четко соответствуют данным из евангельских преданий, чьи устные источники также почти наверняка восходят к римской Палестине 30-х годов. Еще Павлу известно, что всего лишь спустя несколько лет после Иисуса его ученики говорили о том, что говорил и делал в Палестине этот еврейский учитель, распятый римлянами по наущению еврейских властей.
Перед нами убедительное совпадение свидетельств: источники Евангелия и рассказы древнейшего христианского писателя указывают в одну сторону. Трудно объяснить его иначе, чем тем, что Иисус и впрямь существовал.
Контрдоводы мифологистов
Как мы уже сказали, некоторые ученые положили жизнь на изучение истории и посланий апостола Павла. Я лично знаком с целым рядом исследователей, которые работали с этими текстами двадцать, тридцать, сорок и более лет. Это и христиане самых разных взглядов (фундаменталисты, умеренные, крайне либеральные), и агностики, и атеисты. Насколько мне известно, все они считают, что Павел видел в Иисусе реальную историческую личность. Для них это, в сущности, самоочевидно. Однако многие мифологисты полагают научный консенсус ошибочным. В поддержку своей теории они приводят некоторые любопытные доводы. На мой взгляд, это слабые доводы, но рассмотрим их все-таки серьезно.
Теория интерполяции
Мы уже говорили о незамысловатом способе скинуть со счета свидетельства Павловых посланий о человеке Иисусе: считать их поздними вставками христианских переписчиков, вложивших в уста Павла высказывания о земной жизни Господа. Удобно, нет слов: если свидетельство противоречит теории, оно удаляется. Стоит подчеркнуть, что вовсе не специалисты по Павлу, посвятившие годы изучению Посланий к Римлянам, Галатам и Коринфянам, считают, что Павел не упоминал о деталях жизни Иисуса — рождении от женщины, иудействе, происхождении от Давида, проповеди среди евреев, последней трапезе ночью и важных учениях. Лишь мифологисты, которым не нужно, чтобы Павел упоминал об историческом Иисусе, настаивают, что эти отрывки не принадлежат перу апостола. Всегда стоит помнить, кто выдвигает ту или иную теорию…
Если же говорить о сути дела, у теории вставок нет ни текстуальных оснований, — упоминания об Иисусе содержатся абсолютно во всех рукописях, — ни мало-мальски серьезных литературных оснований. Почти наверняка Павел написал эти отрывки. Да и вообще, вздумай переписчики вставлять упоминания о жизни Иисуса в Павловы послания, почему они ограничились столь немногим? Почему бы не вставить сообщения о девственном зачатии, рождении в Вифлееме, притчах и чудесах Иисуса, суде перед Пилатом и т. д.? Трудно уйти от мысли: как бы ни интерпретировать христологию Павла, и как бы ни объяснять, почему Павел не сказал об Иисусе больше, он явно считал Иисуса исторической личностью и полагал, что знает важные факты о его жизни и смерти.
Доводы Дж. Уэллса
Более занятные соображения о Павловых воззрениях на Иисуса высказывает Дж. Уэллс. Если Павел знал об историческом Иисусе, спрашивает Уэллс, почему он умолчал почти обо всем, о чем рассказывают Евангелия? Скажем, мы почти ничего не слышим об учении Иисуса: в Павловых посланиях есть всего три упоминания о нем. Может, Павел не придавал ему значения? Если нет, то почему? А если придавал, почему не ссылался на него? Да и о событиях жизни Иисуса апостол почти не пишет: ни о чудесах, ни об экзорцизмах, ни о воскрешении мертвых. Неужели и это считал маловажным? А ведь почти ничего не сказано и о подробностях Страстей: пребывании в Иерусалиме, предательстве Иуды, суде перед Понтием Пилатом. Полагал ли это Павел несущественным? По мнению Уэллса, если бы Павел знал об этих вещах, он считал бы их очень важными и упоминал о них. Его молчание наводит на мысль, что он о них не знал.
Особенно важен для Уэллса тот факт, что Павел почти не цитирует высказывания Иисуса и не упоминает о его чудесах. Все-таки учение Иисуса — вещь далеко не последняя по значимости, и о нем было бы уместно вспомнить при обсуждении тех или иных вопросов. Уэллс приводит следующие примеры.
• По словам Павла, «мы не знаем, о чем молиться» (Рим 8:26){45}. Почему же «не знаем», когда Иисус (казалось бы) научил учеников молитве «Отче наш»? Как мог Павел не знать столь элементарной информации об Иисусе, если она существовала?
• Павел одобрительно отзывается об идее целибата (1 Кор 7). В этой связи ему пригодилась бы похвала Иисуса «скопцам для Царства Небесного» (Мф 19:12), но апостол как будто о ней и не знает.
• Павел учил христиан: «Благословляйте гонителей ваших» (Рим 12:14). Почему бы апостолу не сослаться здесь на Нагорную проповедь, дабы показать, что это наставление — не его лишь личная точка зрения?
Далее — чудеса. По словам Уэллса, «евреи ожидали, что мессианская эпоха ознаменуется чудесами». Стало быть, рассуждает Уэллс, если бы Павел хотел в лучшем виде подать благовестие и знал о чудесах Иисуса, он как минимум упомянул бы об этих чудесах.
Уэллс делает следующее методологическое замечание. Мало того, что Павел не пишет о каких-то деталях жизни Иисуса: он не пишет о тех делах и словах Иисуса, которые усилили бы его тезисы в посланиях. «Конечно, молчание не всегда доказывает незнание: любой автор знает намного больше, чем говорит. Молчание автора значимо лишь в том случае, если оно касается вопросов, имеющих отношение к теме его дискуссии» (Уэллс){46}.
Итак, замечает Уэллс, если Павел считал, что Иисус жил на земле незадолго до его миссионерской деятельности, странно, что «нет упоминаний о его служении в Галилее, да и вообще о Галилее, Вифлееме и Назарете; ни намека на то, что Иисус говорил притчи и творил чудеса, что умер он в Иерусалиме». Что касается распятия, «можно было бы ожидать, что Павел как минимум упомянул бы, где и когда произошло это важное событие — будь ему это известно»{47}. Уэллс делает вывод: для Павла Иисус — это не фигура недавнего прошлого, не еврейский проповедник из Галилеи, распятый римлянами при Понтии Пилате.
