Беседа на псалом шестьдесят первый
(1) В конец, о Идифуме, псалом Давиду. Два знаем псалма с надписанием: о Идифуме, тридцать восьмой и тот, который в руках. Думаю же, что сочинение псалмов принадлежит Давиду, а Идифуму переданы они для того, чтобы он пользовался ими при исцелении душевных страстей и чтобы пением их при народе как Бог прославлялся, так и слушащие сие стройное пение исправлялись в нравах. Ибо Идифум был священный псалмопевец, как свидетельствует нам история в книге Паралипоменон, говоря: И с ними Еман и Идифум и… трубы и кимвалы еже возглашати, и органы пений Божиих (1 Пар. 16, 41–42). И немного ниже: И постави Давид Царь и князи силы над делы сыны Асафовы и Емани и Идифумовы, иже провещаваху в гуслех и псалтирех (1 Пар. 25, 1).
Тот и другой псалмы преимущественно рассуждают о терпении, которым укрощается душевная раздражительность, а по истреблении всякого высокомерия усовершается смирение. Ибо трудно представить, чтобы человек, который не терпит быть ниже всех и последним, мог когда-нибудь или, укоряемый, удержаться от гнева, или во время скорби препобедить искушения долготерпением. А кто преуспел в высшем смирении, тот, слыша укоризны, поскольку сам себя сознает еще более достойным унижения, не смутится душою от того, что бесчестят его словами. Но если назовут его бедным, знает, что он действительно нищ во всем и скуден и всякий день имеет нужду в подаянии от Господа. Если назовут его человеком низкого происхождения и неизвестным в свете, у него давно запечатлено в сердце, что он создан из персти.
Посему-то псалмопевец в первом из сих псалмов говорит: Рех: сохраню пути моя (Пс. 38, 1), и изображает как злоумышление грешника, так собственное свое терпение. Внегда востати, говорит, грешному предо мною, онемех и смирихся, и умолчах от благ (2–3). Потом продолжает — обаче всяческая суета всяк человек живый (6). И далее — сокровищствует, и не весть, кому соберет я (7).
В настоящем же псалме начинает недоумением, как бы беседуя со своей душою и продолжая начатую прежде речь. Чтобы душа, покорившись мудрованию плоти, не предалась гневу и скорби, говорит он: для чего делаю рабою негодных страстей душу, которой Творец ее поручил управлять телом и телесными страстями? Посему должно владеть страстями, работать же Богу. Ибо невозможно, чтобы в душе царствовали грех и Бог, напротив того, должно над пороком брать верх и покоряться Владыке всяческих. Посему-то Пророк, обращая речь к тому, кто наводит на него искушения, возбуждает против него великое множество зол и высоту духа старается поработить и подчинить плоти, как бы в обличение суетности такого злоумышления говорит: что принуждаешь меня служить, кому я не обязан? У меня есть Владыка, я знаю истинного Царя.
(2) Не Богу ли повинется душа моя? От Того бо спасение мое. Пророк сказал причину заботливости о повиновении — именно ту, что спасение от Бога. Творцу свойственно заботиться о безопасности тварей сих. Или от Того спасение, то есть Давид пророчески предвидит грядущую благодать воплощения Господня, потому говорит, что должно служить Богу и любить Его. Он предустроил столь великое благодеяние роду человеческому, что и Своего Сына не пощаде, но за нас всех предал есть (Рим. 8, 32). Ибо Писанию обыкновенно называть спасением Христа Божия, как и Симеон говорит: Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко… яко видесте очи мои спасение Твое (Лк. 2, 29–30).
Итак, повинемся Богу, потому что от Него спасение. А что такое спасение, Пророк толкует: это не простое действие, сообщающее нам некоторую благодать к избавлению от немощи и к благосостоянию тела. Но что же такое спасение?
(3) Ибо Той Бог мой и Спас мой, заступник мой, не подвижуся наипаче. Бог наш есть Сын Божий; Он и Спаситель рода человеческого, подкрепляющий немощь нашу, прекращающий волнение, производимое в душах наших искушениями. Не подвижуся наипаче. Псалмопевец, как человек, сознается в волнении. Наипаче. В душе человеческой невозможно не быть некоторому волнению от искушений. Пока погрешаем редко и не в важном, мы слегка только колеблемся, как растения, качаемые тихим ветром. Но когда худые наши дела делаются и многочисленнее и важнее, тогда по мере возрастающих грехов и волнение обыкновенно в нас усиливается. И одни приходят в колебание сверх меры, а другие доходят до того, что, вырванные с корнем, бывают низложены, когда дуновение порока сильнее всякой бури исторгает как бы корни души, на которых она утверждалась Божественною верою. Потому и я, говорит псалмопевец, колебался, как человек, но не поколеблюсь наипаче, потому что меня поддерживает десница Спасителя.
