Суфийские учителя, будучи не в состоянии принять определенных людей в ученики, часто становятся объектом конфронтации — «кислый виноград» в известной басне о лисе и винограде в данном случае может служить иллюстрацией такого поведения. Обычно оно причиняет больший вред тому, кто подвержен подобному образу мыслей, чем тем, кто предполагается в качестве мишени, поскольку неправильно направленные эмоции активизируют все виды желаний власти и зависть, что в итоге приводит к психическим расстройствам. Подобные психически неуравновешенные люди, как это ни странно, часто оказывают очень сильное влияние на других, и те в конце концов поддаются давлению и сами становятся такими же. В результате возникают эмоциональные культы, ныне известные большинству людей.
Эта проблема является одной из причин, по которым суфийское учение терпимо относится к самовыражению и в то же время освобождает человека от элементов тщеславия.
После того как я предложил задавать вопросы по уже опубликованным материалам, кто-то спросил меня в письме:
«Для суфиев есть вещи, которые следует делать, и есть то, чего делать не следует. Я слышал, что суфийские учителя могут давать своим ученикам рахсу — разрешение какие-то правила школы выполнять, а какие-то нет. Может ли рахса оказаться вредной?»
Что ж, для ответа требуется гораздо больше информации, чем предоставил спрашивающий. Возможно, он не обладает нужными материалами. Может быть, он не понимает, что обстоятельства меняют факты. О каком «суфийском учителе» он говорит?
Однако я полагаю, что вы сами сможете прийти к ответу на этот вопрос, если информация, которую я сообщу, не будет так же сложна, как сам вопрос, показавшийся мне утомительно многословным. Попытаюсь ответить следующим образом.
В Версальском дворце была некая дама, — скажем прямо, королева, — страстью которой были карточные игры. Однажды пришло известие, что скончался некий немецкий принц, не очень-то значительная персона. Но во дворце по этому случаю был объявлен траур и все игры запрещены, в том числе и карточные.
Королева очень болезненно отнеслась к этой утрате (возможности играть в карты, естественно), однако присутствовавший при сем господин де Мадепас искусно разрешил ее проблему. Он просто сказал:
«Мадам, имею честь уверить ваше величество, что игра в пикет эквивалентна глубокому трауру».
Я только что получил письмо от одного читателя, раздраженного тем неприятием этикета, которое мне приписывают. Он сообщает: «Существует только один способ поступать правильно, и чаще всего лишь одному человеку сделать сие под силу или даже вменено в обязанность. Этот важный принцип лежит в основе религиозных акций, и мы видим его благотворное воплощение в этикете, практикуемом везде и во все времена». Он заключает: «Учитесь духовности у этикета, который никогда не бывает неправильным, никому не приносит вреда и не сеет несчастья».
Вот так мысль! Обычно я не уделяю особенного внимания подобным письмам, но это — пример целого ряда похожих посланий.
Если все и всегда обстоит именно так, как утверждает мой корреспондент, то он прав. Однако мое отношение к закоснелому обычаю, маскирующемуся под социальное и религиозное священнодействие, также можно обосновать, рассмотрев этикет. Никогда не бывает неправильным? Никогда никому не приносит вреда? Не сеет несчастья? Что ж, давайте посмотрим.
Чтобы ненароком кого-нибудь не оскорбить, я возьму пример из далекого прошлого, а вам предоставлю возможность найти подобные примеры в современной жизни.
Говорят, что испанский этикет был самой развитой системой такого рода из всех известных миру. И, конечно, испанский придворный этикет являл собой наилучший образец этого явления.
Однажды, на конной прогулке, испанская королева, супруга Карла II, соскользнула с крупа лошади и повисла вниз головой, зацепившись ногой за стремя. К счастью, согласно этикета, ее сопровождало сорок три придворных и всевозможная челядь. Так что, казалось бы, все хорошо. Но кто должен был оказать помощь ее величеству? Согласно этикета, только главному конюшему было дозволено оказывать помощь в подобных случаях. Единственная проблема заключалась в том, что на этот раз конюшего в свите не было, и все сорок три человека застыли на месте.
