192. Многие спрашивают, когда в нас действует благодать, – тогда ли, когда обнаруживается в нас доброе желание, или доброе желание тогда в нас обнаруживается, когда посетит нас благодать Божия? Опыт и то и другое оправдывает: Савл и Матфей мытарь не сами возжелали, но пожелали по призванию; Закхей и разбойник на кресте своим желанием предварили дело благодати. Так и положить надлежит: когда Бог видит, что мы хотим склониться к добру, то направляет и укрепляет нашу готовность; но если мы не хотим добра или охладели к нему, то делает нам спасительные внушения, чрез кои доброе расположение образуется или возобновляется (Соб. 13, 11).
193. Не должно думать, что природа человеческая способна к одному только злу. Творец всеял в души наши семена всех добродетелей, но для возрастания их нужны воздействия со стороны Бога; так однако ж, что в человеке всегда пребывает свободное произволение принимать или не принимать сии благодатные воздействия. Если б совсем не зависело от нас устроение нашего спасения, то Апостол не сказал бы: со страхом и трепетом свое спасение содевайте; но если б все зависело от нас одних, то Он не присовокупил бы: Бог бо есть действуяй в вас и еже хотети и еже деяти о благоволении (Флп. 2, 12, 13). Благодать Божия и предваряет нас, ибо пророк говорит: Бог мой, милость Его предварит мя (Пс. 58, 11), – и последует за нашею волею, почему и говорится: и утро молитва моя предварит Тя (Пс. 87, 14), (Соб. 13, 12).
194. Благодать Божия всегда направляет волю нашу в добрую сторону так однако ж, что и от нас требует или ожидает соответственных усилий. Чтобы не дать даров своих беспечным, она выискивает случаи, которыми пробуждает нас от холодной беспечности; чтобы щедрое сообщение даров ее не казалось беспричинным, сообщает их после нашего возжелания и труда. При всем том однако ж благодать всегда дается даром, потому что за малые наши усилия воздает с безмерною щедростию. Посему, сколько бы ни были велики труды человеческие, все они не могут сделать благодать не тунедаемою. Апостол языков, хотя говорил, – что он потрудился паче всех Апостолов; впрочем присовокупляет, что труды эти не ему принадлежат, а благодати Божией, которая с ним (1 Кор. 15, 10). Таким образом словом: потрудихся, он выражает усилия своей воли; словами: не аз, но благодать Божия – Божественное содействие, а словом: со мною – показывает то, что благодать содействовала ему, не в праздности и беспечности пребывающему, а тогда, как он трудился (Соб. 13, 13).
195. Бог многоразличными и непостижимыми способами устрояет спасение наше: в желающих и ищущих спасения Он усиливает желание, а в не имеющих желания возбуждает оное; помогает исполнению спасительных желаний наших, – и вдыхает святые желания, или утверждает их. Почему в молитвах своих мы именуем Его и Покровителем и Спасителем и Помощником. Он, подобно нежнейшему Отцу и сострадательному Врачу, во всех нас все производит: у иных Он производит начало спасения и воспламеняет усердие к Нему, у других приводит к концу дела, и добродетели к совершенству, – иных удерживает от близкого падения, а другим подает случаи и удобства ко спасению, – иным, хотящим и текущим, вспомоществует, других, не хотящих и противящихся, привлекает и склоняет к доброму расположению: всюду производит все – возбуждая, содействуя и утверждая, – но без нарушения данной Им же свободы (Соб, 13, 18).
196. Надобно поставить для себя первою целию и верхом совершенства непрестанную молитву, опирающуюся на умирении души и чистоте сердца, для достижения коих подъемлется нами утруждение тела и держится сокрушение сердца. Связь между всеми сими деланиями и молитвою неразрывна и взаимна. Ибо как строй добродетелей (сих) ведет к совершенству в молитве; так они, – если молитва не завершит и не увенчает собою их всех, не могут пребыть твердыми и постоянными. Как без них не может быт приобретена и взойти к совершенству эта, о коей у нас речь, непрестанная, чистая и невозмутимая молитва; так и эти добродетели, в устроении жизни по Богу идущие впереди ее, не могут быть явлены в совершенстве без неусыпной молитвы. Посему мы не могли бы войти прямо в рассуждение о силе молитвы, завершающей собою здание всех добродетелей, если б наперед не было нами по порядку означено и рассмотрено все, что должно быть отсечено или приготовлено в видах стяжания ее, – или если б, – по смыслу Евангельской притчи (Лк. 14, 28–30), не было нами наперед расчислено и собрано все, что потребно для построения сего возвышеннейшего духовного столпа; что однако ж и будучи приготовлено, не пойдет в дело как следует и не допустит правильно возложить над собою последних верхов совершенства, если прежде, по вынесении всякой нечистоты пороков и выброшении обломков и мертвого мусора страстей, на живой и твердой земле сердца нашего, как бы на оном Евангельском камне (Лк. 6, 48), не будет положен прочнейший фундамент простоты и смирения, на котором мог бы быть воздвигнут этот столп чрез назидание на нем духовных добродетелей, непоколебимо стоять и главу свою возносить до последних высот неба, надеясь на свою прочность. Когда же он будет утвержден на таковом фундаменте, тогда пусть снидет проливной дождь страстей, пусть подобно стенобитным машинам нападут стремительные реки гонений, пусть наляжет свирепая буря враждебных духов, он не только разрушением не разрушится, но не почувствует даже их приражения.
