Когда наступило время христосоваться, Андрей, после того как был выполнен этот обряд с духовными лицами, сразу же направился на клирос и подошел к своим знакомым.
— Христос воскресе! — обратился он к Вере Николаевне.
— Воистину воскресе! — произнесла она и трижды поцеловала юношу.
Настала очередь христосоваться с Лидой, с которой они еще ни разу не целовались. Андрей, набравшись смелости, обратился с теми же словами пасхального приветствия к девушке. Она ответила ему. Молодой человек наклонился, чтобы троекратно облобызаться, но Лида покраснела и слегка отвернулась.
Вера Николаевна, заметив краску смущения на лице дочери, сказала ей:
— Что же ты, Лидочка, отворачиваешься? Надо отвечать.
Андрей робко поцеловал Лиду и торопливо отошел, чтобы принять участие в продолжавшемся богослужении.
После службы, несказанно счастливый, возвращался он домой. Все пело и ликовало в нем. Радость пасхальная сливалась с чисто земной, человеческой радостью, которую испытывает юноша, впервые запечатлевший поцелуй на устах любимой девушки.
Прошла пасха.
Снова с портфелем в руках Андрей шагает в школу. Настроение неважное: придется держать ответ за пропущенные дни.
В класс он зашел вместе со звонком и быстро уселся рядом с Николаем, который даже не поздоровался с ним. Андрею очень хотелось обсудить с ним единый план действий: ведь и Колька тоже будет держать ответ за пропуск занятий. Но гордость не позволила ему заговорить.
«Будь что будет! — решил юноша. — Все равно осталось немного до поступления в семинарию. Авось не выгонят из школы. Остальное как-нибудь перетерплю».
Первый и второй уроки прошли без особых происшествий. Все шло своим чередом. Но вот наступил третий урок — тригонометрия, — его, как и все математические предметы, вел классный руководитель Михаил Николаевич Павленко. Это был старый, многоопытный педагог.
Как только он вошел в класс, Андрей сразу увидел, что Михаил Николаевич не в настроении. Он сухо поздоровался с учениками, сел за стол, дрожащими руками надел очки и раскрыл классный журнал. У него была привычка в начале урока посвящать некоторое время классным делам, в том числе и выяснению причин, по которым его питомцы пропустили занятия.
Так случилось и сегодня. Он пальцем водил по журналу, рассматривая клеточки, в которых за вчерашний и предшествующие дни стояла буква «н» — не был.
Тех учеников, против фамилий которых стояла это злосчастная буква, Михаил Николаевич громким голосом подзывал к себе и требовал, как он говорил, «документации», подтверждающей мотивировку пропуска. Уже несколько человек предстали перед ним. Большинство благополучно отчиталось. Настала очередь Николая.
— Птичкин! — вызвал классный руководитель. — У вас пропущено полторы недели. Почему?
— Болел, — лаконично ответил юноша.
— Представьте документацию.
Николай протянул какую-то бумажку. Андрей с замиранием сердца следил, что будет дальше. Михаил Николаевич долго рассматривал бумагу, потом, слегка усмехнувшись, сказал:
— Хорошо, Птичкин. Вы представили справку от врача. Это аргумент. Садитесь.
Казалось, все сошло благополучно и Николай мог спокойно вздохнуть. Но тут случилась неожиданность: поднялся секретарь комсомольской организации и попросил у преподавателя разрешения задать Птичкину вопрос.
— Пожалуйста, — удивленно ответил он.
— Скажи, Птичкин, ты действительно был болен? — спросил комсорг.
— Да, — буркнул Николай.
— Тогда как ты мог быть в соборе в пасхальную ночь? Я тебя и Смирнова сам видел там в этих, как их называют, длинных белых рубашках.
«Все пропало!» — с тревогой подумал Андрей.
Николай попытался вывернуться.
— Я болел гриппом и пролежал всю прошлую неделю, — не моргнув глазом, ответил он. — К воскресенью я поправился и вышел в собор. В школу прийти не мог. Врач запретил мне ходить в школу, чтобы не занести инфекцию в класс.
Михаил Николаевич сердито произнес:
— Вукул и Птичкин после этого урока — к директору. Там объяснитесь!
Затем он провел пальцем по журналу и вызвал:
— Смирнов!
— Я, — ответил Андрей.
— А вы почему пропустили занятия?
— Была пасха, и я, как верующий, в эти дни ходил в церковь…
— Это для меня не аргумент! После урока и вы к директору!
