Еще об одной из наиболее распространенных причин впадения в самомнение и прелесть святитель Игнатий пишет так: «Не без основания относят к состоянию самообольщения и прелести душевное настроение тех иноков, которые, отвергнув упражнение молитвой Иисусовой и вообще умное делание, удовлетворяются одним внешним молением, то есть неопустительным участием в церковных службах и неопустительным исполнением келейного правила, состоящего исключительно из псалмопения и молитвословия, устных и гласных… Они не могут избежать «мнения»… Устное и гласное моление тогда плодоносно, когда оно сопряжено с вниманием, что встречается очень редко, потому что вниманию научаемся преимущественно при упражнении молитвой Иисусовой». Естественно, что это замечание относится не только к инокам, но и ко всем ревностным христианам.
Однако неверно думать, что прелесть — явление, возникающее лишь на почве специфически христианской, тем более православной. В своей статье «О прелести» святитель Игнатий прямо пишет: «Прелесть есть состояние всех человеков, без исключения, произведенное падением праотцов наших. Все мы в прелести. Знание этого есть величайшее предохранение от прелести. Величайшая прелесть признавать себя свободным от прелести. Все мы обмануты, все обольщены, все находимся в ложном состоянии, нуждаемся в освобождении истиной. Истина есть Господь наш Иисус Христос».
Поэтому приведем несколько иллюстраций прелестных состояний из разных «миров». Сначала — из нехристианского.
Будда, например, своим последователям внушает: «Не ищите опоры ни в чем, кроме как в самих себе: сами светите себе, не опираясь ни на что, кроме как на самих себя». Он так говорит о себе: «Я всезнающ, у меня нет учителя, никто не равен мне; в мире людей и богов никакое существо не похоже на меня. Я священный в этом мире, я учитель, я один — абсолютный сам — Будда, Я добился покоя и получил нирвану».
Знаменитый проповедник Веданты, самой популярной современной системы индуизма, свами (учитель) Вивекананда (ум. 1902) рекомендует такую духовную установку своим последователям: «Напоминание о наших слабостях не поможет; нам нужно лечение… Вместо того, чтобы говорить людям, что они грешники, веданта учит наоборот: «Вы чисты и совершенны, и все… что вы называете грехом, — не ваше…» Никогда не говорите: «У меня нет», никогда не говорите: «Я не могу». Этого не может быть, так как вы бесконечны… Вы можете делать все, вы всемогущи». «Лучший человек тот, — продолжает он, — кто осмеливается говорить: «Я знаю о себе все». Или: «Слушайте день и ночь, что вы — Душа. Повторяйте это себе день и ночь, пока эта мысль не войдет в вашу кровь, пока не будет звучать при каждом биении вашего сердца… Пусть все ваше тело наполнит эта одна мысль: «Я — не рожденная, бессмертная, блаженная, всеведущая, вечно прекрасная Душа…» Усвойте эту мысль и проникнитесь сознанием своего могущества, величия и славы». «Чувствуйте, как Христос, — и вы будете Христом; чувствуйте, как Будда, — и будете Буддой». «Вы — Бог, и я тоже… и я скорее буду поклоняться вам, чем какому бы то ни было храму, образу или Библии… Веданта говорит: нет Бога, кроме человека… Единственный Бог для поклонения — это человеческая душа или человеческое тело».
Подобных иллюстраций из индуизма можно было бы привести сколько угодно. Они не требуют комментария: гордость, человекобожие, культ «я» выявляются здесь с полной очевидностью, свидетельствуя о том, что древний обман: будете, яко бози (Быт. 3, 5) — остается, к сожалению, сущностью и целью жизни для многих до сего дня. Не менее яркий пример духовных уклонений являет собой и римо-католическая аскеза. Это — большая и специальная тема. Поэтому здесь ограничимся лишь краткими иллюстрациями, говорящими сами за себя.
В жизнеописании отца католической мистики и одного из самых великих святых католицизма — Франциска Ассизского (XIII в.) рассказывается, как однажды во время долгой молитвы Франциск «почувствовал себя совершенно превращенным в Иисуса», Которого он тут же и увидел в образе шестикрылого Серафима. После этого видения у Франциска появились болезненные кровоточащие раны — стигматы. О другой своей молитве Франциск так рассказывал своему ученику: «Во время этой молитвы… передо мной явились два больших света. Один, в котором я узнал Создателя, и другой, в котором я узнал самого себя». Под конец своей жизни он откровенно говорил: «Я не сознаю за собой никакого согрешения, которое не искупил бы исповедью и покаянием». Предсмертными словами Франциска были: «Я исполнил то, что должен был исполнить».
