— Благодари Бога, мужик, что здесь темно, а то бы ты уж нахлебался страха!
Как суфии продали осла
Однажды один почтенный суфий приехал на своем осле в некий город и отправился на постоялый двор, чтобы переночевать. Осла своего он, зная по рассказам повадки здешних слуг, сам накормил, напоил и поставил в стойло отдыхать, а сам пошел в общий зал гостиницы. А в этой странноприимной обители в то время находилось несколько совершенно нищих суфиев, которых мучил сильный голод. Заметив, что кто-то поставил в стойло осла, они его увели, продали, накупили много еды и со своими покупками вернулись в общий зал гостиницы, где уже отдыхал хозяин проданного ими осла.
Начался веселый пир, и голодные суфии пригласили к столу и своего почтенного собрата. Из уважения к праведному старцу они подкладывали ему лучшие куски, и он, не зная, что проедает собственного осла, подумал: «Ну что же, не грех и повеселиться со своими собратьями!»
Потом начались такие пляски, что пыль клубами вздымалась из-под ног, ибо лишь немногие суфии живут только светом Истины, а большинству не чужды плотские развлечения.
Тем временем кто-то взял в руки бубен и запел какую-то песню с припевом «Пропал осел». Все заплясали с новой силой, и каждый, стараясь не нарушить ритм, повторял этот припев. Танцы суфиев были так заразительны, что при всей своей степенности и праведности не усидел и хозяин осла. Пустившись в пляс, он громче всех, веселясь, вскрикивал: — Пропал осел! Пропал осел!
Разошлись, когда уже начало светать. Хозяин осла, поспав немного после бурного вечера, не спеша сложил свои пожитки и пошел в хлев, чтобы нагрузить ими своего осла. Не обнаружив его там, он решил, что осел пошел где-нибудь неподалеку пощипать травку. В это время подошел слуга, запиравший вечером хлев, и праведный суфий спросил его:
— Где же мой осел?
— И ты спрашиваешь? — удивился слуга. — Ведь ты же проел его вместе со всеми.
— Но я же лично оставлял его на твое попечение! — вскричал суфий. — Почему же ты отдал его чужим людям. Да я сейчас поведу тебя к судье, и у него ты будешь оправдываться тщетно, ибо сказал Пророк: «То, что дано, подлежит возврату в должный срок», и судья по шариату обяжет тебя возместить мне потерю осла!
— А что я один мог поделать с толпой голодных людей, — продолжал оправдываться слуга.
— Почему же ты, увидев это безобразие, сразу же не пришел ко мне, тогда бы я смог поставить перед судьей этих воров.
— Я зашел в общий зал, но ты там ел и шумел вместе со всеми, а потом стал плясать, вскрикивая: «Пропал осел! Пропал осел!» Когда я услышал от тебя эти слова, я решил, что осел был продан с твоего согласия. Как я мог подумать, что такой человек, как ты, познавший Истину, не знает, что произошло с его ослом? — заявил слуга.
Задумался над этими словами суфий и сказал сам себе:
— Видимо, виноват я сам. Я слишком поспешно доверился грешным людям, готовым ради того, чтобы поесть, продать и чужую вещь, и собственную честь. Теперь же, когда это наваждение прошло, Господь одарил меня истинным пониманием случившегося.
Освобождение несостоятельного должника
Один человек, не вернувший свой долг, был на большой срок заключен в тюрьму. Там оказалось, что он обжора, каких свет не видывал, и поэтому стал он бедой для всех прочих узников: даже самый быстрый едок из них не мог угнаться за этим человеком, евшим за семерых. Из-за него тюрьма, которая и так не была похожа на райский сад, стала для остальных сущим адом.
Когда заключенным совсем уже стало невмоготу, они написали жалобу и отправили ее судье.
«Нас и так кормят здесь не очень обильно, — писали они. — А этот наш сосед каждый день нас объедает, отнимает причитающееся нам пропитание. Он появляется везде, где только едят и пьют, и съедает все во мгновение ока, будто у него пятнадцать ртов. Покорнейше просим тебя, судья, убрать его отсюда, или пусть отделят его от нас».
Судья, прочитав письмо, приказал привести к себе этого обжору и объявил ему следующее:
— Ты позоришь мою тюрьму, и поэтому покинь немедленно ее стены!
— Тюрьма твоя, о судья, единственное место, где я могу находиться, — взмолился должник. — Ведь я не приживусь нигде, потому что никто не сможет меня прокормить!
