Те, кто живо ощущают этот процесс, происходящий с Землей, знают, что во время высокого стояния Солнца - от весны и вплоть до осени - они должны во всем, что растет и зреет, видеть непосредственно внешнее откровение духа Земли. А затем, когда наступает осень, они стоят непосредственно перед уже значительно высвободившимся астральным телом Земли; и когда дни всего короче, т.е. когда внешняя физическая жизнь более всего приближается ко сну, тогда пробуждается духовная жизнь. Что же такое эта "духовная жизнь Земли"?
Этот "дух Земли" определил себя сам как такового духа Земли, когда он сказал: "Кто ест мой хлеб, попирает меня ногами", - и далее, когда он указал на то, что производит земля как твердую пищу для людей, и сказал: "Это есть тело мое", - и когда он указал на то, что течет, как сок, во всем живом, и сказал: "Это есть кровь моя". Тогда этими двумя изречениями обозначил он самое Землю как свой организм.
Все это было иначе в дохристианское время, и все это стало иным в христианское время. Ибо таким, как оно является в христианское время, это сделалось лишь в определенный момент земного развития. - Во время коротких дней, когда совершались священные мистерии древности, посвящаемые обращались всем своим душевным существом к Солнцу; и в "глубокую полночь" приблизительно того дня, который известен нам как день Рождества, давалась посвящаемым в священных мистериях возможность видеть Солнце в час полночи. Ибо тогда в них вызывалось ясновидение. Современный человек не может в полночь видеть Солнце, ибо оно находится по ту сторону Земли; для ясновидящего же физическая Земля не является препятствием к видению Солнца. Он видит Солнце в его духовной сущности. И когда ясновидящие видели в священных мистериях Солнце в час полночи, они видели вождя Солнца - Христа. Ибо Он был для тех, кто должен был вступить в общение с Ним, - в то время именно еще только на Солнце.
Когда на Голгофе пролилась кровь из ран, это было для всего земного развития событием, полным глубокого значения. Никто не понимает этого события, если он не в состоянии понять, что христианство покоится на мистическом факте. Если бы кто-нибудь ясновидящим взором с отдаленной планеты мог проследить на протяжени тысячелетий развитие Земли, он увидел бы не только физическое тело Земли, но и ее астральное тело; и это астральное тело Земли в течение тысячелетий являло бы определенные сияния, определенные цвета и определенные формы. В одно мгновение все это изменилось. Появились иные формы, засветились иные сияния и иные цвета, - и это было то мгновение, когда на Голгофе пролилась из ран Спасителя кровь. Это было не только человеческим, но и космическим событием. Благодаря этому Я Христа, которе иначе можно было искать только на Солнце, перешло на Землю. Оно связало себя с Землею, и в духе Земли находим мы Я Христа, Я Солнца; и посвященный может видеть солнечного духа, - которого в священных мистериях древности искал он в Рождественскую полночь на Солнце, - теперь, в новое время, он может видеть его в самом Христе, как в духе центра Земли.
Христианское сознание - не сознание обыкновенного христианина, но сознание христианского посвященного, - заключается в чувстве живой связи его с духом Христа.
Вот процесс, который совершается ежегодно, когда дни становятся короче и природная Земля погружается в свой сон. Тогда этот процесс бывает таков, что мы можем вступить в непосредственную связь с духом Земли. Поэтому обычай относить рождение Спасителя ко времени самых коротких дней и самых долгих ночей возник не по произволу, а из самого принципа посвящения, и мы видим, что нечто бесконечно значительное и духовное связано с укорочением дней и удлинением ночей, и чувствуем также, что в этом событии есть душа, и притом высочайшая душа, какую мы можем почувствовать в земном развитии.
Не учение или систему мыслей ощущали первые христиане, когда они произносили имя Христа. Им показалось бы совершенно невозможным называть кого-нибудь христианином, основываясь только на словах, произнесенных Иисусом Христом в качестве христианского учения. Никому не пришло бы на ум отрицать, что слова эти можно найти и в других религиозных исповеданиях, и никому не пришло бы на ум посмотреть на это как на что-то особенное. Только теперь в образованных кругах полагают особую ценность в том, что учение Иисуса Христа согласуется с другими религиозными исповеданиями. Это верно: вряд ли можно найти в нем хотя бы одно положение, которое не было бы высказано раньше в других учениях; но дело не в этом. Не через одно только учение связан христианин с Христом; и христианин не тот, кто верит в слова, но тот, кто верит в Дух Христа. Чтобы быть христианином, надо иметь чувство связи с фактически ходящим по земле Христом. Признавать только учение Христа - это не значит проповедовать христианство. "Проповедовать христианство" значит видеть в Христе Духа, которого мы только что охарактериховали как вождя Солнца и который в то мгновение, когда на Голгофе из ран пролилась кровь, перенес свою работу на Землю и через это вовлек Землю в работу Солнца.
