Для них, как и для всех основателей «Голоса Православия» как говорит о. Борис: «Россия никогда, не переставала быть нашей Родиной, даже если волею судеб или скорее, Промысла Божьего мы были отброшены за границу, как доброе семя, которое приносит плоды духовные в меру наших сил. Сам «Голос Православия», конечно, является связью с Россией, даже тогда, когда непривычные наши интонации или акценты мешают русскому слушателю. Так сложились наши судьбы, что многие из нас родились или воспитывались за границей. После нашего тридцатилетнего торжества «Голоса», я радуюсь, что «Град Петров» унаследовал наши духовные ценности. Я счастлив, что это молодая радиостанция будет вещать в России и дышать одним с нами Духом. Православное радиовещание — это есть голос Божий, который через современную технику проходит через все затворы, через все стены и доходит до сердец людей»
Прошло ещё десять лет. И уже в 2010 году я опять оказалась в студии «Града». Удивительные преобразования произошли за эти годы. Большой пласт программ радио посвящает христианскому и историческому просвещению. Появился цикл передач «Возвращение в Петербург». Город на Неве давно вернул себе своё родное имя, но его карта до сих пор испещрена советскими новоязами. В передачах об этом жизненно важном вопросе, выступают специалисты, историки, богословы. Они рассказывают кем были и что творили организаторы массовых убийств, в честь которых названы улицы, проспекты и площади Санкт–Петербурга. Володарский, Марат, Урицкий, Бела Кун, лейтенант Шмидт, Маркс, Ленин… список длинный. Их имена были увековечены коммунистами в городе носящем имя апостола Петра. Раздвоеннность сознания приводит к плохим последствиям, символы исторического зла разъедают, а «возращение на круги своя» очищают наши души и память. Большевики очень хорошо понимали как важна топономика, как незаметно и вкрадчиво она въедается в сознание людей; стирается из памяти поколений «кто есть кто», но однажды заняв место прочно и надолго вытесняют и искажают историческую истину.
В феврале 2011 года Архирейский собор Русской Православной Церкви принял постановление «О мерах по сохранению памяти Новомученников и всех невинно от богоборцев в годы гонений пострадавших». В этом тексте есть слова о «необходимости возвращения имён и о продолжении диалога с государством и обществом, для того, чтобы в названиях улиц и населённых пунктах не возвеличивались имена лиц, ответственных за организацию преследований и уничтожении неповинных людей, в том числе и за веру пострадавших». Этот важный документ был опубликован. Но как мало людей знакомо с этим текстом! И кто воплощает эти благие намерения в жизни? Но не будем роптать, возрадуемся малому и преумножим нашими трудами «голоса и дух» отцов, чтобы они звучали громче из ушедшего небытия и вернулись к нам возрождёнными.
Несколько лет назад по французскому телевидению я видела передачу о телепатии.
Как обычно ведущий пригласил разных участников. Тут были учёные, маги, шарлатаны и гадалки. Обсуждался вопрос телекинеза. Кто‑то выступал «за», кто‑то «против». Конечно самый сильный аргумент противников «а вы докажите». И вот очередь дошла до известной французской гадалки, ясновидящей Мод Кристен. Ей завязали глаза и только после этого дали в руки маленький камень. Она его потёрла, сжала в ладонях, и произнесла: «Я чувствую огромный сгусток негативной силы, которая сконцентрирована в этом кусочке. В нём много крови, страданий и ненависти, и всё это происходило совсем недавно, где‑то в самом центре Европы…» Потом ей развязали глаза и ведущий программы, раскрыл секрет: «Вы держали в руках осколок Берлинской стены».
Каждый город обладает характером, он как человек имеет своё лицо, мордочку или маску. Не так много на свете городов, где осталось такая концентрация трагизма, как в Берлине. В нём нет красоты старинных ансамблей, всё было разбомблено, а те отдельные исторические здания, которые сохранились, оперный театр, музеи — на долгие десятилетия, были отрезаны от Западных немцев.
За Брандербургскими воротами начинался другой Берлин. Хотя и эта «граница» не была единственной. Весь город, как лоскутное одеяло, был нарезан секторами, ячейками свободной и не свободной зоны и через всё это возвели Стену.
Первый раз я оказалась в Берлине проездом в 1979 году. Я ехала в гости, по приглашению моей девяносто девяти летней бабушки, в Женеву. Моё путешествие длилось две ночи и почти два дня. Села я на поезд в Ленинграде, потом Москва–Берн, через Польшу и Германию. Купе было узенькое, на троих, моими соседями оказалась женщина средних лет с мальчиком подростком. Они должны были сойти в ГДР.
