Такая книга в наши дни редкость, драгоценность, ведь поведанное в ней — больше, нежели простое свидетельство о нищете и смертях, обрушившихся сегодня на «национальные меньшинства» — народы, живущие в согласии с традициями прошлого. Ведя свой взволнованный рассказ о несправедливостях и войнах, бесхитростный голос Ригоберты Менчу обращается к каждому из нас с глубокой серьезностью человека, с малых лет познавшего несчастье, и здравомыслием, свойственным древним расам, чтобы приобщить нас к своей надежде, что есть где-то другой мир, что он возможен. Мир, «где не надо делать плохих поступков, ведь солнце светит для всех своих детей».
Накануне юбилея первого путешествия Христофора Колумба в Новый Свет годовщина смерти Сидящего Быка приобретает символическое значение, подчеркивая, какой катастрофой явилось прибытие европейцев на территории, занятые коренным населением. Начиная с их первой встречи и до новейших времен поражению коренных этносов на всем огромном пространстве Американского континента предшествует поистине экологическая катастрофа. Такие мужественные люди, как Бартоломе де Лас-Касас, Мотолиниа или Васко де Кирога еще с XVI века пытались поделиться своим ужасом и состраданием при виде разрушения индейского мира. Другие достойные люди, такие как Саагун или Торквемада, попробовали внушить своим современникам, что неумеренная жестокость победителей грозит подорвать власть в колониях. Отец Хосе де Акоста доказывает наглядно и не без некоторого цинизма, каков размах бедствия: «уничтожив индейцев, — пишет он, — мы подготовляем наказание лишь самим себе, потому что они уже лишены тех благ, коими Господь их наградил».
Эта катастрофа, шествующая по континенту с юга на север, не случайна. Первые экспедиции конкистадоров были, если отвлечься от героической риторики, не чем иным, как коммерческими предприятиями с целью быстрого обогащения, по сути, такими же, как сходные колониальные рейды конца XIX века.
Эксплуатация обитателей Нового Света возможна, только если убедить мир в их природной отсталости. Вопреки идеалистам, оставшимся в Европе, испанские и англосаксонские колонисты предпочитали описывать индейца как существо безнравственное, не ведающее закона и религии, едва отличающееся от дикого зверя: «Brutos animates», — запишет отец Андре Перес де Рибас, характеризуя племя сери из Соноры. Столетьем позже агенты Бюро по индейским делам, демонстрируя смесь сострадания и презрения, с какой североамериканское правительство относилось к непокорным индейцам на границах страны, пишут: «Мы сегодня полны решимости никогда не допускать применения силы к племенному населению, которому, однако, можно доверять не более, чем стаям волков, бродящим по горам».[53]
Коренным жителям выбора не предоставлялось, а их экономика не могла не стать экономикой выживания — уважения к земле и ко всем ее ресурсам. Это представляло для конкистадоров двойную выгоду: эксплуатируя природный потенциал до самой последней крайности, они уповали, что голодом и бедностью принудят смутьянов к покорности. Насильственно вытесняя людей с их прежних земель, они отнимали у них возможность отвечать за свой надел и даже уверенность в собственной принадлежности к роду человеческому. Благодаря подобной диалектике Америка впрямь становилась такой, какой победители себе ее представляли: варварской и примитивной.
Народы севера и северо-запада, «варвары», «бродяги» тяжелей других пережили эпоху насилия, преследовавшего их повсюду. Липан-апачи, юты, команчи, арапахо, поуни, сиу, уичитас, шайены, кроу, манданы, оседжи — все те, кого называли «бизоньими народами», будучи кочевниками, в большой мере живущими за счет охоты на огромной территории, протянувшейся от Соноры и Дюранго до Канады и включавшей в себя высокогорья и саванны в центре континента, существовали в хрупком равновесии с природой, основой которого служила охота. Бизон оставался главным средством выживания: его мясо и кровь кормили индейца, рога и копыта служили для изготовления оружия, инструментов, клея, из кожи делались палатки, одежда и ремни, телячий желудок использовался для закваски, желчь применялась как краситель. Истребление бизонов, осуществленное колонистами-англосаксами, явилось одним из величайших экологических бедствий всех времен. Равнины, когда-то кишевшие жизнью, полные кочевников, стали тем, что Т. Р. Ференбах называет «равнинами-кладбищами»[54], где индеец блуждает без цели и средств к существованию по кошмарному, безжизненному миру.
