Павел Петрович встал и, подойдя к столу, начертал карандашом на бумаге:
— Вот смотрите: равенство (–1) + (+1) = 0 может быть прочитано наоборот 0 = (–1) + (+1). То есть исходным строительным материалом Вселенной является пустота, вакуум.
— Но ведь это согласуется с библейским учением, что мир сотворен Богом из ничего! — воскликнул я.
— Вот именно это, отец Николай, и насторожило наших атеистов в теории Наана, она косвенно подтверждала догмат Церкви о творении мира Богом из ничего. Но я, по молодости, не придал этому значения. Меня увлекла сама идея существования антимира. Приехав с заседания в Москву, я полностью углубился в изучение античастиц. Для своего начальства я подготовил обстоятельный доклад об использовании античастиц для изготовления оружия огромной разрушительной силы. Наверху очень заинтересовались этим и мне выделили целую лабораторию со штатом сотрудников. Через семь лет самой плодотворной работы я защитил докторскую диссертацию. Стал самым молодым доктором физико-математических наук. Я пришел к научно обоснованному выводу, что раз есть проникновения отрицательно заряженных частиц в нашу Вселенную, то наши положительные частицы также должны проникать в антивселенную. День и ночь я работал над модулированием аппарата для засылки частиц в антимир. Порой мне казалось, что я близок к открытию века, да, наверное, и тысячелетия. Я уже был убежден, что посылаю в параллельную Вселенную положительные частицы, но подтвердить это было невозможно. Вот если бы удалось послать туда целый аппарат, наподобие космического, который мог бы вернуться и принести необходимую информацию! Теперь уже я просыпался и засыпал только с этой мыслью. Ко всему другому я потерял всякий интерес. Когда-то я с удовольствием читал Пушкина, сейчас я не мог прочесть ни строчки, когда-то я очень любил классическую музыку, сейчас это мне казалось пустым времяпрепровождением. Я жил только одним. Одержимый своей идеей, я, убежденный атеист, вдруг стал молиться неведомо кому о том, чтобы мне открылось то, чего еще не хватает в моих теоретических разработках. И мне вскоре это открылось.
Для нас, научных сотрудников в сфере ядерных исследований, были доступны все архивы, вывезенные из секретных на-учных лабораторий фашистской Германии. В них-то я и на-ткнулся на одну папку, на которой стояла личная пометка академика Королева, что для исследовательских работ она не представляет пользы, так как от всех документов в разработке этого направления осталось несколько листов с непонятными формулами. Но когда я увидел эти формулы, сердце у меня чуть не выпрыгнуло из груди. Это были те же исследования об антимире, которые вел я. И то, чего мне не хватало для дальнейших разработок, было как раз в этих формулах. Шел 1990 год, я не стал докладывать наверх о моей находке, желая вначале убедиться в правильности своих исследований. В течение трех месяцев я готовил свой аппарат. И когда он уже был готов к испытанию, случилось непредвиденное. В лаборатории я, как всегда, задержался допоздна. Включив еще раз аппарат для проверки, я вдруг очутился в темноте, погас свет. Я решил выяснить, в чем дело, и направился к двери, забыв отключить мой прибор. В это время снова была подана в лабораторию электроэнергия, и я оказался в зоне действия моего аппарата, посылавшего предметы в антивселенную, а уже в следующее мгновение был перенесен им совсем в другой мир. Мир, в котором я очутился, был не просто за сотни световых лет от дома, он был гораздо дальше всех мыслимых расстояний. Он находился в другом измерении. Это был мир, который не существовал для нас на земле и для которого не существовал этот наш земной мир. Я увидел, что нахожусь в чужом городе, посреди огромной улицы, по которой сновало множество прохожих, но на меня никто не обращал никакого внимания. Кругом сияли разноцветные рекламы, гремела какая-то неприятная музыка, что-то среднее между тяжелым роком и визгом недорезанного поросенка. Сразу за тротуарным парапетом начиналась довольно-таки широкая проезжая часть улицы, по которой в несколько рядов двигался сплошной поток разноцветных автомобилей. Я заметил, что в этом мире еще труднее дышать, весь воздух пропитан гарью и смогом. Потоптавшись на месте, я влился в общий людской поток и пошел, как говорят, наугад. Шел я довольно долго, мне начинало казаться, что этой улице не будет конца. Но вскоре поток прохожих стал заметно редеть, отсюда я сделал заключение, что двигаюсь от центра города к окраине. Тогда я развернулся и снова пошел в сторону центра. В конце концов, я страшно устал и захотел есть, но не знал, к кому мне обратиться и как. Не буду же я доказывать им, что прибыл с другой Вселенной. Меня примут за сумасшедшего. Да и на каком языке я буду с ними изъясняться, моего они не знают, их языка я не знаю. Я брел все дальше и дальше, совершенно не понимая, для чего мне это надо и что мне делать. Прокралась в сердце, а потом охватила всю душу тоска, тоска одиночества. Огромный город — и ни одной родственной души. Все чужие, я никому не нужен.
