– Что-то случилось, родненькая? – остановила ее пожилая медсестра.
Вика все рассказала.
– Ну вот что, не плачь и не горюй. Здесь, в больнице, тоже немало верующих работает. Я тебе все устрою во славу Божию. Иди в собор и спроси отца Димитрия. Еще не каждый священник сюда пойдет, они ведь тоже рискуют. Скажи ему, Нина Семеновна тебя прислала из Пироговки. Придете ближе к ночи, я дежурю. Буду ждать вас в одиннадцать часов у входа.
Вечером Вика с отцом Димитрием, уже пожилым священником, стояли у входа в хирургический корпус. Нина Семеновна, открыв им двери и взяв благословение у отца Димитрия, осторожно повела коридорами, предварительно накинув на них белые халаты. Отец Димитрий в больницу пришел в костюме с галстуком, а ряса лежала в сумке. В белом халате, с небольшой бородкой, он был похож на профессора медицины. Папу из палаты Нина Семеновна заблаговременно перевезла в перевязочную. Впустив туда отца Димитрия, она закрыла дверь на ключ. Затем вручила Вике ведро и тряпку со шваброй:
– Ну, дочка, чтобы легче было тебе ждать, мой коридор, да почище. Бог труды любит.
Через час Нина Семеновна открыла перевязочную. Оттуда вышел уставший отец Димитрий. Вика, заглянув, увидела отца. Лоб и щеки его лоснились от масла после соборования, но глаза были спокойные и ясные, смотрящие как бы внутрь себя. Заметив Вику, он ей улыбнулся. Вика, подбежав, поцеловала отца и шепнула:
– Поздравляю тебя с соборованием и причастием. Вот увидишь, все будет хорошо.
Через неделю после операции врач радостно сообщил:
– Идет на поправку, через месяц получишь своего папу.
Вика сидела возле отца счастливая, отец тоже улыбался, они строили планы на летние каникулы. Неожиданно отец дернулся вперед и прямо весь просиял. Вика обернулась и увидела в дверях палаты маму с авоськой в руке. Мама прошла к кровати, поставила авоську на тумбочку:
– Ну, здравствуй, муж.
– Здравствуй, жена. Поцелуемся, что ли? – после короткой паузы добавил он.
– Давай поцелуемся, да буду тебя домашними пирожками откармливать, а то вон исхудал как без меня.
Поцеловав отца, мать сразу склонилась над авоськой и долго там копошилась, но Вика заметила, что она это делает, чтобы украдкой вытереть слезы.
Февраль 2003. Самара – Волгоград
Почитай отца твоего и мать твою, [чтобы тебе было хорошо и] чтобы продлились дни твои на земле.
5-я заповедь Божия (Исх. 20:12)
Жила себе Раиса Кузьминична, ветеран Великой Отечественной войны, особо не тужила. Скромно жила в крохотной квартирке, которая располагалась в старом покосившемся деревянном домике, в центре Самары. В маленькой квартирке ей было привычно и уютно: есть где помолиться, поспать да покушать, а чего еще старому человеку надо. Самое главное, ее любимый Покровский собор рядом, ходить далеко не надо. Конечно, и небольшие неприятности были, болезни разные. Но когда тебе под восемьдесят, оно вроде бы так и полагается. Ведь не зря же в Библии сказано: что человеческий век семьдесят лет, аще же в силах восемьдесят лет. Да еще сын единственный огорчал тем, что редко вспоминал о матери, все дела у него какие-то. «Никому старые люди не нужны», – вздыхала Раиса Кузьминична.
Настоящее же огорчение Раисе Кузьминичне пришлось испытать, когда их дом определили под снос и ей предложили переселиться на окраину Самары. Уж куда только не ходила она. Каких только порогов не обивала. И в райсобес, и на прием в администрацию, и в ветеранские организации, и к депутатам всех уровней, никто не помог. Все только руками разводят: чего, мол, вы хотите, не на улицу же вас выгоняют, берите что дают, а в центре вам никто не даст, здесь квартиры дорогие.
– Там же церкви близко нет, – жаловалась Раиса Кузьминична.
– Ничего, – успокаивали ее, – нынче времена не те, построят вам церковь.
Поняла Раиса Кузьминична, что от людей справедливости не добьешься, стала просить Заступницу рода человеческого Царицу Небесную.
Вскоре пришло ей приглашение на встречу ветеранов 64-й армии в городе-герое Волгограде. Там-то и повстречалась со своим однополчанином, генерал-лейтенантом в отставке Булховым Геннадием Петровичем. В том далеком сорок третьем году она, сержант медицинской службы, в разгар сражения вытащила с поля боя раненого капитана Булхова. Он ей потом в любви объяснялся, руку и сердце предлагал. Чуть было у них походно-полевой роман не состоялся.
Да только не стала она нарушать слово, данное жениху перед его уходом на фронт. Жених ее, правда, после войны лишь на недельку в Самару успел заскочить и дальше на японскую поехал. Там-то его и настигла самурайская пуля. Остался ей на память о тех днях сын. Так и прожила одна, воспитывая сына, да вспоминая о былом.
