И нет такого мертвенного, холодного льда, который не растопило бы это Солнце, нет такой мерзости и скверны, которых бы Оно не выжгло. Как нет такого мрака, нет такой тьмы, которую бы не рассеяло великое Русское Солнце.
А еще я молюсь об упокоении души рабы Божией Евдокии, бабы Дуни, как называли ее в семье моей мамы, простой российской деревенской женщины. Она приехала в свое время в Баку, как многие тогда, спасаясь от голода, и стала помощницей в доме моего деда и няней его детей, по сути второй матерью. Когда же семья «врага народа» оказалась выброшенной на улицу с «волчьим билетом», пошла работать на производство, что и спасло мою бабушку Любу, маму и ее сестер от неминуемой голодной смерти, а уже после она нянчила их детей, так и не обзавелась собственной семьей... И если задуматься, что есть Россия в моей жизни и судьбе, то, наряду со многим и многим, объяснимым и не поддающимся объяснению, это еще и баба Дуня. За нее, голубушку, в Церкви частицу вынимают.
Что делать, или Притча о лесорубе
Книга вот-вот завершится — уже надо откланиваться, пора и честь знать. И все же автору не по себе, что так и не прозвучало на ее страницах извечного русского вопроса. Вот именно — а что делать? Хороший вопрос, ничего не скажешь. Но если после всего сказанного кто-то ждет на сей счет еще каких-то рецептов, то их не будет. Одно знаю наверняка — и в жизни нашей, и в языке нашем все может еще счастливо перемениться, но только при одном всенепременном условии, если начнем — пусть мучительно, пусть со скрипом, натужно — но меняться мы сами.
А потому напоследок подарю-ка я моему дорогому читателю коротенькую, но очень мудрую притчу, которую еще ребенком услышал от наших стариков. В ней говорится о том, как в дубовую чащу пришел лесоруб, маленький человек с небольшим топором. Никто из деревьев на него и внимания не обратил, и только старый могучий дуб весь затрясся от страха, кивая в ужасе на топор. В ответ деревья помоложе стали стыдить его, говоря: «Ну, как нам, могучим великанам, может навредить этот крошечный кусочек железа?» — «Не железа этого я боюсь, — ответил седой патриарх, — мне страшно при виде его рукоятки, ведь она из наших».
«Меня здесь русским именем когда-то нарекли...»
И, наконец, о том, что мучило и не давало покоя много лет и только недавно, кажется, отпустило. А виною всему русская пословица: «Где родился — там и сгодился», что жила во мне ядовитой занозой и немым укором. Будем честны, помимо прав юридических, о которых нам так много ныне твердят, существуют — слава Богу! — права нравственные, которые сегодня не в чести. Есть ли у меня, человека другой национальности, рожденного в ином крае, в иной традиции, моральное право говорить, а теперь еще и излагать на бумаге все это?
Непростой вопрос, но с некоторых пор все чаще вспоминаю о том, что, в отличие от многих и многих соотечественников моих, родился еще раз я в возрасте сорока двух лет. На сей раз для жизни вечной. И произошло это главное событие всей моей жизни в небольшом, но дивном московском храме Преподобного Сергия Радонежского в Крапивниках, Подворье Патриарха Московского и всея Руси. Случилось, как в известной песне: «Меня здесь русским именем когда-то нарекли...» Так что, простите, Христа ради, если что не так.
А книга моя подошла к концу, и я благодарен вам, говорю вам спасибо — спаси Бог — за долготерпение ваше, а ведь это молитва за вас. И, возможно, кто-то из прочитавших ее скажет мысленно спасибо мне. И это будет молитва за меня, грешного.
Будем прощаться. А жаль, мне было так хорошо с тобой, мой добрый читатель. Азербайджанец бодро скажет: «саг ол!», что значит «будь здоров!». Персиянин нежно пропоет «худа хафиз», что дословно означает «препоручаю Богу». Английское «гуд бай» — то же, что и «всего доброго». Итальянское «чао!» звучанием своим напомнит нам русское «отчаливай». Турок воскликнет «хай дэ гюле-гюле!», пожелав напоследок чаще смеяться. Русский же, расставаясь, промолвит: «Прощай». Словно попросит прощения за обиды, вольные или невольные, ведь одному Богу ведомо, увидимся ли еще, расставаться же следует с легким сердцем, чтобы не поминали лихом.
Вот и я, прощаясь, прошу у вас прощения. За что? Возможно, и за то, что время, потраченное на это чтение, покажется кому-то потерянным зря. И чем смогу тогда оправдаться? Наверное, только репликой одной шекспировской героини: «Любовью я богаче, чем словами...» И разве не случалось порой обидеть человека нечаянно, даже не подозревая об этом?..
Воистину удивителен язык русский. В нем и прощание — сродни молитве...
...Еще и потому пока дышу,
Пою и плачу, и молюсь
По-русски,
И только так — живу,
Иначе бы не смог,
Что полночь за полночь,
Едва уткнусь в подушку,
Меня целует
В темную макушку
Отец Благим —
Пресветлый
Русский
Бог.
Ирзабеков Фазиль Давуд оглы, в Святом Крещении Василий
Май 2006
