«Благородные россияне! – деяния ваши чрезвычайны; величие подвигов ваших уменьшает, или со временем уничтожает уныние побежденных вами народов. Никому не постыдно быть вам покоренным, вам, превышающим самый Рок.
Когда вы повелеваете Року, – и Рок опускает долу тяжкий и страшный свой жезл: то повелите ему, да престанет он гнать народ иудейский! – Ведаю, что переменить сердца и мысли есть дело труднейшее в свете и требующее, может быть, столетнего труда: но ведаю и то, что предприятия россиян имеют всегда быстрейшие и почти неимоверные успехи. Дух Севера взыскует великих дел, и так да утвердит он новую и блистательную эпоху, переменив образ мыслей об уничиженной и слезящей дщери Израиля!» [425]
Еврейские общины Российской империи максимально использовали присутствие своих влиятельных представителей в Петербурге. По-видимому, Державин не ошибался, утверждая, что евреи собирают крупные денежные суммы на «подарки» членам Еврейского комитета и что посредником в этих делах выступает не кто иной, как Нота Ноткин [426]. Такова была обычная еврейская практика ведения дел с христианскими властями, и такие «подарки» редко не принимались, несмотря на праведный гнев Державина.
Общинная книга записей минского кагала, или «пинкас», содержит красноречивые свидетельства подобного рода. 31 октября 1800 г. старшины кагала ассигновали средства на поездку делегации в Витебск «для изучения тамошних учреждений» [427]. Это постановление выглядит странно. Чему могла научиться крупная и гордившаяся собой община Минска у своей скромной витебской «младшей сестры»? Чтобы понять это, надо вспомнить даты: Витебск входил в состав Российской империи с 1772 г., Минск же – только с 1793 г. Поэтому минские кагальники хотели узнать, «как это делали в Витебске», чтобы овладеть тонкостями обращения с новыми русскими хозяевами.
Книга минского кагала показывает, насколько серьезно общинное руководство относилось к поддержанию хороших отношений с христианскими властями. Они прекрасно изучили календарь своих соседей и преподносили им подарки к Пасхе, Рождеству, Новому году. Например, на Рождество 1802 г. кагал раздал в подарок 82 фунта сахара-рафинада. В 1803 г. минский городничий получил 15 рублей как свадебный подарок. В 1797 г. представителю кагала выделили деньги «на устройство в ратуше закуски и попойки для судей, занимающихся ныне в ратуше делом еврейских ремесленников, которое поступило в магистрат». В 1802 г. кагал внес 100 рублей в городскую казну «в счет иллюминации при случае визита Императора Александра 1-го в Минск» [428].
Петербургские штадланы, как хорошо понимали провинциальные общины, попали «в случай» и получили доступ к высшим лицам в государстве лишь благодаря своему богатству и капризу фортуны. Польское еврейство выработало иные, более изощренные методы защиты своих интересов, воплощенные в общегосударственных еврейских советах, или ваадах. Эти органы официально признавались польским государством. В них входили представители, которые, в отличие от штадланов, по всей форме назначались своими общинами. И хотя польское государство упразднило ваады в 1764 г., традиции и приемы их деятельности продолжали существовать. Нередко фактическое наличие ваадов заставляло власти считаться с ними, как было в 1789 г., когда полномочные представители кагалов отправились в Варшаву для защиты еврейских интересов на Четырехлетнем сейме [429]. В России подобным примером была еврейская депутация с обширными полномочиями, явившаяся в 1785 г. из Белоруссии в Петербург, чтобы просить Сенат гарантировать права евреев, данные им Городовым уложением [430]. Всякий раз, как евреям представлялся случай выступить советниками официальных властей, они проявляли полную готовность к сотрудничеству, как, например, в августе 1773 г., когда еврейские делегаты собрались в Полоцке по приглашению властей [431].
Неудивительно, что, впервые услыхав о создании Еврейского комитета, евреи откликнулись на это известие традиционным образом, освященным временем. Император Александр назначил членов Комитета в ноябре 1802 г., а шесть недель спустя собралось руководство минского кагала, чтобы избрать представителей в столицу:
«Вследствие распространившихся неблагоприятных слухов из столицы, Петербурга, о том, что дела, касающиеся всех евреев вообще, переданы ныне в руки пяти сановников, с тем, чтобы они распоряжались ими по своему усмотрению, необходимо поехать в столицу С.-Петербург, и просить Государя нашего, да возвысится слава Его, чтобы они не делали у нас никаких нововведений» [432].
