- 133
Моя мать нежно любила меня и очень гордилась своим хорошим ребенком. Она целые часы проводила расчесывая мои волосы в локоны, которые падали мне на спину и делала для меня красивые одежды. Hо мой дух и моя душа были чужды ей и странны. Я был ребенком другого типа, как будто я был совершенно не из этой семьи. Что-же она такого сделала, почему господь наказал ее таким ребенком, который только роется в книгах и вбивает себе в голову невозможные вещи? Моя мать рассказывала мне, что она в моем возрасте могла вышивать красивые кружева, шить и вышивать, что она убирала в комнатах и очень помогала своей матери. А я с большим неудовольствием занималась любым ручным трудом и даже потеряла по дороге в школу платочек, который она дала мне для вышивания.
Я учил стихи и рассказывал их перед воображаемой аудиторией, если у меня не было настоящей и всегда пытался учить в своей детской манере. У меня было много кукол, наверняка, более двадцати (у моей матери был большой игрушечный магазин и я мог сколько угодно получать игрушек, кукол и детских книг). Я рассаживал эти куклы на стульях и преподавала им, рассказывала им истории и консультировала их. Это было настоящей школой для меня. Я была настоящим учителем для кукол и раздавала вознаграждения и наказания. Когда я смотрю назад, мне ясно, что я вел живую больше внутреннюю чем внешнюю жизнь. Я всегда засыпал с книгой под подушкой. И будучи ребенком, да и в возрасте молодой девушки. Когда я просыпалась ранним утром, ч немедленно обращалась к страницам книг. В основном это были сказки и рассказы о героях для детей, которые мне ужасно нравились. В возрасте восьми лет у меня была очень тяжелая скарлатина и позднее и свинка. В возрасте десяти лет у меня были проблемы с глазами, которые продолжались три месяца. Hо мое здоровье постоянно улучшалось, а мое воспитание успешно продвигалось вперед, хотя школы, которые я посещала, обладали незначительным опытом в вопросах преподавания и дети в большинстве случаев оставались предоставленными сами себе. Я усердно изучала музыку и любила чертить и рисовать. В этих дисциплинах у меня даже прослеживался талант. Hо мои родители, которые имели прежде всего коммерческие интересы, мало внимания обращали на это. Hикто не просматривал мои школьные работы и никто не интересовался моим воспитанием. Так что в собственном смысле слова меня никогда не воспитывали и я никогда не была настоящей ученицей. Поверхностность заняла место основательности. Мои родители говорили, что я должна упражняться как минимум два часа в день и принуждали меня к этому. Hо так как они никогда за мной по настоящему не следили, я упражнялась со своими гаммами не с музыкой а с художественной книгой. Я действительно самостоятельно занималась своим образованием. Что было легко, то я учила, что было тяжело, то я оставляла в стороне.
ОТРОЧЕСТВО
Если бы у меня была способная учительница, которая бы меня любила и понимала, это имело бы большое значение для моей будущей жизни! В двенадцать лет мое детство осталось позади и я помню, что сложила в большую коробку две или три мои любимые куклы и другие игрушки, закрыла ее и написала на крышке: "Со всеми детскими вещами покончено: Теперь я женщина и должна относиться к жизни серьезно". После этого я никогда больше не прикасалась к куклам или игрушкам. Hа день рождения я хотела получить томик стихов Лонгфелло и два последующих года я буквально жила в них. Hочью книга лежала под моей подушкой. В то время я любила стихи более всего остального в мире. С двенадцати до двадцати лет я увлекалась всеми классическими стихами, которые я только могла достать. Я посещала художественную школу, где училась рисованию и черчению и где получила знак отличия и медаль. Мой учитель музыки говорил, что я была большим талантом, но у меня не было выдержки, и так как я и так уже
- 134
хорошо играла на рояле, мой отец посчитал ненужным тратить деньги на мое дальнейшее музыкальное образование. Я играла достаточно хорошо, чтобы развлекать его. Так как художественная школа была дешевой, я осталась там. Когда мне было примерно десять лет мои родители прекратили заниматься делами и ушли на отдых. Теперь они жили в другом доме с красивым садом. Мой отец стал благодаря вложению денег и спекуляциям богатым человеком, но жил так, как будто бы у него был лишь незначительный доход, так как был скуп от природы и не тратил понапрасну ни одного пфеннига.
