Несмотря на все эти столь убедительные доказательства материальности души или ее тождества с телом, некоторые мыслители предположили, будто душа в отличие от тела нетленна, будто эта часть человека пользуется особой привилегией бессмертия и освобождена от разложения и изменений форм, которые мы наблюдаем во всех телах природы. Словом, вообразили, будто душа в силу свойственного ей преимущества не умирает. Ее бессмертие казалось особенно бесспорным тем, кто признавал ее духовной; сделав из нее простое, непротяженное, лишенное частей существо, совершенно отличное от всего того, что мы знаем, эти мыслители утверждали, будто душа не подчинена законам, которые господствуют над всеми телами и существами, находящимися, как нам показывает опыт, в процессе непрерывного разложения.
Чувствуя в себе скрытую силу, невидимым образом производящую и направляющую все движения их организма, люди думали, будто и вся природа, энергии и способов действия которой они не знали, должна получать свое движение от некоего активного начала, аналогичного их душе и действующего на великую машину вселенной так, как их душа действует на тело.
Удвоив себя, человек удвоил и природу. Он отличил природу от ее собственной энергии; он обособил ее от ее двигателя, который мало-помалу сделал духовным. Отличное от природы существо было признано душой мира, а души людей - частичными эманациями этой универсальной души. Такой взгляд на происхождение наших душ относится к глубочайшей древности. Его придерживались египтяне, халдеи, евреи, а также большинство восточных мудрецов. В их школах Ферекид1, Пифагор, Платон почерпнули учение, столь лестное тщеславию и воображению смертных. Моисей, по-видимому, верил вместе с египтянами в эманацию души из божества: "И создал господь бог человека из праха земного и вдунул в лицо его дыхание жизни; и стал человек душою живою". См. "Бытие", гл. II, ст. 7. Но христиане в настоящее время отвергают теорию эманации, так как она предполагает делимость божества; кроме того, так как христианская религия нуждается в аде для мучений грешников, то вместе с душой последних пришлось бы осудить на муки и часть божества. Хотя из приведенных выше слов Моисея можно заключить, что душа является частью божества, мы не видим, однако, чтобы учение о бессмертии души проводилось в какой-нибудь из приписываемых ему книг. Евреи усвоили, кажется во время вавилонского пленения, учение о загробных наградах и наказаниях, которое Зороастр проповедовал персам, но которого не знал или по крайней мере не сообщил своему народу законодатель евреев. Таким образом, человек счел себя частью бога, поверив, будто какая-то часть его бессмертна, как и само божество. Но придуманные в дальнейшем религии отказались от этого лестного для человека учения, сочтя его несовместимым с другими элементами своих систем. Они стали утверждать, что владыка природы, или ее двигатель, вовсе не есть ее душа, что благодаря своему всемогуществу он творит человеческие души, по мере того как производит предназначенные для них тела, и что эти души, произведенные всемогущей волей, пользуются бессмертием.
Но, оставив в стороне различные варианты учения о происхождении душ, надо заметить, что те, кто считал, будто душа есть эманация божества, верили, что после смерти тела, служившего оболочкой или темницей души, она возвращается к своему первоисточнику, вновь сливаясь с ним. Сторонники же учения о духовности и бессмертии души, не признававшие догмата о божественной эманации души, были вынуждены допустить существование какой-то особенной области, какого-то местопребывания душ, которое их воображение рисовало им в соответствии с их надеждами и опасениями, желаниями и предрассудками.