(4) Доколе належите на человека? Убиваете вси вы, яко стене преклонене и оплоту возриновену. Псалмопевец опять препирается с лукавыми служителями диавола, жалуясь на безмерность предприемлемых ими злых умыслов. Мы люди, слабые живые существа, а вы належите на нас, не довольствуясь первым нападением, но нападаете в другой и в третий раз, пока не низложите душу встретившегося вам, так что она будет подобна стене наклоненной и оплоту разрушенному. Стена, пока она стоит в прямом положении, бывает тверда, а когда наклонится, тогда необходимо ей разрушиться и упасть, ибо тяжелое тело односоставное и по наклонении может быть спрямлено, а тела, составленные из многих частей, как скоро сделается в них перевес на одну сторону, не допускают уже и возможности их спрямить.
Итак, псалом дает разуметь, что, поскольку природа человеческая, будучи сложною, преклонена грехом, то ей непременно должно разрушиться, чтобы по обновлении Художником, создавшим ее в начале, восприять безопасность, неразрушимость и неувлекаемость по чьему-либо злоумышлению в новое падение. Сказано: Божие тяжание, Божие здание есте (1 Кор. 3, 9). Сие-то здание поколебал враг; Зиждитель исправил происшедшие в нем повреждения. А таким образом, хотя разрушение необходимо по причине греха, однако же велико воскресение по причине бессмертия.
(5) Обаче цену мою совещаша отринути, текоша в жажди: усты своими благословляху, и сердцем своим кленяху. Цена человека есть Кровь Христова. Ибо сказано: Ценою куплени есте: не будите раби человеком (1 Кор. 7, 23). Сию-то цену умыслили сделать для нас бесплодною воители лукавого, снова вводя в рабство освобожденных однажды. Текоша в жажди. Пророк выражает жестокость злокозненности демонов — они устремляются на нас, жаждая нашей погибели. Усты своими благословляху, и сердцем своим кленяху. Многие одобряют худые дела: шутливого называют забавным, сквернослова — знающим обхождение, чрезмерно взыскательного и гневливого именуют человеком, не заслуживающим презрения, скупого и необщительного хвалят за расчетливость, расточительного — за щедрость, блудника и распутного — за умение наслаждаться и за развязность, вообще всякий порок прикрашивают именем соприкосновенной добродетели. Такие люди устами благословляют, а сердцем клянут, потому что своими похвалами навлекают проклятие на жизнь хвалимых, подвергая их вечному осуждению за то самое, за что одобряют их.
Псалмопевец опять обращает речь к душе, чтобы усилить ее повиновение Богу. (6) Обаче, говорит он, Богови повинися, душе моя, яко от Того терпение мое. Сим показывает, как велики искушения, и говорит одно с Апостолом, что Бог не оставит нас искуситися паче, еже мы можем понести (ср.: 1 Кор. 10, 13), яко от Того терпение мое.
(8) О Бозе спасение мое и слава моя: Бог помощи моея, и упование мое на Бога. Блажен, кто не восхищается никакою житейскою высотою, но Бога имеет славою своею, кто хвалится о Христе и может сказать с Апостолом: Мне же да не будет хвалитися, токмо о кресте Христове (Гал. 6, 14). Поныне многие хвалятся телом своим: таковы упражнявшиеся в борьбе или вообще цветущие свежестью возраста. Многие хвалятся мужеством на войне, почитая добродетелью даже убийство единоплеменников, потому что воинская доблесть и памятники, воздвигаемые полководцем и городами, соразмеряются с количеством убийств. Одни славятся сооружением городских стен, другие устройством водопроводов и постройкою больших зданий для упражнений в борьбе. Этот, иждивая свое богатство на борцов со зверями и восхищаясь суетными кликами толпы, надмевается похвалами и много о себе думает, поставляя славу в своем позоре и даже, в видных местах города написав на досках грех свой, выставляет его напоказ. Другой славится богатством, а иной — тем, что он сильный и непреоборимый вития или знаток в мирской мудрости. О славе всех таких людей надобно сожалеть, а ублажать тех, которые прославляют своею славою Бога. Если иной высоко ставит, что он служит при царе и почтен от него великою честью, то сколько же ты должен себе ставить в честь, что ты раб Великого Царя, призван Им в тесное общение, приял Дух обетования, чтобы, запечатлевшись Им, соделаться сыном Божиим.