Поэтому те, которые были первыми провозвестниками христианства, меньше всего чувствовали себя вынужденными возвещать одни только слова; напротив, они полагали величайшее значение в возвещении самой личности Иисуса Христа: "Мы видели Его, когда Он был с нами на священной горе!". То, что Он был там, - то, что они видели Его, этому придавали они значение. "Мы влагали наши персты в Его раны!". Что они прикасались к Нему, вот чему они придавали значение. От этого исторического события исходит все грядущее человеческое развитие на нашей Земле. - Это чувствовали тогда; поэтому ученики говорили: "Мы придаем великое значение тому, что были с Ним на горе; и мы воспринимаем также, как нечто великое, и то, что исполнилось на Нем слово пророков, проистекавшее из самой истины и мудрости". Исполнилось то, что пророки знали заранее. Тогда под "пророками" разумели посвященных, которые могли предсказать Христа, так как они видели Его в древних мистериях в час Рождественской полночи. Как исполнение того, что всегда было ведомо, выставляют первые ученики Христа события Голгофы, и великий переворот происходит в чувствах ведающих.
Если мы обратимся ко временам дохристианским и все дальше углубимся в эти времена, то мы все больше будет находить, что всякая любовь была связана с узами родства. Еще у иудейского народа, из которого вышел сам Христос, видим мы любовь основанной только на кровном родстве, - мы видим, что любят друг друга те, в ком течет общая кровь; и раньше тоже всегда было так, что любовь зиждилась на природной основе общности крови. Духовная любовь, независимая от крови и плоти, вступила на Землю только с Христом; и в будущем она будет зависеть от исполнения слов: "Кто не оставит мать и отца, братьев и сестер, жену и детей, тот не может быть Моим учеником". - Кто будет ставить любовь в зависимость от природной основы, от крови, тот в этом смысле не христианин. Духовная любовь, которая, как великий братский союз, проникнет человечество, явится плодом христианства.
Зато через христианство человек научается также и величайшей свободе, величайшей внутренней замкнутости. Еще псалмопевец сказал: "Я вспоминаю старые дни и размышляю о древних временах!". Это было постоянным ощущением в древние времена, это обращение взора к предкам; люди чувствовали, что кровь предков еще течет в их собственных жилах, и чувствовали свое Я связанным с Я предков. Еще в древнем иудейском народе, когда хотели глубоко почувствовать это, произносили имя "Авраам", - ибо тогда чувствовали себя внутри общего потока крови, который струился от Авраама, - и когда иудей хотел выразить самое высокое для себя, он говорил: "Я и Авраам - одно". И его душа - это имеет глубокое скрытое основание - после смерти тела возвращалась в лоно Авраама; это имеет очень, очень глубокое скрытое основание. Тогда еще не было той самостоятельности, которая вступила в сознание человека через Иисуса Христа. Через Иисуса Христа вошло в человека сознательное познание: "Я есмь". - Но одного еще не чувствовали тогда: полной божественности самого внутреннего, божественного существа человека. "Я есмь", это они чувствовали, - но они приводили это в связь с предками; они чувствовали это в общей крови, которая струилась в них со времен Авраама. Тогда пришел Иисус Христос и принес сознание, что в человеке есть нечто гораздо более старшее, гораздо более самостоятельное, - что это "Я есмь" есть не только то, что живет как общее в народе, но и то, что живет в отдельной личности, - что поэтому и любовь должна обращаться из самой себя на отдельную личность. Я, которое ныне заключено в вас, замкнутое снаружи, оно ищет духовной любви вовне.
Не с отцом, который был в Аврааме, чувствует себя единым это Я, но с духовным Отцом мира: "Я и Отец - одно". Но есть еще более глубокое изречение, еще более проливающее света, чем: "Я и Отец - одно", - хотя это и наиболее важное; это то, которым Христос выяснил людям, что они вовсе еще не достигают глубочайшего, когда говорят: "Я был уже в Арааме". Он выяснил им, что "Я есмь" более древнего происхождения, что оно проистекло из Самого Бога. "До Авраама было Я ЕСМЬ" - вот как гласит в первоначальном текстке это изречение, которое бывает обычно выражено так, что с ним нельзя связать никакой мысли, - а не: "Я есмь прежде, чем был Авраам". - До Авраама было "Я есмь", самое внутреннее, духовное существо, которое каждый носит в себе самом.
