Ответил царь женщине, чтобы та спокойно шла домой, а он даст приказание о ней. Но женщина Фекоитянка продолжала:
— Позволь рабе твоей сказать еще слово господину моему.
— Ну, говори, говори да поживее. У меня дел государственного значения невпроворот.
— Царь, произнеся слова свои, ты обвинил себя самого, поскольку не возвращаешь изгнанника своего.
— Скажи, старая, не рука ли Иоава во всем этом с тобою?
— Ни направо, ни налево нельзя уклониться от того, что сказал господин мой… Точно, раб твой Иоав приказал мне. Он же вложил в уста рабы твоей все эти слова, чтобы притчею дать делу такой вид.
После прихода женщины, вызвал царь Иоава и приказал ему пойти и возвратить Авессалома. Иоав пал лицем на землю, поклонился, и благословил царя, сказав:
— Теперь знает раб твой, что обрел благоволение пред очами твоими, господин мой царь, так как ты сделал по слову раба своего.
Пошел Иоав в Гессур, и привел Авессалома в Иерусалим. Давид же сказал, чтобы Авессалом возвратился в дом свой, но лица царского он не увидит. Как видим, прощение было неполным.
Не было во всем Израиле мужчины столь красивого, как Авессалом, и столько хвалимого, как он. От пяток до макушки не было у него недостатка. Когда он стриг голову свою, — а он стриг ее каждый год, потому что она отягощала его, — то волоса с головы его весили двести сиклей, то есть почти два килограмма.
Родились у Авессалома три сына и одна дочь, которую он назвал Фамарь в честь сестры своей. Потом она стала весьма красивой девицей и сделалась женою Ровоама, сына Соломонова, и родила ему Авию.
Прожил Авессалом в Иерусалиме два года, а к царю так ни разу допущен не был. Послал Авессалом за Иоавом, чтобы послать его к царю, но тот не захотел придти к нему. Послал и в другой раз, но опять безуспешно, ибо ответил Иоав, что в семейные междусобойчики ему ввязываться не с руки, а что можно, он уже и так сделал.
Что может быть хуже раба, получившего власть? Авессалом забыл, как Иоав вытащил его из задницы и вернул в Иерусалим. И какая за то благодарность?
Сказал Авессалом слугам своим:
— Видите участок поля Иоава подле моего, и у него там ячмень? Пойдите, выжгите его огнем к едрене фене!
Выжгли слуги Авессалома тот участок поля огнем. Тут пришли слуги Иоава к нему, разодрав одежды свои, и пожалились Авессалому, что слуги его выжгли участок их огнем. Прогнал их Авессалом.
Пришел тогда сам Иоав к Авессалому в дом, и спросил, того зачем его слуги выжгли Иоавов участок огнем?
Сказал Авессалом Иоаву:
— Ну, это просто намек! Я же не все твое поле спалил, правда? Добром прошу тебя: сходи к царю и спроси его, какого хрена я приперся сюда из Гессура? Уж лучше было бы мне оставаться там. Хочу увидеть лице царя. Если же я виноват пред ним, то пусть убьет меня!
Иоав, хоть и нехотя, но пошел к царю. Царь, выслушав его, позвал Авессалома. Тот пришел к царю, поклонился ему, потом брякнулся фейсом об граунд, то есть пал лицем своим на землю пред царем, и поцеловал царь Авессалома.
Авессалом — в роли Лжедмитрия
После сего Авессалом совсем оборзел. Вставал Авессалом рано утром, и становился при дороге у городских ворот, и когда кто-нибудь, имея тяжбу, шел к царю на суд, то Авессалом подзывал его к себе и спрашивал, из какого тот города. Когда пришелец отвечал, то говорил ему Авессалом:
— Вот, дело твое доброе и справедливое, да у царя некому выслушать тебя.
И мечтал Авессалом:
— О, если бы меня поставили судьею в этой земле! Ко мне приходил бы всякий, кто имеет спор и тяжбу, и я судил бы его по правде.
И когда подходил кто-нибудь поклониться ему, то он простирал руку свою, обнимал его и целовал его. Так поступал Авессалом со всяким Израильтянином, приходившим на суд к царю, и вкрадывался Авессалом в сердце Израильтян.
Словом, Авессалом был первым в мире пиарщиком.
По прошествии сорока лет царствования Давида, Авессалом сказал царю, что хочет пойти в Хеврон исполнить обет, который дал Господу. Давид отпустил его.
А Авессалом разослал лазутчиков во все колена Израилевы, наказав им:
— Когда вы услышите звук трубы, то говорите: «Авессалом воцарился в Хевроне!»
С Авессаломом пошли из Иерусалима двести человек, которые были приглашены им, и пошли по простоте своей, не зная, в чем дело.
