Человек, впавший в какой-то грех, но не лежащий в нем, то есть не остающийся в своих греховных мыслях, но кающийся о своем падении и подвизающийся с целью не повторить этого падения, приемлет Благодать Божию и получает помощь. Однако если у человека нет покаяния и он считает грех модой, то его состояние демоническое.
— Геронда, а каким образом спасся один из разбойников, распятый рядом со Христом?
— Этот разбойник перелез через забор и забрался в райский сад! "Разбо́йничье покая́ние Ра́й окра́де"[90]. То есть своим великим покаянием благоразумный разбойник сумел "обворовать" даже Рай.
— Геронда, если изменивший свою жизнь человек не живет по своим старым греховным привычкам, однако иногда впадает в какой-то из старых грехов, то это значит, что у него нет покаяния?
— Э, если он падает при том, что прилагает необходимые старания к исправлению, то у него есть некоторые смягчающие вину обстоятельства. Вначале изменить свою жизнь нелегко. Однако, действительно поняв, насколько тяжелы грехи, которые он совершил, человек перестает в них впадать.
В старину покаяние было искренним. Если человек каялся, то он не возвращался вспять. Помню одну каявшуюся женщину. Как же она помогла мне своим истинным покаянием! Она вела себя очень скромно, ничего не говорила. Одетая в черные — похожие на монашеские — одежды, эта женщина приходила в одну часовенку и наводила там порядок, зажигала лампады... Даже просто глядя на нее, ты получал огромную пользу. А сейчас я вижу, как некоторые люди, едва успев изменить свою прежнюю греховную жизнь, начинают учить других, в то время как в них самих еще живет их ветхий человек. Конечно, если кто-то покается, прекратит жить так, как жил раньше — в блуде и разврате, — и начнет жить духовно, это будет большой помощью и для других. Однако если, едва перейдя из одного состояния в другое, он тут же начинает изображать из себя духовного человека и проповедовать, то это прелесть.
— Может быть, Геронда, такие люди ведут себя так, думая, что таким образом они помогут другим?
— Да, они ведут себя так, для того чтобы помочь другим. Однако за их действиями — особенно если они люди хоть сколько-нибудь известные — кроется гордый помысл: "Сейчас забудут о Караискакисе[91] и Колокотронисе[92] и будут говорить обо мне!" Отсюда понятно, насколько порочны их побудительные причины. Если им действительно больно за свои грехи, то в течение некоторого времени им лучше о них помнить и избегать уверенности в себе. Им нужно быть очень внимательными. И когда у них появляются различные образы или помыслы из их прежней жизни, им надо изгонять их как помыслы хульные. Такое изгнание будет доказательством того, что они уже не принимают эти помыслы, что их [духовный] организм реагирует на них [отрицательно]. То есть, для того чтобы по-настоящему измениться, человек должен, возгнушавшись своим прошлым, иметь многое смирение. Если он удержит из своей прежней жизни только немногое — то, что посчитает не очень вредным, то потом от этого "невредного" испачкается и все остальное. С того момента как человек будет иметь хотя бы одну малую мыслишку — малое самомнение о своем ветхом человеке, Бог прекратит подавать ему Свою помощь и то, что будет делать этот человек, не будет чистым.
— Геронда, изменив свою жизнь, человек должен постараться исправить у людей тот помысл, который они имели о нем раньше?
— Не надо эгоистично стараться исправить чужой помысл. Если человек постарается исправиться сам, то и помысл у людей отпадет сам собой. А если его прежняя греховная жизнь оставила шрам в обществе или в его окружении, то этот шрам рассосется сам собой, когда человек будет вести себя правильно, по-христиански. Покаявшемуся человеку не нужно ничего говорить людям. Сам Бог будет говорить с людьми словами его покаяния.
"...гре́х мо́й пре́до мно́ю е́сть вы́ну"[93]
— Геронда, полезно ли записывать свои прегрешения, для того чтобы их не забыть до исповеди?
— Если мне действительно больно за совершенный мною грех, то я не могу его забыть. Меня обличает моя совесть. Моя душа болит, и я постоянно помню про совершенный грех. Все время между совершением греха и исповедью грех продолжает "работать" во мне, он уязвляет мое сердце и обличает меня. То есть я страдаю, однако в соответствии с этим страданием поучаю воздаяние от Бога. Однако если, совершив какой-то грех, я о нем совсем не думаю, то это значит, то мой грех меня совсем не уязвляет. Я забываю его и остаюсь неисправленным. Поэтому некоторые люди услышав, как им делают замечания за какой-то проступок, смеются — как будто все это пустяки. В этом есть бесстыдство, равнодушие. Так относиться к своему греху — это совершенно по-сатанински. Помнишь, что говорил пророк Давид? "Беззако́ние мое́ а́з возвещу́ и попеку́ся о гресе́ мое́м"[94]. И еще: "Гре́х мо́й пре́до мно́ю е́сть вы́ну". Несмотря на то что Бог простил покаявшегося Давида, он — от любочестия — испытывал внутреннюю боль и поэтому постоянно принимал божественное утешение.
