Метафизическую систему свою я называю идеал–реализмом. Это название означает, что реальное бытие, то есть временные и пространственно–временные события, возникают и существуют не иначе, как на основе идеального, то есть невременного и непространственного бытия: сверхвременные и сверхпространственные деятели творят свои проявления, придавая им логическое (согласно логически–онтологичес- ким законам мышления), временное и пространственное оформление. Вследствие такого строения мира становится понятным, что выработанная мною теория знания, интуитивизм, есть органический синтез эмпиризма и рационализма: всякое знание, будучи непосредственным созерцанием живого бытия, которое само в себе содержит логигески–онтологи- геское оформление, насквозь основано на опыте и вместе с тем оно насквозь логически обосновано.
Благодаря учению о том, что общие отвлеченные идеи подчинены индивидуальным субстанциональным деятелям, достигнут, как уже пояснено выше, синтез ценных сторон номинализма с ценными сторонами средневекового реализма, то есть учения о бытии общих идей.
Глава седьмая. Революция 1917 года
После опыта революции 1905 года я понял, что революционный переворот, сполна опрокидывающий историческую государственную власть, есть величайшее бедствие в жизни народа. Поэтому февральская революция 1917 года вызвала во мне чувство ужаса. У меня было мистическое восприятие исчезновения государственной организующей силы, социальной пустоты на ее месте.[30]
В апреле в Петербург приехал из Швейцарии Ленин и тотчас начал пропаганду против Временного правительства. Уже в конце апреля, идя по Литейному проспекту, я встретил демонстрацию с красными флагами и лозунгами против «буржуазного» правительства. Особенно ненавистны были большевикам министры Милюков и Гучков, которые и подали в отставку в начале мая.
Социалисты устраивали минтинги, организовывали школы для подготовки пропагандистов своих идей. Я счел себя обязанным принять участие в политической жизни и сказал А. А. Корнилову, члену Центрального Комитета партии «кадетов» (конституционно–демократической партии, партии народной свободы), что нам необходимо тоже устроить школу, в которой излагались бы и защищались идеалы нашей партии. Корнилов доложил об этом Центральному Комитету и такую школу было поручено организовать жене профессора Жижиленко и мне. Работа эта оказалась чрезвычайно сложною и трудною. Все другие занятия пришлось отложить в сторону и целые дни проводить в подыскании лекторов, помещений, скамеек и стульев для устройства наших митингов и т. п. На одном из таких митингов я говорил, между прочим, что в борьбе против капитализма можно резко осуждать капиталистическую эксплуатацию труда капиталом, но, конечно, необходимо сохранять уважение к личности капиталиста. Я считал это положение истиною, столь прочно обоснованною этически, что не может быть сомнения в ней. На первой скамье против меня сидела молодая интеллигентка, хорошо одетая; на лице ее я прочитал насмешливо отрицательное отношение к моей мысли. Ясно было, что фанатики–ре- волюционеры — люди с другой планеты, с которыми нельзя найти общего языка.
В нормальное время я много работал летом для подготовки лекций и семинария на будущий учебный год. Быть вне философской работы и отдавать все время мелочам организации политических лекций стало для меня невыносимо. Недель через шесть я отказался от ведения этой работы и она была передана другому лицу. Освободившись от нее, я тотчас принялся за чтение литературы о свободе воли, собираясь устроить семинарий, посвященный этой проблеме. Однако еще две общественные работы, интересные для меня, я выполнил в это время. У партии народной свободы был своего рода катехизис, брошюра, написанная профессором Московского университета Кизеветтером, русским историком. Присматриваясь к кратким и заманчивым лозунгам партии социалистов–революционеров, я решил написать брошюру с популярным изложением программы партии народной свободы. Она была напечатана под заглавием «Чего хочет партия народной свободы?». Кроме того мною была написана статья «О социализме» и напечатана летом 1917 г. в «Вестнике партии народной свободы». В этой статье я высказывал сочувствие английскому фабианскому социализму, задававшемуся целью осуществить социализм путем эволюционным, а не революционным. Я говорил в ней, что эволюционный путь приведет не к социализму, а к выработке новой формы экономического строя, сочетающей ценные стороны индивидуалистического хозяйства с ценными сторонами коллективистического идеала социалистов.
