Возьмите к примеру, сон о муже–македонянине, призывавшем Павла. Это было потрясающее откровение. Оно заставило Павла изменить планы и отправиться в Македонию. Можно было бы подумать, что Павел всегда строил свои планы очень тщательно с учетом Божьих намерений. Но Писание говорит нам, что Павел отправился в путь, основываясь не на видениях или внутреннем голосе Духа. Скорее всего, он оценил ситуацию в мире и выбрал наиболее разумный путь. Но Святой Дух хотел, чтобы он пошел в другие земли, потому и смешал его планы. Это был совершенно особый случай Божьего водительства, не типичный даже для жизни Павла.
Стараясь найти наиболее точное сравнение, чтобы описать рост веры в христианине, Павел часто обращался к спорту — бегу, борьбе, кулачному бою. На примере спортсменов хорошо видно: только дисциплина помогает натренировать тело, сделать его послушным. Пит Роуз может положиться на свои мышцы. В нужный момент они разворачиваются, словно пружина, и он под крики болельщиков выходит на финишную прямую. Его нейроны, благодаря долгим часам тренировки, четко знают, что им делать. Тело спортсмена хорошо понимает, чего хочет его разум. Оно имеет силы и опыт, чтобы эти желания воплотить в жизнь. Так же происходит и с христианами: христианину лучше тратить время на тренировки — учиться повиноваться Богу ежедневно, исполняя все то, что уже открыто ему в Библии, вместо того чтобы лихорадочно изыскивать какие–то волшебные пути в Царствие Божие, иллюзорные, как Чаша Грааля.
Ничуть не преуменьшая значения каждой клетки нашего организма, а также важности идеально работающих рефлексов, не могу не выделить особую роль нейрона: каждый отдельно взятый нейрон имеет непосредственный доступ к мозгу. Хотя далеко не всегда этот доступ используется напрямую, но все же он существует, и синаптические соединения нейронов вносят в нашу жизнь немало радостных, волнующих моментов.
Вот что случилось со мной, когда я только начинал жить и работать в Индии. У меня всегда было ощущение, что я должен стать миссионером. Поэтому, когда я получил медицинское образование, я принял предложение поехать в Индию — страну, где родился и вырос. Сначала я подписал контракт только на один год — я еще не готов был принять решение по поводу всей своей будущей жизни. Я приехал в Мадрас и стал лечить, учить, проводить операции и делать все, что нужно делать в больнице.
Через пару месяцев я поехал навестить доктора Кохрана, известного специалиста по кожным заболеваниям. Он работал в больнице в городке Чинглпуте, где лечились заболевшие проказой. Это было километрах в десяти от Мадраса. В больнице, где я работал, пациенты, больные проказой, не лечились, и как врач я с ними не общался. Мы с доктором Кохраном шли по территории его больницы. Ему то и дело приходилось отвечать на приветствия своих пациентов: сидящих тут и там на корточках, ковылявших нам навстречу на перевязанных ногах или провожавших нас почти незрячими глазами, смотрящими с искаженных лиц. Мало–помалу моя нервозность (результат воспоминаний детства) переросла в профессиональное любопытство, и мои глаза, уже не отрываясь, разглядывали руки пациентов.
Эти руки то посылали мне приветственные взмахи, то протягивались для рукопожатия. Я изучал их, так же как кто–то другой изучает лица, — нередко я запоминаю внешний вид рук лучше, чем черты лица. Но в данный момент мое любопытство было вызвано не желанием получше рассмотреть результат инженерного искусства, которое я изучал в медицинском колледже. Это был взгляд врача. У многих людей вместо рук были скрюченные культи, покрытые наростами и язвами. У некоторых на руках не было пальцев. А у некоторых не было и самих рук.
Больше я уже не мог сдерживаться. «Послушай, Боб, — прервал я его лекцию о кожных заболеваниях. — Я знаю о коже не так уж много. Расскажи мне лучше про их руки. Почему они стали такими? Как ты их лечишь?»
Боб пожал плечами и ответил: «Извини, Пол, я не знаю, что тебе сказать».
«Не знаешь! — в моем возгласе слышалось удивление и явная озабоченность. — Все последние годы ты считался одним из лучших специалистов по проказе, и ты не знаешь? Наверняка что–то можно сделать с этими руками!»
Боб Кохран посмотрел на меня почти с негодованием. «А чья это вина? Я тебя спрашиваю — моя или твоя? Я кожник — я и лечу кожные поражения, вызванные проказой. А ты — специалист по костям, хирург–ортопед!» Уже более спокойно, с печалью в голосе, он сказал, что ни один хирург–ортопед так и не занялся исследованием причин деформаций у пятнадцати миллионов человек, страдающих проказой во всем мире.