Нет ничего более общепринятого, чем догмат о бессмертии души, и ничего более распространенного, чем ожидание загробной жизни. Так как природа вдохнула во всех людей страстную любовь к жизни, то необходимым следствием этого явилось желание, чтобы жизнь длилась вечно. Это желание скоро превратилось в уверенность, а внушенное природой людям стремление к вечному существованию сделали аргументом в пользу того, что человек никогда не перестанет существовать. Наша душа, говорит Аббади2, не имеет бесполезных желаний, она естественным образом желает вечной жизни. Руководствуясь какой-то странной логикой, он заключает отсюда, что это желание не может не быть удовлетворено. Цицерон сказал до Аббади: ("Tuskul. disput.", lib. I.) ("Сама природа безмолвно свидетельствует о бессмертии души; каким-то образом она запечатлела в сознании веков как бы некий пророческий знак этого. В согласии со всеми народами мы полагаем, что души уже пребывают вечно". ("Тускуланские беседы", кн. I.) Таким образом, идея бессмертия души уже превратилась здесь во врожденную идею; однако тот же Цицерон считает Ферекида автором этого догмата. Как бы то ни было, настроенные таким образом люди с жадностью прислушивались к тем, кто преподносил им столь отвечающие их желаниям учения. Однако не будем считать чем-то сверхъестественным желание существовать, которое всегда было и будет свойственно человеку. Не станем поражаться тому, что человек с таким восторгом принял приятную для него гипотезу, обещавшую ему удовлетворение его желаний, но остережемся заключать, будто это желание является несомненным доказательством реальности загробной жизни, которой люди занимаются слишком много и в ущерб своему земному счастью. Любовь к жизни является у нас лишь естественным стремлением одаренного чувствительностью существа, которому свойственно желать самосохранения. У людей это желание пропорционально энергии их души или силе их воображения, и они всегда готовы осуществлять то, чего очень сильно желают. Мы желаем жизни тела, и, однако, это желание остается неудовлетворенным. Почему же желание жизни души не может быть таким же обманчивым, как и первое? Вот как рассуждают сторонники учения о бессмертии души: "Все люди желают жить вечно, следовательно, они будут жить вечно". Но разве нельзя, рассуждая аналогичным образом, сказать: "Все люди естественным образом желают быть богатыми, следовательно, все люди когда-нибудь будут богатыми".
Элементарнейшее размышление о природе нашей души должно было бы убедить нас, что мысль о ее бессмертии является простой иллюзией. Действительно, что такое наша душа, как не принцип чувствительности? Что значит мыслить, наслаждаться, страдать, как не чувствовать? Что такое жизнь, как не совокупность модификаций и движений, свойственных организованному существу? Поэтому, как только тело перестает жить, чувствительность не может больше функционировать, вследствие чего идеи, а значит, и мысли более не могут возникать в мозгу. Идеи, как уже было доказано, являются к нам через посредство органов чувств; но как сможем мы, будучи лишены этих органов, иметь восприятия, ощущения, идеи? Если из души сделали особое существо, отделив ее от одушевленного тела, то почему из жизни не сделали особого существа, отделив ее от живого тела? Жизнь есть сумма движений всего тела, чувство и мысль составляют часть этих движений, поэтому у мертвого человека эти движения прекращаются, как и все остальные.
Действительно, как сумеют нам доказать, что душа, которая способна ощущать, мыслить, желать, действовать лишь при помощи своих органов, сможет страдать и наслаждаться или даже сознавать свое существование, когда сообщавшие ей все эти чувства органы распадутся или будут уничтожены? Разве не очевидно, что душа зависит от размещения частей тела и от порядка, в котором совместно функционируют эти части? Поэтому раз уничтожена органическая структура, то, несомненно, уничтожена и душа. Разве мы не видим в течение всей нашей жизни, что всякие изменения, испытываемые нашими органами, изменяют душу, волнуют ее, приводят в расстройство? А между тем желают, чтобы эта душа действовала, мыслила, существовала, когда эти органы совершенно исчезнут!
Организованное существо можно сравнить с часами, которые, будучи разбиты, уже не могут выполнять своего назначения. Утверждать, что душа будет ощущать, мыслить, страдать после смерти тела,- все равно что утверждать, будто разбитые на тысячу кусков часы смогут продолжать звонить и отмечать время. Те, кто говорит, что наша душа может существовать, несмотря на разрушение тела, утверждают, очевидно, что модификация какого-нибудь тела может сохраниться после того, как уничтожен ее субъект, а это совершенная бессмыслица.
Нам не преминут возразить, что сохранение души после смерти тела следствие божественного всемогущества. Но это значит подкреплять бессмыслицу произвольной гипотезой. Какую бы природу ни приписывать божественному всемогуществу, оно не может сделать, чтобы какая-то вещь существовала и не существовала в одно и то же время; оно не может сделать, чтобы душа ощущала или мыслила без необходимых для мышления посредников.
