— А я разве не сказал вам? Ташенька голубой цвет всем другим предпочитала, и на том злосчастном балу была в голубом платье, в голубом же платье ее и замуровал не в меру ревнивый супруг.
— Какая печальная легенда… И без того грустно, а теперь только и думается, что об этой несчастной Ташеньке. Не грустите, Настенька, вам ли грустить, — вы возвращаетесь домой, к любимому и любящему жениху, после интереснейшей и чрезвычайно успешной экспедиции! А голубая дама… Забудьте о ней, Настенька! Такие легенды хранит чуть ни каждая старинная усадьба.
— Да, я уеду, а вы, Александр Федорович!
— А я приеду скоро к вам на свадьбу, Настенька.
— Здесь, на Алтае, лучше, чем во многих других местах, помнят легендарную историю. Может быть, именно поэтому вам и удалось сделать так много, друзья мои.
— Почему только нам? Нам вместе, Александр Федорович! Без вас бы мы не сделали и половины, и вообще, скорее всего, погибли бы во время той бури в горах.
— Ну, это очень вряд ли — Медведь-шаман бы позаботился о вас. А вот без легенды деда Вахрамея мы бы ничего не нашли, а я бы не встретил мою Серафиму.
— И «путешественники» Мишеля ведь тоже основываются на легендах…
— Да, Рушель. А вы знаете, что основателем Барнаула смело можно считать заводчика Демидова? Рассказывают, что когда-то на своих здешних заводах выплавлял он незаконно серебро, дело было раскрыто, а Демидову велено выплатить в казну всю прибыль. Прибыль он выплатил, заводы же проклял. Теперь в мае месяце, когда прозвучало проклятие Демидова, нет-нет, да и случится в тех местах какое-нибудь несчастье.
— Постойте, Александр Федорович, я слышал, что в 1973 году тут наводнение было!
— Да, Мишель, вы совершенно правы. А в 1917-м — большой пожар.
— Видите, Александр Федорович, сколько всего вы знаете! Как же мы теперь будем без вас!
— А вы без меня и не будете, дорогая Алексия! Я купил компьютер, вечером налажу этот маленький модемчик и сразу напишу письмо Польке и Кольке. Им — первым, а потом и всем остальным. А то, что я рассказываю, знает каждый десятый барнаулец, так что ничего в этом особенного нет, я просто почитал немного о городе. Вон, видите памятник? Мужик, у него еще ботинок блестит?
Мы посмотрели туда, куда указывал Белоусов. Действительно, правый ботинок памятника сверкал отполированной бронзой.
— Это местный ученый, изобретатель Ползунов. Чего только про него не рассказывают! По обилию легендарных сюжетов о себе Ползунов уступает разве что великому Брюсу. Был, говорят, у него чудесный прибор, который умел показывать погоду. Чтобы этот прибор работал, Ползунову пришлось поймать черта, посадить его туда, и черт вертел ему стрелки в зависимости от того, какая будет погода.
Мы все засмеялись: забавные представления о работе барометра.
— А ботинок у него блестит вот почему: считается, что тому студенту, который перед экзаменом потрет правый ботинок Ползунова, будет сопутствовать удача. Ползунов пошлет ему в помощь своего черта из барометра.
Тут мы вовсе развеселились. «Да, грустно нам будет без Александра Федоровича, но зачем грустить, если человек, которого мы все любим, стал счастливым! Да и ненадолго мы расстаемся с ним», — я был абсолютно в этом убежден.
* * *
Самолет, следующий рейсом «Барнаул — Москва» уже оторвался от земли, а мне все казалось, что я вижу за стеклом аэропорта могучий силуэт нашего друга. Прощай, Алтай! Мы оставили тебе самое дорогое, поэтому мы обязательно вернемся! Александр Федорович Белоусов знает тебя лучше всех нас, и именно ему первому ты решился доверить свои тайны. Ничего, он обязательно поделится с нами!
В Москве мы только переехали из Домодедово в Шереметьево, чтобы пересесть в самолет до Санкт-Петербурга, и вскоре были в Пулково. «Ура! — думал я, подхватывая рюкзак. — Пусть здесь пахнет сыростью, зато дождя нет, что не может не радовать. И вообще, в родной Питер так приятно возвращаться!»
Конечно, ведь только здесь два мелких урагана будут кружиться вокруг Алексия, выкрикивая в два мощных горла новую песенку, которую они выучили:
На третьем месте — любовь к животным,
На втором — просто любовь,
На первом — Лотман!