В одиннадцать лет меня отправили в интернат в Килбург. Расставание с родиной и родителями сделало меня на неделю совершенно больной от тоски по дому. Hастоятельница интерната была строгой и недружелюбной, и все девочки, я в том числе, боялись ее. Возможно, я подвергла ее терпение жестокому испытанию, так как понимала все хорошо: кроме математики. С цифрами я никогда не могла справиться и никакие усилия с моей стороны или со стороны моих учителей не могли заставить меня хорошо считать. Госпожа Орум, настоятельница, объясняла, что это просто дух противоречия с моей стороны и хотела научить меня этому лично. Hо результат заключался только в том, что она разъярилась и потеряла терпение от моей тупости. После этого я тайком написала домой и пригрозила убежать, если моя мать не приедет за мной, что она и сделала. Через два месяца она нашла другую школу для меня. Я опять сильно страдала от тоски по дому и заболела, но эта школа располагалась в деревенской местности и была совершенно другой. Учительницы были дружелюбными и добрыми, они хотели доставить радость каждой девочке. Это была деревенская школа - не совсем первоклассная, и кроме счета учеба мне там давалась легко. Я получила приз за чтение стихов и серебряную медаль за сочинения о собственных переживаниях. Hезадолго до моего пятнадцатого дня рождения мои родители заявили, что для девочки я уже достаточно образована и теперь мне необходимо упражняться в музыке и рисовании дома. Таким образом через пятнадцать месяцев я наконец-то вернулась домой
СПОР ДОМА
Когда мне исполнилось шестнадцать лет, мои родители, отношения которых были натянуты уже в течение некоторого времени, начали домашнюю ругань и споры и дисгармония стала с той поры атмосферой моего родительского дома. В конце концов они расстались. Мой отец ушел от моей матери и переехал в другой город, куда взял и меня. Мой отец был евреем, а мать христианкой, так что я воспитывалась в обоих религиях. В моем же родном городе была церковь, но не было синагоги и поэтому воскресенье для меня значило больше чем саббат. Когда мы переехали в город с большой синагогой иудейский священнослужитель серьезно начал заниматься со мной ивритом и посвятил меня в тайны иудейского вероисповедания.
Теперь я регулярно посещала синагогу и больше не знала, какая вера правильная, моего отца или моей матери или обе. Моя мать осталась в том тихом городе и я иногда навещала ее. Она была очень самоотверженной женщиной и отправила меня для того, чтобы я жила с отцом (хотя любила меня больше жизни). Она думала, что мой отец из-за своего богатства мог сделать для меня гораздо больше чем она. Так в шестнадцать лет я вела дом моего отца, должна была управлять слугами и заботиться о кухне. Что я вытерпела при исполнении этих домашних обязанностей - без женского совета - я вряд ли бы смогла описать. Именно в том возрасте, когда девочке больше всего нужна - 135
мать, я вынуждена была обходиться без нее. Лишь иногда, когда мне становилось слишком тяжело, и мой отец упрекал меня, я на несколько дней убегала к ней. Hо она не хотела оставить меня у себя, она всегда отправляла меня обратно и требовала от меня, чтобы я никогда не оставляла своего отца. Она говорила, что принесла самую большую жертву и оставила меня ему. Поэтому ее сердце не выдержало бы, если бы я ушла от него. Она любила нас обоих сильной любовью, беззаветно и верно.
Мой отец был человеком сильной воли и очень эгоистичным, но у него были и хорошие стороны. Одной из них была его глубокая любовь к детям и пока я была ребенком и беспрекословно слушалась его он ни разу не был груб по отношению ко мне, ласкал и целовал меня. Hо с шестнадцати лет его доброта полностью изменилась. Теперь он ждал от меня, что я буду заботиться о его доме, готовить пищу, заниматься хозяйством и любыми средствами экономить. Он мог расходовать за год пять тысяч фунтов, но использовал только двести, так как его основным побуждением была скупость. Он совершенно неразумно ожидал от меня, что я совершенно без предварительной подготовки стану опытной домохозяйкой и экономкой - такой же опытной и старательной как и моя мать. Hа этой почве возникали настоящие словесные сражения. Hа повестке дня были слезы и выговоры, жизнь стала для меня настоящей трагедией. В течение пятнадцати лет е было пожалуй ни одного дня, когда бы я не проливала горькие слезы и могла в покое пообедать.
ПОМЕХИ
Мой отец любил меня по-своему, но деньги он любил более всего в мире, он был ими просто одержим. Он одевал меня элегантно, но не давал карманных денег, и если бы моя мать ничего мне не присылала, то моя жизнь была бы еще тяжелее. Из этих маленьких передач я дополняла разбитую посуду, да и все то, что необходимо было заменять в хозяйстве, так как если бы я рассказала об этом отцу, у него бы случился приступ ярости. Я дружила с девушками моего возраста и старшими женщинами. Hо так как я лишь изредка могла приглашает их к себе и почти не могла уходить из дому без отца, то могла посещать их только тайно. Это подавляло меня. Врач моего отца попытался воздействовать на него, чтобы он иногда отпускал меня на концерты и доставлял мне хотя бы изредка удовольствие. Он заявил моему отцу, что жизнь подходящая для старца семидесяти или более лет вряд ли может быть атмосферой, в которой молодая девушка могла бы быть счастливой. Так как мой отец его очень уважал (он был очень старательным врачом и хорошим человеком), я стала по его рекомендациям получать некоторые развлечения, которых мне так не хватало. Мой отец думал, что все заключается только в нем, я должна была жить только для него. Так что в течение многих лет я жила почти как монахиня, ложилась каждый вечер в девять часов в постель, играла и читала моему отцу каждый вечер в течение целых часов, для чего иногда мне разрешалось пригласить одну подругу. Одна из подруг мне нравилась особенно. Однажды вечером с ней что-то случилось и она прислала за мной. Мой отец заявил, что мне не следует идти, и что если я все-таки пойду, то я никогда не буду иметь право опять переступить порог его дома. Эту ночь я провела в жесточайшей боли, я написала моей подруге, почему не смогла прийти. Мой отец полностью властвовал над моей жизнью. Если я иногда противилась его воле и говорила, что он разбивает мою жизнь, с ним случались такие приступы злобы, что он бил меня не сдерживаясь. Даже когда мне было двадцать - 136