мая (старого стиля) родился в нашей семье сын Андрей. Однажды, когда жена моя еще лежала в постели после родов и я стоял у ее кровати, я услышал на улице топот копыт множества лошадей. Подбежав к окну, я увидел, что оседланные лошади без всадников мчатся в беспорядке по нашей улице. Они выбежали с Ивановской улицы, соседней с нами. Там находилась редакция только что основанной газеты, кажется «Воля», имевшей большие средства от влиятельной буржуазии и предназначенной для борьбы против крайних революционных партий. Правительство получило сведения о том, что большевики собираются овладеть помещением газеты и разгромить ее. Для защиты газеты был отправлен отряд казаков. Спешившись, казаки пошли поблизости в ресторан, полагаясь на то, что их дисциплинированные лошади будут стоять смирно. Большевики спугнули лошадей и они бросились бежать. Кончилось дело тем, что большевики овладели помещением газеты и Временное правительство не могло справиться с ними. С каждою неделею все яснее обнаруживалась неспособность правительства обуздать большевиков. Ему необходимо было опереться на какую‑либо надежную часть. Русский историк Мстислав Вячеславович Шахматов, племянник известного адвоката Шахматова, рассказывал мне в Праге, что он однажды был свидетелем следующего случая. Служа в секретариате Государственного Совета, он находился в Мариинском дворце где в это время происходило заседание министров Временного правительства. Во дворец явилась делегация Георгиевских кавалеров, вызвавшая к себе для переговора Милюкова. Шахматов стоял в зале за колонною и слышал, как делегаты сообщали, что они могут образовать военный отряд для поддержки Временного правительства. Милюков отклонил их предложение. Через несколько лет после этого рассказа Шахматова я воспользовался приездом Милюкова в Прагу и спросил у него, почему он отклонил предложение делегации Георгиевских кавалеров. Он ответил, что правительство не могло принять услуг случайно явившейся к нему делегации, члены которой не были ему известны.
Спасти правительство в конце лета мог только генерал Корнилов, шедший в Петербург со своею дивизиею, чтобы очистить город от большевиков, но предприятие этого замечательного генерала–демократа не удалось, главным образом, по вине Керенского. Вскоре после неудавшегося похода Корнилова большевики, руководимые Лениным и Троцким, свергли 25 октября (старого стиля) Временное правительство и захватили власть. Все интеллигентное общество, стоявшее вне революционных кругов, было уверено, что партин, увлеченная фантастически утопическим планом Ленина, осуществить социализм в экономически отсталой стране и состоящая из лиц, не знакомых с практикою государственной деятельности, продержится у власти не более двух–трех недель. Начались небольшие забастовки; и мы, профессора университета, тоже забастовали. Однако через три недели никаких сил для свержения большевиков не оказалось, и наша забастовка прекратилась.
Болыпевицкое правительство объявило, что все население должно сдать имеющееся у него оружие в течение трех дней под страхом смертной казни в случае невыполнения этого требования. У меня был браунинг, у сыновей два немецких тесака, которые были подарены им русскими ранеными солдатами. Мы не хотели отдать это оружие захватчикам власти. Мальчики бросили свои тесаки в четвертом этаже в трубу вентилятора, но оказалось, что они, долетев до третьего этажа, застряли в трубе и конец тесака торчал из вентилятора. Тогда они сбросили их в трубу в первом этаже и тесаки попали в подвал, затопленный водою после осеннего наводнения Невы. Браунинг мы с женою хотели бросить в Фонтанку или в Неву. Но оказалось, что это нелегко сделать так, чтобы остаться незамеченным. Поэтому мы обернули его клеенкою, поехали в Павловск и закопали его в парке под корнями высокой сосны.
В демонстрации в защиту Учредительного собрания мы с женою, конечно, участвовали; она не помогла. Собрание это было без труда разогнано болыпевицким правительством. Началась скучная беспросветная жизнь под давлением боль- шевицкого деспотизма. Тяжелое несчастие обрушилось в это время на нашу семью. Наша десятилетняя дочь Маруся, ангельский характер которой восхищал всех знавших ее, заболела в октябре 1918 года. Женщина врач, обслуживавшая гимназию, приняла ее болезнь за грипп. На четвертый день мы пригласили доктора Белоголового. Он заметил отек в ее горле и посоветовал пригласить ларинголога. К вечеру нам удалось добиться приезда ларинголога. Взглянув в глубину горла посредством зеркальца, он сказал, что у дочери нашей дифтерит, тяжелая форма этой болезни, называемая круп- пом. Это дифтерит на голосовых связках в глубине горла. Россия в это время была оторвана от всего культурного мира. Сыпной тиф, дифтерит, дизентерия косили множество жизней. Лекарств против этих болезней почти невозможно было достать. Нам удалось добыть антидифтеритную прививку, но было уже поздно, и наша дочь на следующее утро умерла. Пригласили священника отслужить панихиду. Эта служба начинается словами «Благословен Бог наш всегда, ныне и присно и во веки веков. Аминь». Эти слова, выражающие убеждение в том, что все случающееся в нашей жизни, руководимой Провидением, имеет глубокий смысл, производят в такой обстановке потрясающее впечатление.[31]