Во время жертвоприношения Авессалом послал за Ахитофелом Гилонянином, советником Давидова, из его города Гило. И составился сильный заговор, и народ стекался и умножался около Авессалома.
Пришел вестник к Давиду и сказал, что сердце Израильтян уклонилось на сторону Авессалома. Струхнул Давид не на шутку — не тот стал, что был в пору убиения Голиафа из рогатки — и сказал всем слугам своим в Иерусалиме:
— Убежим отсюда, ибо не будет нам спасения от Авессалома. Спешите, чтобы нам уйти, пока он не застиг и не захватил нас. А то ведь наведет на нас беды и истребит город мечом.
Странно, что на этот раз Давид не посоветовался с Господом Израиля! А ведь Господь наверняка встал бы на сторону своего любимчика. Да-а-а… Старость — не радость, маразм — не оргазм…
Так началась Гражданская война Израильского народа: брат пошел на брата, кум на кума, сват на свата. Красные били белых, белые били красных, а страдал, как всегда, народ.
Вышел царь и весь дом его за ним пешком. Только десять жен своих он оставил охранять дом свой. Неправда ли, странно: что могут десять баб против полчища Авессаломова?
Остановились передохнуть у Беф-Мерхата, а потом царь и весь народ перешли поток Кедрон, и пошли они по дороге к пустыне.
И плакала вся земля громким голосом.
Первосвященник и все левиты с ним несли ковчег завета Божия. И сказал царь первосвященнику:
— Возврати-ка ты ковчег Божий в город на прежнее его место. Если я обрету милость пред очами Господа, то он возвратит меня и даст мне видеть его и жилище его, а нет — то пусть мордует меня, как хочет, и пусть творит со мною, что ему благоугодно.
А сам Давид пошел на гору Елеонскую, шел и плакал; голова у него была покрыта, он шел босой, и все люди, бывшие с ним, покрыли каждый голову свою, шли и плакали.
Донесли Давиду, что Ахитофел — тот, который вещал, — входит в число заговорщиков с Авессаломом. И взмолился тогда Давид:
— Господи, разрушь совет Ахитофела!
Когда Давид взошел на вершину горы, где он поклонялся Богу, то попался ему Хусий Архитянин, друг его. Хотел он присоединиться к Давиду, но тот сказал, чтобы он пошел с его спецзаданием к Авессалому. Приказал ему Давид обмануть Авессалома, сказав, что Хусий перебежчик и теперь его сторонник. Главная задача была расстроить советы Ахитофела, которые тот давал Авессалому.
И сделал Хусий, друг Давида, как договорились: пришел в Иерусалим. Вскоре Авессалом с Ахитофелом и весь народ Израильский за ними пришли в Иерусалим.
Встреча Давидом Сивы и Семея
Когда Давид сошел с вершины горы, то повстречался ему Сива, слуга Мемфивосфея, с парою навьюченных ослов, на которых было двести хлебов, сто связок изюму, сто связок смокв и мех с вином.
— Куда путь держишь, Сива? Для чего все это у тебя?
— Ослы для дома царского, для езды, а хлеб и плоды для пищи отрокам, а вино для питья ослабевшим в пустыне.
— А где господин твой?
— Да он остался в Иерусалиме и говорит, что теперь-то дом Израилев возвратит ему царство его отца.
— А я дарую тебе все, что у Мемфивосфея!
— О добрейший! Да обрету я милость в глазах господина моего царя!
Когда дошел царь Давид до Бахурима, то вышел оттуда человек из рода дома Саулова, по имени Семей, сын Геры, и начал хулить и злословить, а потом и вовсе стал бросать камнями в Давида и в рабов его, приговаривая:
— Уходи, уходи, убийца и беззаконник! Господь обратил на тебя всю кровь дома Саулова, вместо которого ты воцарился, и предал Господь царство в руки Авессалома, сына твоего. И вот, ты в беде, ибо ты — кровопийца.
И сказал Авесса, сын Саруин, царю:
— Зачем злословит этот мертвый пес господина моего царя? Пойду-ка я и сниму с него голову.
— Что мне и вам, сыны Саруины? — вопросил в ответ Давид. — Оставьте его, пусть себе злословит на здоровье, ибо это не иначе, как Господь повелел ему злословить меня. Уж если мой сын, который вышел из чресл моих, ищет души моей, то тем больше может себе позволить сын Вениамитянина. Может быть, Господь призрит на уничижение мое, и воздаст мне Господь благостью за теперешнее его злословие.
И продолжал идти своею дорогой царь Давид с людьми своими, а Семей шел по окраине горы и продолжал злословить и пулять в царя и его свиту бульники. Не узнать было прежнего Давида — сбледнул с лица и скуксился. Куда ты, удаль прежняя, девалась? Куда умчались дни лихих забав?