Зачем я здесь? — задавал я уже в который раз себе этот вопрос. Наконец, окончательно выдохнувшись в этой бессмысленной ходьбе, я забрел в какой-то скверик, сел на лавку и произнес вслух: «Господи, как же я устал и зачем я здесь?»
— Вы — русский? — услышал я возле себя вопрос на чисто немецком языке.
Я подскочил, как ужаленный, от неожиданности, уставившись на старичка, сидевшего на другом краю скамьи. Старичок был небольшого роста, с маленькими черными с проседью усиками под носом.
— Да, я русский, — в растерянности сказал я, — а Вы кто?
— А я немец, — ответил он как-то печально, — чем нисколько не горжусь.
У меня невольно вырвался глупый вопрос:
— Почему не гордитесь?
Тогда он вскочил с лавки и, махая руками, взволнованно заговорил:
— Потому что немцы не выполнили своего великого предназначения истории. Они проиграли войну. Хотя я вел, вел их к победе. Победа, которая навсегда бы решила все мировые проблемы. Вечный Третий Рейх все бы расставил в истории по своим местам, раз и навсегда. Но моя нация оказалась недостойной этого великого предназначения. Вот почему мне стыдно, что я немец.
— Вы — Адольф Гитлер? — с изумлением воскликнул я.
— Да, я Адольф, — как-то вяло ответил Гитлер, присаживаясь снова на лавочку, — хотя я и ненавидел вашего правителя Сталина, но он достойный соперник, у него есть, чему поучиться. В принципе, мы с ним в чем-то похожи.
— Он уже умер, — сказал я.
— Вот как, — встрепенулся Гитлер, — а что же теперь с Германией, кто правит в России?
Вам это может показаться странным, но во всей этой чужой и холодной антивселенной Гитлер был единственной мне родственной душой. Он мне казался родным и близким человеком. Там, на земле, он был для миллионов людей параноиком, выродком и убийцей миллионов, а здесь во всей Вселенной — единственным человеком. Сейчас мне было бы страшно потерять Гитлера, единственное звено между мной и всем человечеством, вне которого, оказывается, мы — ничто. Я не фашист, да и по своей сути ненавижу фашизм. Но я готов был обнять этого человека и рыдать у него на груди, и мне было все равно, кто он — Гитлер, Мао Цзе Дун или Сталин. Главное, что он был, как и я, человек, а вокруг — только античеловеки. Я охотно поведал Гитлеру о разделе Германии, о Нюрнбергском процессе, об атомной бомбардировке Хиросимы и Нагасаки, об образовании государства Израиль.
— А что, — спросил Гитлер, — Трумэна не судили за убиение сотен и миллионов невинных японцев?
— Нет, — сказал я.
— Ну да, я забыл, что победителей не судят, — вздохнул Гитлер. Теперь настала очередь задавать вопросы мне.
— А как Вы сюда попали, господин Гитлер?
— Думаю, тем же путем, что и Вы. Мои ученые разрабатывали новое секретное оружие. Получился выход в антивселенную. Делали опыт на тысячах заключенных. Все они впадали в кому. Но ученые утверждали, что духовная субстанция этих людей в это время — в антивселенной. Уже при штурме Рейхстага я распорядился применить на мне этот прибор, а тело мое, которое будет в коме, сжечь. Так я и оказался здесь. Долго скитался, пока не встретился с одним заключенным моего же концлагеря. Он мне и помог определиться, выучить язык. Я снимал квартиру у одной местной проститутки. У нее родился сын, конечно, не от меня, я-то — бесплотный. Когда мать его умерла, я воспитал его как собственного сына. Теперь он — ведущий инженер-химик в одной из корпораций. Талантливый молодой человек. Мою книгу «Майн Кампф» изучил по моим рассказам еще в детстве. А потом подрос и раскритиковал: говорит, много в ней хороших идей, но все это грубо и не вечно. Надо, он считает, смотреть в корень вещей. Истинная власть, говорит он, не силой оружия достигается. Кто сумеет примирить всех людей, сделать их счастливыми, тот и будет обладать высшей властью.