Для сравнения приведем описание предсмертного момента из «Жития преподобного Сисоя Великого» (V в.): «Окруженный в момент своей смерти братией, в ту минуту, когда он как бы беседовал с невидимыми лицами, Сисой на вопрос братии: «Отче, скажи нам, с кем ты ведешь беседу?» — отвечал: «Это ангелы пришли взять меня, но я молю их, чтобы они оставили меня на короткое время, чтобы покаяться». Когда же на это братия, зная, что Сисой совершен в добродетели, возразила ему: «Тебе нет нужды в покаянии, отче», Сисой ответил так: «Поистине я не знаю, сотворил ли я хоть начало покаяния моего».
Замечательны в своем роде откровения католической святой — блаженной Анжелы. Приведем некоторые из них: «Дух Святой начал говорить следующие слова: «Вместись же в Меня и успокойся во Мне, после того как Я вместился в тебя и остановился в тебе. Был Я с Апостолами, и видели они Меня очами телесными, но не чувствовали Меня так, как чувствуешь ты»; «… Говорил мне Бог: «Дочь Мудрости Божественной, храм Возлюбленного, услада Возлюбленного и дочь мира, в тебе покоится вся Троица, вся истина». «Христос» обращается к ней: «Дочь Моя, сладостная Мне много больше, чем Я тебе, храм возлюбленный Мой, у тебя кольцо любви Моей, получила ты вечно от Меня…»; «И сказали Ангелы душе: «… приготовься приять Того, Кто обручил тебя Себе кольцом Своей любви. И уже свершен брак. Поэтому по-новому хочет Он совершить брак и соединение».
По поводу этих состояний Анжелы А. Ф. Лосев пишет в резкой форме: «Соблазненность и прельщенность плотью приводит к тому, что Дух Святой является блаженной Анжеле и нашептывает ей такие влюбленные речи: «Дочь Моя, сладостная Мне, дочь Моя, храм Мой, дочь Моя, услаждение Мое, люби Меня, ибо очень люблю Я тебя, много больше, чем ты любишь Меня». Святая находится в сладкой истоме, не может найти себе места от любовных томлений. А Возлюбленный все является и является и все больше разжигает ее тело, ее сердце, ее кровь. Крест Христов представляется ей брачным ложем… Что может быть более противоположно византийско-московскому суровому и целомудренному подвижничеству, как не эти постоянные кощунственные заявления: «Душа моя была принята в несотворенный свет и вознесена» — эти страстные взирания на Крест Христов, на раны Христа и на отдельные члены Его тела, это насильственное вызывание кровавых пятен на собственном теле и т. д.? В довершение всего «Христос» обнимает Анжелу рукой, которая пригвождена ко Кресту, а она, вся исходя от томления, муки и счастья, говорит: «Иногда от теснейшего этого объятия кажется душе, что входит она в бок Христов. И ту радость, которую приемлет она там, и озарение рассказать невозможно. Ведь так они велики, что иногда не могла я стоять на ногах, но лежала и отнимался у меня язык… И отнялись у меня язык и члены тела».
Тот же самый мистицизм видим и у великих католических святых Катарины Сиенской (XIV в.) и Терезы Авильской (XVI в.), возведенных папой Павлом VI (ум. 1978) в высшее достоинство — учителей Церкви, и у многих других.
Тереза Авильская, например, восклицает перед смертью: «О, Бог мой, Супруг мой, наконец-то я Тебя увижу». Этот в высшей степени странный возглас не случаен. Он — закономерное следствие всего «духовного» подвига Терезы, существо которого открывается хотя бы в следующем факте. После многочисленных своих явлений «Христос» говорит Терезе: «С этого дня ты будешь супругой Моей… Я отныне не только Творец твой, Бог, но и Супруг». «Господи, или страдать с Тобой, или умереть за Тебя!» — молится Тереза и падает в изнеможении под этими ласками, закатывает глаза… и по всему телу ее пробегает содрогание…» — пишет Д. Мережковский. «Душу зовет Возлюбленный таким пронзительным свистом, что нельзя этого не услышать, — вспоминает Тереза. — Этот зов действует на душу так, что она изнемогает от желания».
Не случайно американский психолог начала нашего века В. Джемс, оценивая мистический опыт Терезы, писал, что «ее представления о религии сводились, если можно так выразиться, к бесконечному любовному флирту между поклонником и его божеством».