– А ведь могла бы стать генеральшей! – смеялся Булхов при встрече в Волгограде.
Ему-то она и пожаловалась на свои квартирные невзгоды. Генерал от возмущения и обиды за свою спасительницу даже лишний стакан водки маханул. Так что «скорую» пришлось вызывать. Но прощаясь, Булхов обещал помочь.
– Ты не смотри, что я отставной, связи наверху у меня остались, чтоб твоих щелкоперов самарских прижучить.
Не забыл боевой товарищ и бывший ухажер своего обещания. Задействовал свои связи в Москве. Оттуда последовал звонок в Самару, и вот уже Раиса Кузьминична справляет новоселье в шикарной однокомнатной квартире в центре города, с видом на Волгу. Ходит по квартире сноха да удивляется: «Надо же, какая несправедливость. Мы втроем с сыном ютимся в хрущевке со смежными комнатами, а эта старая святоша какие себе хоромы отхватила». Не любила она свою свекровь, ну что тут поделаешь. Застарелая обида за материнский совет сыну: подумать хорошенько, прежде чем на ней жениться. Ладно бы сама не любила, так и сына против матери постоянно настраивала. А внука-то и вовсе от бабушки постаралась отгородить. «А то еще научит мальчика молиться, – говорила она, – а сын должен расти современным человеком, без всяких предрассудков». Сын вырос действительно без всяких предрассудков, к родителям относился вполне по-современному – потребительски.
Только как вселилась Раиса Кузьминична в свою новую квартиру, сноха к ней стала относиться намного лучше. Даже мужу стала напоминать, чтобы мать навестил, да гостинцев каких-нибудь отвез. Внука к бабушке стала посылать: иди, мол, навести старушку, да спроси, чем помочь. Дивилась таким переменам Раиса Кузьминична и радовалась несказанно. «Господь умягчает сердца», – говорила она.
Внуку к бабушке нравилось ходить, так как можно было выклянчить у нее деньжат на юношеские забавы. «А куда ей пенсию девать, – рассуждал он, – старому человеку много ли надо». Теперь и сноха частенько приглашала свекровь к себе в гости. Посадит ее на почетное место за столом, а сама суетится вокруг нее, да между делом намекает, как бы хорошо всем вместе жить, одной дружной семьей. Такая перспектива Раисе Кузьминичне пришлась по душе, тем более при обмене, в новой квартире ей обещали выделить отдельную, самую светлую комнату.
– И молись, мама, в своей комнате, сколько твоей душе угодно, – закатывая глаза к потолку, умилительно вещала сноха, – никто тебе не помешает, а мы всегда рядом с тобой.
Так и уговорили Раису Кузьминичну на обмен. Из двух квартир получилась неплохая трехкомнатная недалеко от центра. Раисе Кузьминичне, как и обещали, выделили хоть и небольшую комнату, зато на солнечной стороне. Очень она радовалась, что будет теперь жить с сыном и внуком вместе. Но не прошло и месяца, как она горько пожалела о том, что согласилась на этот обмен. Жизнь ее потихоньку превратилась в кошмар. Раиса Кузьминична расстраивалась, переживала, потом и вовсе занемогла и слегла в постель. «Зачем для лежачего человека такая большая комната», – решила сноха и перенесла больную в кладовку. Благо кладовка была просторная, во всяком случае, кровать и маленькая тумбочка для лекарств в ней уместились. Правда, в кладовке света солнечного уже не было и воздух был спертый. Но зато теплилась лампадка перед иконами.
Лежала Раиса Кузьминична в полумраке кладовки да вспоминала свою боевую молодость. Особенно вспоминался ей один случай. В самый разгар боя за тракторный завод в Сталинграде поползла она к своим раненым. Наткнулась на немецкого солдата. Лежит он, кровью истекает. Испугалась она, а вдруг сейчас пристрелит, ведь автомат-то при нем. Немец видит, что она испугалась, автомат откинул в сторону и, сделав усилие, улыбнулся ей, мол, не собираюсь я в тебя стрелять. Жалко ей вдруг стало немца. Хоть и враг, конечно, никто его сюда не звал, сам пришел, а все равно жалко. Тот смотрит на нее печально, мол, понимаю все и помощи от тебя не жду. Нет, не смогла уйти русская медсестра от раненого немца. Перевязала его и из своей фляжки напиться дала. Глядит на нее немец благодарным взглядом, рукой на небо показывает, мол, Бог все видит. А как стала Раиса Кузьминична уползать от него, схватил он ее руку и прижал к своим губам. Когда вернулась, ничего про того немца рассказывать не стала, чувствовала, что никто ее не поймет и уж тем более не одобрит. Это был единственный раз в жизни, когда ей мужчина руку поцеловал, а так только в кино такое видела. «Где он сейчас, этот немец, – думала Раиса Кузьминична, – в Германии правнуков нянчит, или косточки его во сырой земле необъятных просторов России лежат?»