Как только прозвенел звонок, трое молодых людей вместе с классным руководителем вошли в кабинет директора. Михаил Николаевич что-то сказал ему и удалился. Птичкин и Смирнов стояли напротив директорского стола, чуть поодаль — Вукул. На диване сидела преподавательница истории Мария Ивановна.
Директор школы, мужчина средних лет, затянувшись папиросой, спросил:
— Это правда, молодые люди, что вы пропустили полторы недели занятий?
— Да, — ответили иподьяконы.
— Позвольте вас спросить, почему?
— Я болел и представил справку от врача, — твердо произнес Николай.
— Допустим. А вы что скажете по этому поводу? — обратился директор к Вукулу.
— Я в пасхальную ночь пошел в собор посмотреть, что там делается, много ли там молодежи. И вдруг вижу этих ребят, одетых в белые рубашки, со свечами в руках вместе с попами. Я полагаю, что больной человек, если он не может прийти в школу, не мог бы пойти и в церковь. Врет Птичкин, что он был болен. Липовая у него справка.
— Ну что, Птичкин? — спросил директор. Николай повторил прежний вариант своего объяснения.
— Так, так, — произнес директор, продолжая курить. — Ну, а вы, Смирнов?
— Я верующий. С детства прислуживаю в церкви и по большим религиозным праздникам всегда пропускаю занятия. Но это не мешает мне учиться. Двоек у меня нет. Отметки хорошие.
— Замечательно… Вы меня обрадовали… Оказывается, у меня в школе целая секта образовалась, попы завелись, — иронически усмехнулся директор.— Стыдно, молодые люди, стыдно!
Иподьяконы молчали.
— Птичкин, скажите, что вас заставляет прислуживать попам? — сердито обратился директор к Николаю.
— Материальные соображения, — немного подумав, ответил Птичкин. — У меня отец зарабатывает мало. Нам трудно жить. А в соборе я немного подрабатываю…
— А в бога вы верите? — спросил директор.
Замявшись, Птичкин ответил нетвердым голосом:
— Нет, не верю.
Андрею стало стыдно за приятеля. Раньше он как-то не задумывался — верит ли Николай или нет. Он считал это само собой разумеющимся. «Коля — безбожник?!. Нет, он просто смалодушествовал, схитрил, чтобы не приставали», — подумал Андрей. И все же ему было обидно за церковь, за бога, от которого так легко отказались.
— Надеюсь вы, Птичкин, не намерены стать попом? Даже за большие деньги? — спросил директор.
— Нет. После окончания школы я постараюсь поступить в университет, на физико-математический факультет.
— Это хорошо, — удовлетворенно сказал директор. — Я вам настоятельно советую бросить церковь. Религия — дурь, и стыдно участвовать в этой комедии. А вы, Смирнов? — обратился он к Андрею. — Что заставляет вас служить в соборе? Тоже деньги?
— Нет, я уже сказал вам, что я верующий!
Директор недоуменно передернул плечами.
— Не понимаю, решительно не понимаю, как в наше время можно верить в бога? Вы что, глупенький?
Андрей промолчал.
— Вы, может быть, попом думаете стать?
— Да, думаю, — тихо, но твердо ответил юноша.
— Безобразие! Вы позорите школу, которая вас воспитала! Советую вам: подумайте как следует и бросьте эту дурь! А теперь идите и больше не пропускайте занятий.
— Не будем пропускать, — облегченно вздохнув, ответили оба иподьякона. И надо сказать, пообещали совершенно искренне: до начала выпускных экзаменов больше не было крупных церковных праздников.
Все трое вышли из кабинета директора и молча пошли по длинному школьному коридору. Вслед за ними вышла и Мария Ивановна. Она окликнула Смирнова:
— Андрюша, я хотела бы поговорить с тобой.
— Пожалуйста, Мария Ивановна.
— Жалко мне тебя, Андрей, — проговорила учительница.
— Почему? — с искренним недоумением спросил он.
— Потому, что ты веришь в бога!
— Жалеть меня нечего, Мария Ивановна, — с жаром проговорил Андрей. — Что плохого в моей вере? До меня тысячи лет люди верили, ходили в церковь, молились. А разве они плохими были? Или взять меня. Чем я хуже других ребят? Учусь хорошо, уроки отвечаю, а чем занят в свободное время — мое дело, никого это не касается! Другие ребята в футбол гоняют, а я в церковь иду. Мне так нравится.
— Плохо уже то, что религия вынуждает лгать!
— Простите, Мария Ивановна, она этому не учит. Напротив, она осуждает всякую ложь, неправду!
— Вы дарвинизм изучали?
— Да. В прошлом году.