Жалоба, адресованная губернатору Техаса в 1852 году вождями команчей Катум'се и Санако, исполненная пронзительной искренности, так и не была услышана большинством бледнолицых.
«На обширных землях этой страны, где многие века жили наши предки, свободные и счастливые, потому что никто им не отказывал в праве перебираться с места на место, что теперь остается нам? Дичь, служившую нам основной пищей, перебили и разогнали, а нас силой оттесняют в места бесплодные и пустынные, где мы умираем с голоду. Вокруг нас мы видим только разрушение и ожидаем своего конца равнодушно и покорно. Дайте нам хотя бы немного земли, которую мы сможем называть своею, чтобы мы смогли там мирно похоронить свой народ».
Одни за другими последние свободные племена, обитавшие на западе и севере континента, сдаются, — не потому, что слабее в военном отношении, но из-за методичного уничтожения окружающей их природы и следующего за ним социального распада. Индейцев-кочевников с северо-запада постигла та же участь, такое же унижение и отчаяние, какие познали в начале конкисты земледельческие народы Центральной Америки: ацтеки, майя, пурепеча, отоми. Их ужасающее положение явилось результатом не политического разгрома, ибо, мало соприкасаясь друг с другом ранее, эти племена не воспринимали войну, развязанную против них, как поединок одного народа с другим, нет, их сразило чувство распада оттого, что мировое равновесие нарушено и священный порядок восстановить уже нельзя.
Поскольку сегодня мы отмечаем печальную годовщину смерти Сидящего Быка, одного из великих вождей и тайновидцев индейской Америки, главы племени сиу-оглала, необходимо воздать должное всем тем, кто заплатил жизнью за сохранение самосознания коренных народов, — Кочизу, Джеронимо, Пятнистому Лосю, а еще Джозефу, вождю не-персе. В 1855 году в ответ на предложение американского правительства купить индейские земли, вождь Сиэтл (или Шиатл) обратился к Собранию Племен с одним из самых прекрасных посланий грядущим потомкам, его следовало бы проходить во всех школах мира[55].
«Так вот, мы сейчас рассмотрим ваше предложение купить нашу землю. Если мы решим его принять, то лишь на таком условии: белый человек должен относиться к зверям на этой земле, как к своим братьям.
Я — дикий человек и не понимаю чужих обычаев. Я видел, как тысячи бизонов гниют в прерии, покинутые белым человеком, перебившим их, стреляя из бегущего поезда. Я — дикий человек, который не понимает, как дымящий железный конь может быть важнее бизона, которого мы убиваем, только чтобы самим выжить.
Что такое человек без животных? Если все звери исчезнут, человек умрет от великого одиночества ума. Ведь все, что случается со зверями, вскорости обязательно происходит и с человеком. Все на свете связано.
Вы должны научить ваших детей, что земля под нашими ногами — это наша мать. Скажите им, что они должны уважать ее, потому что она богата: в ней жизнь нашего народа. Научите ваших детей тому, чему мы учим своих: земля — наша мать. Все, что случается с землею, происходит и с детьми земли. Когда люди плюют на землю, они оплевывают самих себя.
Мы-то знаем: земля не принадлежит человеку, это он принадлежит земле. Нам известно: все взаимосвязано, как кровь, что соединяет всю семью. Все на свете связано.
Все, что случается с землей, настигает и ее сыновей. Не человек соткал ткань своей жизни: он лишь нитка в этой ткани. Все, что он сделает с нею, случится и с ним.
Но мы рассмотрим ваше предложение отправиться в резервацию, которую вы определили моему народу. Мы станем мирно жить в стороне от вас. Нам не важно, где провести остаток дней. Наши дети видели своих отцов, униженных поражением. Наши воины познали стыд; после разгрома они проводят дни без дела и цели и оскверняют свои тела сладкой пищей и крепкими напитками. Какая разница, где нам провести остаток дней? Их впереди уже не так много. Еще несколько часов или несколько зим — и не останется ни одного из потомков больших племен, живших когда-то на этой земле или из той горстки сейчас скитается по лесам. [Так в оригинале — Прим. верстальщика.] Никто не станет оплакивать народ, такой же сильный, так же исполненный надежд, как ваш. Но к чему оплакивать гибель моего народа? Народы ведь состоят всего лишь из людей. А люди приходят и уходят, как морские волны.
