[1. «Христология замещения» и христианский антисемитизм]
<…>
В течение многих веков в прошлом христиане не могли воспринимать иудейское «нет» Иисусу иначе, чем как глумление над их христианским самосознанием. В сохранении иудаизма как «живой» религии они видели — а порой видят и сейчас — не что иное, как попытку представить христианство в качестве религии сомнительной и даже ложной. Поэтому христиане не могли допустить того, чтобы иудаизм сосуществовал с христианством. Как писал Карл Барт, «существование Синагоги наряду с Церковью воспринималось как онтологическая невозможность, зияющая рана в теле Христа, нечто совершенно недопустимое».
В 1933 г. кардинал Михаэль фон Фаульхабер произнес проповедь, в которой заявил, что после смерти Христа Израиль был отлучен от служения Откровению: «Израиль не опознал времени своего призвания. Он отверг Помазанника Божьего и повел Его на Крест…. Дщери Сиона получили разводную, и с тех пор иудеи осуждены вечно скитаться по всей земле». Данный тезис предполагает, что Завет с иудеями был отменен с появлением Христа. На протяжении всей истории христиане часто задавали вопрос, остается ли Израиль народом Божьим, или же Церковь заняла его место. Положительный ответ на последний вопрос обычно называют «теологией замещения» (она же «теология вытеснения»). Христиане решили, что поскольку они уверовали в Иисуса как в Мессию, то богоизбранность еврейского народа была полностью и окончательно перенесена на них, а Церковь раз и навсегда заняла то место, которое ранее занимал иудаизм. Подобная теология подразумевает, что в Божественном плане спасения для Израиля места не предусмотрено, что в «истории откровения и искупления» Израиль отныне потерял всякую роль. Она полагает, что иудейское «нет» Иисусу как Мессии означает конец Божьего попечения об Израиле, и на передний план выступает новый богоизбранный народ, истинный духовный Израиль, Новый Завет. Соответственно, христианская экзегеза, христианская литургия и христианский катехизис описывали отношения Первого [ТаНаХа] и Второго [Иисусова] Заветов в таких категориях, как «обетование и исполнение», «ветхий и новый», «временный и конечный», «отсвет реальности и реальность». Конечный смысл этих «формул замещения» состоит в том, что Израиль, некогда возлюбленный народ Божий, отверг свое призвание, утратил свою избранность и, соответственно, само право на существование, стал «народом проклятым» или, в лучшем случае, превратился в некий анахронизм. Многие христиане до сих пор разделяют мнение, согласно которому смерть и воскресение Христа отменили «старый» Завет. Теология замещения очень рано заняла важное место в истории христианской мысли, поэтому неудивительно, что она на многие века стала бесспорной частью христианской веры и христианского учения, как на Востоке, так и на Западе. Уже во II в. Тертуллиан (ок. 160–225) говорил об «отмене иудейского завета и иудейской избранности в пользу христиан». Теория замещения опиралась, в том числе, и на Евангелие, особенно рассказ о «страстях Христовых», в котором иудеи изображаются как враги Иисуса, ответственные за его смерть и поэтому не являющиеся более народом Божьим. События Великой Пятницы [т. е. казнь Иисуса] определяются как конец иудейской истории. При этом дальнейшее существование иудеев рассматривалось не иначе, как в контексте богооставленности и возмездия, ибо они считались не только убийцами Христа, но и людьми настолько жестокосердыми, что и в дальнейшем продолжали отвергать Его.
Итог теологии замещения заключается в морализирующем, апологетическом и нетерпимом отношении христиан к еврейскому народу: раз ваше понимание всего, что связано с Иисусом из Назарета, не тождественно нашему, значит, вы — враги истины и не заслуживаете ничего, кроме отвержения. Теология, утверждающая, что с пришествием Церкви Христовой историческое призвание Израиля завершилось, и что его роль в священной истории подошла к концу, стала краеугольным камнем теологического антииудаизма. За иудаизмом не признается неизменного и однозначного спасительного значения — разве что в той мере, в которой он имеет отношение к истории христианства.