— Это что вы хотите сказать? — Алексия, счастливо смеясь, прижала к себе детей. — Петрович, твоя работа?
— Как же, моя! Колька где-то в Интернете нарыл, — Петрович обнял сразу всех троих и зарылся лицом в волосы Алексии.
Рядом Леонид обнимал Настю, что-то ласково шепча ей на ушко.
— Пошли, Рушель! — сказал Мессинг. — Пошли, они нас догонят. Вот и Александр Федорович нас оставил, так что до машины Петровича нам с вами идти вдвоем, пока они нацелуются.
— Пошли, дружище. Дело молодое.
— Особенно это подходит к Белоусову.
— Конечно. Видите, Мишель, совсем не важно, сколько человеку биологических лет, если он сохранил молодую душу и здоровое тело.
— Так-то оно так, Рушель, да ведь все равно, согласитесь, грустно, когда никто не виснет у тебя на шее, не кричит что-то радостное, когда видит тебя после долгой разлуки.
— А я рад, Мишель, что Александр Федорович нашел свою любовь.
— Я тоже рад за друга, но, поймите, Рушель…
— Нет, это вы поймите, Мишель! Если в сердце человека просыпается любовь, значит, мы с вами на правильном пути, дружище! Радуйтесь же, что Алексия сейчас целуется с Петровичем, а Настя — с Леонидом!
— И все равно мне грустно.
— Дедá, Рушель!
И к нам понеслись два мелких урагана, топоча, как два бегемотика. Полька повисла на шее у Мишеля, а Колька — на моей, разгоняя грусть. Мы оба хохотали в голос, прижимая к себе детей, а нам вторили Алексия, и Петрович, и Леонид, и Настя! Как же хорошо было вернуться домой!
Письмо Александра Федоровича Белоусова
У Мессингов мы собрались на следующий день, когда немножко пришли в себя. Леонид с радостью присоединился к нашей компании.
— Папá, читай скорей письмо крестного, чтобы все слышали! — потребовала Полька, топая обеими ногами по очереди.
— Да, Петрович, мы все ждем с нетерпением!
— Но это письмо Польке и Кольке! — хором завопили дети, и Петрович, побежденный всеобщей настойчивостью, стал читать:
«Здравствуйте, дорогие мои крестники!
Это письмо я пишу именно вам, мои юные друзья; если захотите, прочтите его всем нашим: и мамá и папá, и дедá, и Рушелю, и Насте, и ее жениху Леониду.
Самое главное, что я должен вам сказать: вы никогда не должны ждать того времени, когда я приеду, если захотите обратиться к своему крестному за советом или помощью, да и вообще за чем угодно. Ваш деда был настолько любезен, что подарил мне свой замечательный „магический кристалл“, которым вы превосходно умеете пользоваться, так что не стесняйтесь — я в любое время в вашем распоряжении.
Кроме того, дети, никогда не деритесь и никогда не ссорьтесь. Доверяйте друг другу! Каждый из вас незаменим для другого. Я это вам не в первый раз говорю, и повторять буду постоянно, пока не увижу, что вы ведете себя, как взрослые.
Здесь, на Алтае, я узнал то, что необходимо знать именно вам, Полина и Николай, поэтому вы — первые, кому я пишу отсюда. Я не могу открыть вам то, что я узнал, но хочу сказать: что бы в вашей жизни ни случилось, вы всегда должны стараться сюда приехать. Здесь, на Алтае, есть нечто необходимое вам!
Сейчас, дети, я прощаюсь с вами, но ненадолго. Скоро я приеду на свадьбу к крестной Насте и Леониду, и тогда мы с вами увидимся. Тогда я вам и скажу то, что не имею возможности доверить письму.
Я жду нашей встречи!
Обнимаю вас обоих и целую,
Ваш крестный».
«Вот ведь наш Александр Федорович! Умеет удивить! Есть, оказывается, что-то, что он не считает возможным сказать нам, но что интересует детей! Теперь меня будет мучить любопытство до тех пор, пока я об этом не узнаю!»
Посмотрев на своих друзей, я понял, что это не только моя проблема. «В самом деле, что должны чувствовать Алексия и Петрович, если речь идет об их детях! А Мишель! Вон как извелся, бедняга! И Настя беспокоится, а вслед за ней и Леонид! Ну зачем Белоусов так делает!»
И лишь Полька и Колька оставались совершенно спокойными.
— Крестный приедет, а пока подумаю, — сообщил нам Колька.
— Крестный хочет, чтобы мы сами все поняли, — поведала Полька.