197. Посему, чтоб молитва могла быть возносима с должною горячностию и чистотою, вот что следует всячески соблюдать: во-первых, всякая забота о вещах плотских всеконечно должна быть отсечена; потом – не только хлопотание о каком-либо деле или случае, но даже и память о том отнюдь не должны быть допускаемы, равно как развлечение, пустословие или многословие, и шутки должны быть пресечены, паче же всего смятение от гнева или скорби совсем подавлено, пагубное возбуждение плотской похоти и влечения сребролюбия – с корнем исторгнуты. По совершенном же извержении и отсечении этих и подобных пороков, открытых и для взоров человеческих, и по таком предварительном вычищении всего, завершающемся чистотою и непорочностию, должно далее во-первых положить непоколебимый глубокого смирения фундамент, который был бы силен сдержать имеющий проникнуть в самые Небеса столп; потом должно быть на сем основании возведено здание духовных добродетелей, и дух удерживаем от всякого парения и блуждания непостоянного, чтоб таким образом духовный взор мало-помалу начал подниматься к созерцанию Бога. Ибо что прежде молитвенного часа восприняла в себя душа наша, то необходимо приходит нам на мысль и во время молитвы, бывая вносимо туда рукою воспоминания. Почему какими желаем быть во время молитвы, такими должны мы себя уготовать прежде времени молитвы; и чего не желали бы мы видеть теснящимся в нас, когда молимся, то поспешим прежде того изгнать из сокровенностей сердца нашего, да возможем исполнить апостольскую заповедь: непрестанно молитеся (1 Фес. 5, 17).
198. Ум наш не неприлично сравнивают с крайне легким перышком или пухом, который не будучи омочен никакою стороннею жидкостию, при самом слабом дыхании ветра обыкновенно возносится, по своей легкости, на большую высоту; а бывая отягчен какою-либо влагою, вместо того, чтобы подниматься на воздух, от тяжести принятой им влаги падает долу и прилипает к земле. Так и ум наш, если не будет обременен пришлыми ему страстями и заботами мирскими и поврежден влагою пагубной похоти; то будучи легок, в силу естественной своей чистоты при самом легком веянии духовного размышления, возвышается горе и, оставляя дольнее и земное, уносится к Небесному и невидимому. Поэтому-то собственно и внушают нам Господни заповеди: внемлите себе, да не отягчают сердца ваша объядением и пиянством, и печальми житейскими (Лк. 21, 34). Итак, если хотим, чтобы молитвы наши не только до Небес, но и превыше Небес проникали; то постараемся ум свой возвести к естественной его легкости, очистив его от всех земных пороков и от всякой влаги мирских страстей, чтоб таким образом молитва его, не отягчаясь более никаким бременем чуждым, легко воспаряла к Богу.
199. Обратите внимание на причины, на кои, как на отяжеляющие ум наш, указал Господь. Не на прелюбодеяние, не на блуд, не на убийство, не на богохульство, не на хищение, которые все признают грехами смертными и достойными осуждения, указал Он, а на многоядение, винопитие и попечения или заботы века сего, которых не только из людей мира сего никто не бережется и не считает зазорными, но, стыдно сказать, некоторые и из отрекшихся от мира позволяют себе те же прохлаждения, не видя в них для себя ни вреда, ни беды. Впрочем, этих трех неправостей, отяжеляющих душу, от Бога ее отделяющих и к земле пригнетающих, если разуметь их, как гласит буква, легко избежать, особенно нам, так далеко удаленным от всякого сношения с миром и никакого совершенно не имеющим случая вмешиваться в эти видимые попечения, пьянства и пресыщения. Но есть иное некое пресыщение и пьянство духовное, труднее избегаемое, и есть иное некое попечение и печаль века сего, которые и нас охватывают, после совершенного отречения нашего от всех стяжаний, при воздержности нашей от вина и всякого пресыщения, при нашем пребывании в пустынном уединении. Я разумею поблажки плоти, привязанности и страсти, от которых если не очистим себя, то и без опьянения от вина и без обилия яств сердце наше будет отяжеляемо пьянством и пресыщением еще более вредным. И только тот, чей ум, отрешившись от уз всех страстей, глубоко умиротворится, и чье сердце всем устремлением наикрепчайше прилепится к Богу как верховному благу, может в совершенстве исполнить апостольскую заповедь: непрестанно молитеся.