Пока мы ходили по больнице, эти слова не выходили у меня из головы. Гораздо большее число людей в мире страдало от проказы, чем от полиомиелита; больных проказой было больше, чем жертв катастроф. И ни один ортопед не пришел им на помощь? Кохран сказал мне, в чем, по его мнению, крылась причина: обычные предрассудки. Проказа была окружена аурой черной магии. Большинство врачей и близко не подходило к больным проказой. Среди тех, кто старался как–то помочь людям, были идеалисты, священники или миссионеры. А врачей не было.
Через некоторое время я заметил одного пациента, сидящего на земле и пытающегося снять сандалию. Но изуродованные руки его не слушались. Он безуспешно пытался расстегнуть ремешок сандалии, прижав большой палец к ладони другой руки. Было ясно: его руки не способны удерживать предметы — из них все просто вываливалось. Что–то меня подтолкнуло — я подошел к нему и сказал на тамильском наречии: «Позволь мне взглянуть на твои руки».
Молодой человек встал с земли и, улыбаясь, протянул мне руки. Испытывая брезгливое отвращение, я все же взял его руки в свои. Я водил пальцами по его искаженным пальцам и очень внимательно разглядывал их. Потом я разогнул его пальцы и вложил свою руку в его, как бы для рукопожатия. «Сожми мою руку как можно крепче», — велел я ему.
К моему великому изумлению, вместо ожидаемого слабенького прикосновения я почувствовал сильное интенсивное сжатие, мне даже стало немного больно. Моя рука оказалась зажатой в крепкие тиски, а его пальцы впились в мою кожу, как стальные. У него не было никаких признаков паралича — я даже закричал, чтобы он отпустил мою руку. Я посмотрел на него со злостью, но был обезоружен его ласковой улыбкой. Он не знал, что сделал мне больно. В этом и крылась причина. Каким–то странным образом мышцы этой жутко обезображенной руки оставались по–прежнему сильными. Было очевидно: мышцы были не сбалансированы, и парень не имел понятия о том, какую силу прикладывал. Можно ли каким–то образом выровнять мышцы этих рук?
По моему телу пробежала дрожь. Было такое чувство, что я вдруг стал центром вселенной. Я понял: мое место было здесь.
Этот случайный эпизод, происшедший в 1947 году, изменил всю мою жизнь. С того мгновения я уже четко осознавал свое призвание, как клетка моего тела четко осознает свою функцию. Каждая деталь той обстановки — стоящие вокруг нас кучками пациенты, тень от дерева, вопросительное выражение на лице того парня — все это навсегда врезалось в мою память. Это был мой звездный час. Я явственно почувствовал присутствие Духа Божьего: ради этого мгновения мне и суждено было оказаться в Чинглпуте. Я твердо знал: когда вернусь в свою больницу, в моей жизни начнется новая полоса. С тех пор я ни на секунду не усомнился в этом.
Святой Дух — это сила напряженных мускулов; это капли пота и стиснутые зубы; это влажные ладони сложенных рук. Он здесь. Его присутствие незаметно, а сила неодолима.
Джон ТэйлорВ то время я был начинающим врачом в лондонской больнице. В одно из моих ночных дежурств меня вызвали к пациентке — 81–летней миссис Твигг. Эта бойкая отважная женщина изо всех сил старалась побороть рак горла. Голос ее стал хриплым и скрипучим, но она не унывала и оставалась жизнерадостной. Она попросила врачей сделать все возможное. Один из профессоров провел операцию: удалил целиком гортань и всю злокачественную опухоль вокруг.
Казалось бы, миссис Твигг пошла на поправку. Но в два часа ночи меня срочно вызвали к ней в палату. Она сидела, согнувшись, на постели: у нее изо рта шла кровь. В глазах застыл страх. Мгновенно я сообразил: произошла эрозия артерии, расположенной глубоко в горле. Я не придумал ничего лучшего, чем сунуть палец ей в рот и заткнуть им то место, откуда била кровь. Одной рукой я оттянул нижнюю челюсть и засунул указательный палец глубоко в горло. Мой палец долго скользил по стенкам в поисках пульсирующей артерии. Наконец, я нащупал нужное место и надавил на него.
Медсестры вытерли кровь с лица миссис Твигг. Ее дыхание восстанавливалось, она уже справилась с начавшейся паникой. Страх постепенно исчезал — она доверилась мне. Прошло десять минут — она снова дышала нормально, приняла удобное положение. Можно было бы убрать палец и установить вместо него инструмент. Но место, откуда шла кровь, было расположено очень глубоко — его не было видно. Добраться туда инструментом было трудно. Несколько раз я пытался отпустить палец — но кровь снова начинала бить струей, а миссис Твигг опять охватывала паника. С трясущимся подбородком и выпученными глазами она хваталась за мою руку и не давала мне пошевелиться. В конце концов, мне удалось успокоить ее — я сказал, что больше не уберу свою руку. Мой палец останется прижатым к артерии и мы будем ждать прихода хирурга и анестезиолога. Их уже вызвали из дома.