— Конечно, мошенник и вор должен сидеть в тюрьме, и отпустить тебя на волю будет нарушением законов, но что делать, если все обитатели моей тюрьмы настолько хотят от тебя избавиться, что готовы оправдать тебя. И раз я тебя выпускаю из тюрьмы, то я обязан принять меры, чтобы ты никого больше не мог обмануть, — сказал судья.
Обдумав все это, судья решил, что он сможет выпустить из тюрьмы этого обжору, если перед этим он будет показан всему городу, и горожанам будет объявлено, что он мошенник, плут и несостоятельный должник. И тогда он уже не сможет на воле никого обмануть.
Решив так, судья был вынужден для этой цели раздобыть верблюда. Вскоре судебные служки привели к судье дровосека с верблюдом, и судья сказал ему:
— Твой верблюд нам нужен только до наступления темноты, и потом он сразу же будет тебе возвращен!
После этого несостоятельного должника посадили на верблюда и целый день возили напоказ по площадям, базарам и всем людным местам. Впереди верблюда шел глашатай, провозглашавший, что тот, кто сидит на верблюде, — обманщик, плут и, кроме того, обжора, не знающий предела в поедании съестного. Следом же за верблюдом тащился его хозяин, боявшийся даже на минуту оставить свою скотину без присмотра.
К вечеру, когда на небе уже зажглась первая звезда, судья посчитал, что теперь уже во всем городе не осталось ни одного человека, который осмелился бы иметь какое-нибудь дело с обжорой-должником, его отпустили, а верблюда вернули хозяину.
Однако владелец верблюда не ушел домой. Он потребовал от должника возмещения убытков, состоявших в том, что его верблюд и он сам целый день из-за него мотались по городу.
— Как же так? — спросил мошенник. — Ты за сегодня не менее ста раз слышал от глашатая, что я злодей и несостоятельный должник и чтобы мне никто не верил, потому что у меня нет ни денег, ни каких-нибудь запасов, которыми я мог бы возместить чей-нибудь ущерб, и, зная все это, как же ты можешь просить у меня возмещения своих убытков?
Вероятно, Господь далеко не всех одаривает умением видеть, слышать и понимать!
Поиск жилища
Некий человек искал дом, чтобы взять его в наем или купить, и попросил одного своего друга помочь ему в поисках. Друг показал ему немного поврежденный дом, принадлежавший ему и расположенный по соседству с его собственным жильем. При этом он говорил:
— Если бы у этого дома была крыша, ты бы мог нанять его и сразу поселиться в нем, и мы стали бы соседями. Конечно, хорошо было бы, если бы в доме была вторая комната, тогда бы ты мог удобнее разместить в нем свою семью. А если бы возле этого дома еще и был бы сад, я бы мог приходить к тебе в гости, и мы бы хорошо проводили время. В общем, был бы этот дом в порядке, ты бы мог смело нанять его или даже купить.
Выслушав друга, человек, искавший себе жилище, сказал:
— Я понимаю, что ты желаешь мне благ, и я бы, может быть, нанял этот дом, но боюсь стать рабом домовладельца по имени «если бы» да «кабы»!
О явных и скрытых достоинствах
Один богатый человек как-то недорого купил двух рабов и захотел определить, кто из них чего стоит. Начал он с общего разговора и увидел, что первый приобретенный им раб весьма красноречив и в его словах были и мысль, и чувство. Речь его лилась свободно, как полноводная река, и разливалась, как безбрежное море, где сквозь воды был виден блеск жемчужин. Первым впечатлением хозяина было то, что он получил в дом умного и полезного раба.
После этого он позвал второго раба и почувствовал, что от него исходит тяжелый и неприятный запах. Хозяин попросил его стать подальше и рассказать, что он умеет и чему обучен. Оказалось, что этот прежде был писцом и имеет каллиграфический почерк. Хозяин решил, что и этот второй раб будет полезен в доме, несмотря на свой дурной запах.
После этого хозяину захотелось поглубже узнать характеры и душевные качества этих людей.
— Сходи-ка ты в баню, пока она топлена, а потом вернешься сюда, — сказал он первому сладкоречивому рабу.
Когда же тот ушел, он заговорил со вторым рабом, владевшим искусством каллиграфии.
— Я вижу, что ты не только толковый, но и чистосердечный человек, и сможешь быть хорошим слугой. И вообще я вижу, что ты вовсе не лживый и нечестный, каким тебя мне представил твой приятель, вместе с которым ты попал ко мне.
— Мой друг никогда не покривит душой, он — честный человек, — сказал второй раб. — Он никогда никого не обманывает, и я за него пойду в огонь и в воду. Его слова не могут быть лживыми, и если он их сказал, значит, у меня действительно есть недостатки, а я их просто не вижу, так как со стороны всегда виднее.