Когда правительство, предупрежденное Нотой Ноткиным, узнало о тревоге и волнении в еврейских общинах, оно решило использовать ситуацию, чтобы получить нужные Комитету сведения от самих евреев. 21 января 1803 г. министр внутренних дел Кочубей разослал циркуляр губернаторам западных губерний, в котором велел им внушить еврейским общинам, что
«…при учреждении комитета о евреях никак не было в намерении стеснять их состояние или умалить существенные их выгоды; напротив того, предполагается им лучшее устройство и спокойствие, а потому оставались бы они в твердой уверенности к правительству, пользу их надзирающему» [433].
Одновременно Кочубей распорядился, чтобы каждый губернский кагал выбрал депутатов и направил их в столицу «для личного объяснения, открыв способы самим кагалам, чрез посредство начальников губернии, изъяснить мысли их о лучшем устройстве, и таким образом удостоверив заключения свои всеми сведениями и сравнив их со всеми местными уважениями» [434]. По предположению Ю.Гессена, из-за финансовых трудностей лишь общины Минска, Каменец-Подольска, Могилева и Киева смогли направить представителей в столицу, причем многие их них были купцами первой гильдии [435]. Первые еврейские делегаты начали прибывать летом 1803 г.
Существует мало документальных свидетельств об их роли как информаторов или консультантов в период разработки первого варианта «Положения». В официальном обзоре деятельности Комитета просто говорится, что еврейским депутатам был представлен проект «Положения» на предмет исправлений и дополнений. После долгой проволочки депутаты ответили, что не могут дать свои замечания, не посоветовавшись с общинами, и попросили шесть месяцев на консультации. Комитет не согласился, так как предвидел, что «по опыту медлительности в объяснениях депутатов» консультации эти окажутся бесполезными. Мало того, «по неопределенности и разнообразию мнений» они лишь вызовут распространение вредоносных слухов среди евреев. Тем не менее твердо придерживаясь того принципа, что евреи должны участвовать в преобразовании своей собственной жизни, комитет приказал губернаторам передать проект «Положения» в кагалы, чтобы «не делая в статьях сих никакой отмены, представили они виды свои к дополнению их новыми средствами, кои бы пользе их, по местными уважениям, принять было можно» [436].
Комитет был весьма разочарован ответами, полученными из общин. Главное требование кагалов состояло в том, чтобы вступление в силу различных статей нового «Положения» было отсрочено на пятнадцать-двадцать лет. В первую очередь это касалось статей, относящихся к виноторговле и арендаторству. Утомленный несговорчивостью евреев. Комитет отверг эти просьбы и подал окончательный проект «Положения» на утверждение императору.
И современники, и позднейшие историки критиковали политику общинного руководства и его представителей в столице как бессмысленное упрямство. Безымянный комментатор – определенно, еврей – в 1807 г. писал о представителях общин в Петербурге, что «выбор их руководим был одним суеверием и страстью богачей». Он привел нелестное для них сравнение с просвещенными петербургскими штадланами, впрочем сожалея о том, что последние не сумели воспользоваться своей образованностью и просвещенностью, чтобы критически осмыслить истинное положение вещей [437]. Эту тему развил Ю.Гессен, описавший кагальную верхушку как богатых плутократов, хозяев общины и врагов всяких перемен, пусть даже выгодных для общины в целом, но грозящих их полновластию [438]. Эта политика привела к неудаче: «Таким образом, надо думать, что влияние депутатов отразилось на „Положении“ в самом ничтожном размере» [439].
Но столь строгие оценки опровергаются данными из архивов. В них сохранились документы минского и киевского губернских кагалов, говорящие о хитроумных – и до известной степени успешных – шагах, предпринятых в связи с разработкой проекта «Положения» [440]. В частности, есть сведения о том, что кагалы пытались защитить интересы всех слоев общества, а не только общинной аристократии. Так, минский кагал внес предложение разрешить богатым евреям покупать деревни, чтобы строить в них мануфактуры и нанимать на работу бедных евреев [441]. Конечно, здесь явно отразились интересы элиты кагала, тем более что затем следует рекомендация разрешить евреям – владельцам таких деревень, заводить в них винокурни. Но одновременно кагалы горячо предостерегали от последствии поспешных переселений, утверждая, что главными жертвами окажутся еврейские бедняки.