А некоторые люди постоянно занимаются [духовной] "самодиагностикой", и это дело их засасывает. Они без конца скрупулезно записывают свои прегрешения — якобы для того, чтобы заниматься тонким духовным деланием, "раскладывают" эти прегрешения на составные части, заморочивают себе голову, но не исправляются. Тогда как если бы один за другим они замечали свои крупные недостатки и предприняли подвиг исправления себя, то недостатки малые тоже бы исчезли.
— Геронда, если человек не живет в покаянии и при этом славословит Бога, то приемлет ли Бог его славословие?
— Нет, как же Бог может принять подобное славословие? Прежде всего необходимо покаяние. Ведь если человек пребывает во грехе, то какая ему польза от того, что он скажет: "Сла́ва Тебе́, показа́вшему на́м све́т..."? В этом есть бесстыдство. Вот единственное славословие, которое подходит такому человеку: "Благодарю Тебя, Боже мой, за то, что Ты не низвергаешь молнию, чтобы меня попалить", потому что в славословии такого рода присутствует покаяние.
Вынужденное покаяние
— Геронда, авва Исаак пишет: "Всякое покаяние, совершаемое без произволения, не содержит в себе радости, а также не считается достойным воздаяния"[95]. Каким образом человек может каяться без своего произволения?
— Речь идет о человеке, который вынужден покаяться, потому что он пал в глазах других, однако смирения при этом не имеет. Я понимаю слова святого Исаака так.
— То есть бывает покаяние без нашего произволения?
— Да, бывает и вынужденное покаяние. Например, желая избежать неприятных для меня последствий, я прошу, чтобы ты простила меня за то зло, которое я тебе сделал, однако внутренне при этом не меняюсь. Человек, изощрившийся в лукавстве, делает вид, что покаялся, он ведет себя с лукавством, с притворной добротой кладет людям поклоны, просит у них прощения, для того чтобы ввести их в заблуждение. Однако и когда грешник идет к духовнику, чтобы рассказать ему о своих грехах, потому что боится попасть в адскую муку, — это тоже не покаяние. То есть для такого человека задача не в том, как бы покаяться, а в том, как бы не попасть в адскую муку! Настоящее покаяние — осознать свои прегрешения, испытать за них боль, попросить у Бога прощения и после этого поисповедоваться. Таким образом к человеку придет божественное утешение. Поэтому я всегда рекомендую людям покаяние и исповедь. Одну только исповедь я не рекомендую никогда.
Смотри: ведь когда начинается землетрясение, то видно, что те, у кого есть доброе произволение, приходят в сильное волнение, каются и изменяют свою жизнь. Другие же — большинство — на какое-то мгновение приходят в чувство, однако, когда опасность минует, они снова возвращаются к своей прежней жизни. Поэтому, когда один человек рассказал мне, что в их городе произошло сильное землетрясение, я спросил его: "Так значит, вас колыхнуло крепко? Однако разбудило ли вас это землетрясение?" — "Разбудило, разбудило!" — ответил он. "Разбудить-то разбудило, — заметил я, — однако вы снова уснете".
Покаяние приносит человеку божественное утешение
— Геронда, что такое божественное утешение?
— Что такое божественное утешение? Чтобы вы лучше поняли это, приведу один пример. Скажем, ребенок портит недорогую вещь, к примеру, ломает какой-нибудь инструмент отца, а потом расстраивается и плачет, потому что нанесенный им вред считает очень большим. Однако, чем безутешней он плачет, сознавая, что он причинил вред, и страдает, тем больше отец ласкает и утешает его: "Ничего страшного, детонька моя, не расстраивайся; невелика беда — мы купим новый инструмент". Однако ребенок, видя нежную отцовскую любовь, от любочестия плачет еще безутешней. "Я не могу не расстраиваться, — говорит он сквозь слезы. — Как раз сейчас нам понадобился этот инструмент, а я его сломал". "Детонька моя, — снова утешает его отец, — ничего страшного, этот инструмент был старым". Однако ребенок продолжает расстраиваться. И чем больше он расстраивается, тем больше отец сжимает его в своих объятиях, целует и ласкает его. Таким же образом, чем больше страдает и печалится человек за свою греховность или за свою неблагодарность Богу, любочестно плача о том, что своими грехами он огорчил Бога — Своего Отца, тем большим божественным радованием воздает ему Бог и тем больше услаждает его внутренне. Хотя в печали такого человека присутствует боль, однако в ней есть надежда и утешение.