Вы думаете, кто-то нарушил законы и спас королеву? Да, ее спасли, спасителем оказался человек, случайно проходивший мимо и увидевший, что произошло. Он бросился к королеве и высвободил ее ногу из стремени. Сделал он это, как было отмечено, лишь потому, что не был знаком со строгим протоколом, не позволявшим никому, кроме специально утвержденных лиц, приходить к королеве на помощь.
Получил ли он награду? Да, конечно: ему тут же вручили кошель с золотом. Но одна проблема все-таки осталась: чужеземец, пусть и не знакомый с этикетом, совершил преступление, коснувшись королевы. Оно не могло остаться безнаказанным: за свою дерзость он в надлежащем порядке был выдворен из королевства.
Согласно этикета, даму следовало оставить в бедственном положении. Помогать ей было противозаконно. Справедливость требовала наградить прохожего; этикет потребовал его изгнания. Так что же… «Никогда никому не приносит вреда?.. Не сеет несчастья?» Наверное, этот человек хотел, чтобы его изгнали.
В.: Среди людей имеется некая общность чувств и согласие, что, без сомнения, указывает на то, что люди, разделяющие подобное состояние, находятся на верном пути. Не могли бы вы сказать несколько слов о важности и ценности такого единения людей и об опыте приобщения человечества к чему-то высшему? Разве само по себе это не служит знаком истинного опыта?
О.: Такое же чувство, о каком говорите вы, в почти тех же словах, описывают члены групп, исповедующих диаметрально противоположные, а зачастую и взаимно враждебные идеологии. Из исторических документов известно множество случаев, когда и угнетатели, и угнетенные ссылались на подобное чувство. В действительности угнетающее сообщество даже утверждает, что именно это чувство придает ценность процессу угнетения (или, как это называют, «приобщения к истине») угнетаемой части общества.
Притязания, или убежденность, что упомянутое чувство доступно исключительно тем, кто особым образом настроен на истину, может поддерживаться и при отсутствии информации. Эта вера процветает среди людей, которые не провели сравнительного изучения сообществ или хотят верить, что лишь они — но никак не те, у кого иные убеждения или позиции, — могут испытывать то ощущение, о котором говорите вы.
На самом деле упоминаемое вами социальное и субъективное чувство единения не имеет ничего общего с тем ощущением, на которое ссылаются люди, пытаясь описать подлинно универсальный, или космический, опыт. Руми говорит, что существует истинное золото, и именно поэтому возможно золото фальшивое. То чувство, которое упоминаете вы, древний ученый-историограф и суфий Ибн Халдун называет «групповым духом», Asabiyya. Он ценен, если его применять с конструктивной целью, однако, при объединении с идеологическими установками, может таить опасность. Довольствоваться им в то время, когда есть нечто более высокое, — это форма жадности.
Жил некогда дервиш, достигший четвертой стадии понимания и потому обладавший умением видеть будущее.
Одна женщина, беспокоясь о будущем своих четверых маленьких сыновей, пришла к дервишу и стала умолять его взять детей под защиту.
Дервиш задумался, а потом сказал:
«Не спрашивай меня почему, но постарайся, чтобы первый твой сын стал лавочником, второй — священником, а третий — солдатом. Если они не займутся этими профессиями, жизнь у них сложится неудачно, а если послушаются, то будут под защитой».
Когда дети выросли, они последовали указаниям дервиша, а четвертый сын стал его учеником.
Каждый год братья навещали дервиша и выражали признательность за тот успех, который сопутствовал им в жизни, поскольку были убеждены, что обязаны этим благословению мудреца.
Прошло много лет, и четвертый сын, сам уже уважаемый учитель, спросил дервиша, почему столь много надежд возлагается на четвертую стадию понимания. Ведь сам он, в конце концов, стал широко известным и почитаемым учителем, хотя еще не сподобился получить этого озарения.
«Я покажу тебе, в чем полезность этой стадии, — сказал мудрец. — Помнишь тот день, когда твоя мать привела ко мне вас, мальчишек. Благодаря внутреннему восприятию, которое появляется на четвертой стадии, я понял, что старший имел склонность к воровству, второй — ко лжи, а третий — к убийствам. Их профессии предоставили им законное право удовлетворять эти склонности или защитили от них…»