В данном случае нам важно отметить, что христология сыграла решающую роль в легитимации многовековой трагической истории, порожденной подобным теологическим антииудаизмом. Рютер даже называет антииудаизм «левой рукой христологии». В контексте понимания отношений иудаизма и христианства как «заместительных», мы будем называть такой род христологии «христологией разрыва». Христиане, являющиеся сторонниками «христологии разрыва», утверждают, что первоначальная избранность Израиля была «прервана», и христианство стало «наследником» иудаизма, «верным остатком», истинным носителем священной функции Израиля. <…>
[2. «Христианский «антииудаизм» как первопричина Катастрофы]
Драматическая история христианского антииудаизма показывает, что в такого рода христианской теологии и «христологии замещения» заложен потенциал насилия. Когда в судьбоносном 1933 г., приведшем Гитлера к власти, кардинал фон Фаульхабер говорил в своей проповеди
о том, что иудеи «получили разводную», он еще не догадывался, какую страшную цену предстоит иудейскому народу заплатить за свое иудейство. Ученые, исследующие Холокост, часто отмечали параллельность нацистской идеи «окончательного решения» (Endlusung) и очень многого в традиции и практике христиан и их Церквей. Как бы сильно ни отличались исходные моральные предпосылки христиан и нацистов, программа Гитлера может считаться радикальным осуществлением старого как мир христианского предостережения: «Остерегайся иудеев!» И главная причина, позволившая нацистам зайти так далеко, заключается в том, что христианская культура была буквально пропитана крайне негативным отношением к еврейскому народу — как в догматике, так и в теологии. Очень точно заметил в связи с этим Грегори Баум: «Холокост реализовал церковные фантазии о том, что иудеи — это не — народ, что перед Богом для них нет места, и что им давным — давно следовало признать Христа и тем самым исчезнуть». Баум делает вывод: «Сегодня Церкви необходимо радикально пересмотреть свое вероучение, освободить его от идеологической деформации, превратить действие Бога, явленное во Христе, в безусловную весть о жизни, а не о смерти».
Освенцим означает крах христологического триумфализма спасения, с…>
[3. Переоценка прошлого в решениях Второго Ватиканского собора]
[После окончания Второй мировой войны наступила эпоха переоценки и переосмысления прошлого. Это выразилось, в частности, в решениях Второго Ватиканского собора.] Второй Ватиканский собор дал теологический ответ на Холокост и открыл новый этап в иудейско- христианских отношениях.
Четвертый параграф Соборной декларации об отношении Церкви к нехристианским религиям «Nostra Aetate» (1965) посвящен взаимоотношениям Церкви и иудаизма и включает ясное и радикально изменяющее предыдущий подход заявление, что «иудеи не должны быть представлены ни отверженными Богом, ни проклятыми — как будто это якобы вытекает из Священного Писания». Продолжая эту линию, Папа Иоанн — Павел II видит в иудейско — христианском диалоге одну из главных целей своего понтификата.
31 октября 1997 г. он принял ученых, участвовавших в ватиканском симпозиуме «Истоки антииудаизма в христианском мире», и в своей речи, ссылаясь на Второй Ватиканский собор, сказал, что иудейский народ «вопреки всему, стойко хранит свою веру, потому что это народ Завета; также и Господь, вопреки неверности человеческой, верен своему Завету. Игнорировать этот основополагающий факт — значило бы вступить на путь ереси Маркиона, немедленно и решительно осужденной Церковью». Далее Иоанн — Павел II подверг критике христо- логические теории, «полагающие якобы случайным культурным эпизодом тот факт, что Иисус был иудеем и что его окружение было иудейским; считающие, что одна религиозная традиция может якобы легко подменяться другой, а личность Господа, с легкостью отсеченная от традиции, не будет, по их мнению, лишена этим своей идентичности». Такие теории, сказал он, «не только игнорируют смысл истории спасения, но и подвергают сомнению саму истинность Воплощения». (Иными словами, И. — П. II здесь почти ставит знак равенства между «антииудаизмом» и «антихристианством».)
Признание непреходящего значения иудаизма, вместе с утверждением, что иудейство Иисуса составляет определяющую черту его личности и веры Церкви, приводит к важным и новым христологическим выводам. Находясь в диалоге с иудейской религией и признавая ее истинность, мы оказываемся перед необходимостью по — новому определить нашу веру в Иисуса. Если иудаизм признается неизменно живым и достоверным религиозным опытом, то можем ли мы после этого по — прежнему утверждать, что Иисус выполнил мессианские обетования, содержащиеся в иудейских Писаниях, — в особенности, если факт непризнания Иисуса Мессией зафиксирован собственно самим непрекращающимся существованием иудаизма? Может ли христианин признать непреходящую истинность иудаизма, не отказываясь от своей веры в уникальность и совершенство Иисуса Христа? Я хотел бы показать, каким образом размышления об иудейском народе оказывают влияние на самосознание и самоопределение Церкви. Подлинная христология сегодняшней Церкви должна позволить ей свободно утверждать Бога и себя во Христе, не умаляя при этом другой религиозный подход.