В первую ночь нашего пути я проснулась от того, что наш поезд стоит, и кажется, уже давно. Соседка моя, при свете ночника зашептала: «Мы в Бресте, здесь нам колёса меняют. Это часа на два, а заодно и документы смотрят». Скоро послышался голос проводника «Из купе не выходить!» А ещё через пару минут к нам сильно постучали и сразу вошёл молодой военный, женщина в форме и проводник. У нас отобрали паспорта, приказали выйти в коридор, пошныряли глазами по стенам, посветили карманным фонариком по потолку, заглянули под нижние полки. Я отвернулась к окну и в ночных сумерках, на плохо освещённой платформе увидела, как пожилую полную женщину снимали с поезда с тяжёлыми чемоданами. Уж не помню, сколько длилась эта ночная смена колёс с постановкой на новые рельсы, но, когда наконец состав тронулся, я увидела, как та же немолодая женщина, вся взлохмаченная, бежала по перрону с растерзанной огромной сумкой и развалившимся чемоданом, чтобы успеть на ходу вспрыгнуть в вагон. Ей никто не помог, а поезд набрал скорость.
Я кое‑как заснула, а утром мы уже катили по Польше. Поля, поля, редкие, одинокие пахари на лошадках, иногда на сотни километров попадается трактор, бедность, обшарпанность мелькавших за окном станций. Следующей ночью мы должны были пересечь границу с Германией. Всё почти сценарно повторилось. Сильный стук в дверь, и морда чёрной овчарки сунулась сразу под нижнюю полку. Мальчонка от страха вскрикнул и кинулся к матери, я в ночной рубашке успела прикрыться простынёй. «Всем встать! Выйти! А вы, гражданочка, поторопитесь, вам здесь слезать. Да вещички свои подберите». Только сейчас я заметила, что мои соседи уже одеты и готовы на выход, а их чемоданы, полурастерзанные досмотром уже ожидали их в коридоре. Это был Берлин, его Восточная зона. Моя соседка кинулась прибирать чемодан и сумки, я пыталась помогать, а в это время женщина немецкий пограничник подняла наши матрацы, посветила фонариком под потолком, собака обнюхала все уголки и не забыла о нас.
«Можете ложиться!» Я не успела попрощаться с соседкой и покорно залезла на верхнюю полку. Меня закрыли на ключ, поезд тронулся и покатил по Западной зоне Берлина. Лёжа плашмя на животе, в темноте, я приподняла жёсткую шторку окна и стала всматриваться в мелькавшие тени за стеклом. Сначала, я видела только глухую бетонную стену, с металлической сеткой и колючей проволокой на верху, вдоль которой наш поезд ехал довольно долго. Минут через пятнадцать этого мрачного пути стали мелькать будки со слабым электрическим освещением, рядом люди в форме с собаками, все стоят лицом к проезжающему поезду. Потом опять стена, а через пару минут из этой мрачной темноты мы вырвались в полосу света. Наш состав набрал скорость, будто хотелось ему поскорее проскочить этот участок, где на его пути замелькали тысячи живых светлячков, которые двигались, сливались в живые потоки, их разводило в разные стороны… Что это? Неужели ночной Берлин!? И «этот» Берлин не спит в мрачной летаргии своего соседа! Один город, но какое неравенство, будто один слепой, а другой — зрячий. Этот город сверкал огнями, в ночи я различила кафе, гуляющие парочки, сотни машин… Видение длилось несколько минут, потом поезд опять окунулся в вязкую темноту, опять сбросил скорость, и я опустила штору. Из своего угла, закрытая на замок, я почувствовала, что там, где был неоновый свет, идёт другая жизнь, к которой ни меня, ни мою соседку, ни сотни тысяч моих советских соплеменников допускать нельзя. Я тогда не могла определить, какая эта жизнь, почему принято говорить что «там» свобода, а здесь наоборот… Тогда я ещё мало знала о Стене и не очень задумывалась о том, как живут немцы в Берлине.
После того, как я оказалась в эмиграции, вторая поездка в Берлин случилась в 1987 г. Потом я бывала много раз, уже после падения Стены, но это второе знакомство, было столь же сильным, как и первое, мимолётное, из окна ночного поезда.
Наш самолёт стал медленно снижаться. Нужно было, не промахнувшись «упасть» в пятачок «своего» аэропорта.
На этом широком авиавираже, город распластался словно птица и в иллюминаторе было хорошо видно, некое урбанистическое неравенство. Почему‑то, в одной части Берлина машин было больше, движение гуще, освещение ярче, а в других местах, преобладали автомобили ярко синего цвета и улицы малолюдные и плохо освещённые. Так, с высоты, в сгущающихся сумерках, я впервые увидела два лица одного Берлина и знаменитые васильковые немецко–восточные «трабаны», производством которых так гордилась ГДР. Пахнуло чем‑то знакомым и унылым.
