Отвечаю: как уже было сказано (3), величина добродетели со стороны вида зависит от ее объекта. Однако коль скоро присущим всем трем теологическим добродетелям объектом является Бог, то ни одна из них не может быть больше другой на основании того, что она направлена на больший объект, но – только на основании того, что она более близка к этому объекту, из чего следует, что любовь больше других. Так это потому, что другие [теологические добродетели] по самой своей природе предполагают некоторую удаленность от объекта, поскольку вера направлена на невидимое, а надежда – на то, чем не обладают. Но любовь к горнему направлена на то, чем уже обладают, причем и в том смысле, в каком любимый присутствует в любящем, и в том, в каком любящий вовлечен желанием в единение с любимым, в связи с чем [в Писании] сказано: «Пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог – в нем» (1 Ин. 4:16).
Ответ на возражение 1. Вера и надежда не связаны с любовью таким же образом, как рассудительность с нравственной добродетелью, и причины на то две. Во-первых, та, что теологические добродетели направлены на превосходящий человеческую душу объект, в то время как рассудительность и нравственные добродетели направлены на то, что ниже человека. Но любовь к высшему превосходит его познание, поскольку познание совершенствуется знанием, находящимся в том, кто познает, в то время как любовь совершенствуется стремлением любящего к любимому. В самом деле, то, что возвышеннее человека, более превосходно само по себе, нежели как находящееся в человеке, поскольку то, что находится в чем-то [другом], находится в нем согласно его модусу. Что же касается тех вещей, которые ниже человека, то с ними дело обстоит совершенно иначе. Во-вторых, та, что рассудительность умеряет относящиеся к нравственным добродетелям движения желания, в то время как вера не умеряет относящееся к теологическим добродетелям движение стремящегося к Богу желания, но только выявляет объект. И это движение желания к объекту превосходит человеческое познание, в связи с чем [в Писании] и говорится про «превосходящую разумение любовь Христову» (Еф. 3:19).
Ответ на возражение 2. Надежда предполагает любовь к тому, что человек чает обрести, и эта любовь суть любовь вожделеющая, посредством которой желающий блага в первую очередь любит самого себя. С другой стороны, любовь к горнему подразумевает любовь дружескую, к которой мы подвигаемся надеждой, о чем уже было говорено выше (62, 4).
Ответ на возражение 3. Производящая причина возвышеннее следствия, а располагающая причина – нет. В противном случае теплота была бы возвышеннее души, к которой теплота располагает материю. Но именно таким вот образом вера и порождает надежду, а надежда – любовь, то есть так, что одна располагает другую.
Вопрос 67. О ТОМ, ПРОДОЛЖАЮТ ЛИ [СУЩЕСТВОВАТЬ] ДОБРОДЕТЕЛИ ПО ОКОНЧАНИИ ЭТОЙ ЖИЗНИ
Теперь нам предстоит рассмотреть [вопрос о том], продолжают ли [существовать] добродетели по окончании этой жизни, под каковым заглавием будет исследовано шесть пунктов: 1) сохраняются ли нравственные добродетели после этой жизни; 2) сохраняются ли умственные добродетели; 3) сохраняется ли вера; 4) сохраняется ли надежда; 5) остается ли что-нибудь от веры или надежды; 6) сохраняется ли любовь.
Раздел 1. СОХРАНЯЮТСЯ ЛИ НРАВСТВЕННЫЕ ДОБРОДЕТЕЛИ ПОСЛЕ ЭТОЙ ЖИЗНИ?
С первым [положением дело] обстоит следующим образом.
Возражение 1. Кажется, что нравственные добродетели не сохраняются после этой жизни. В самом деле, согласно сказанному [в Писании], в грядущем состоянии славы люди будут подобны ангелам (Мф. 22:30). Но, как читаем в десятой [книге] «Этики», нелепо приписывать ангелам нравственные добродетели[315]. Следовательно, и в человеке по окончании этой жизни нравственные добродетели не сохраняются.
Возражение 2. Далее, нравственные добродетели совершенствуют человека в деятельной жизни. Но по окончании этой жизни деятельной жизни не будет. Так, Григорий говорит, что «дела жизни деятельной исходят от телесного»[316]. Следовательно, по окончании этой жизни нравственные добродетели не сохраняются.
Возражение 3. Далее, как говорит Философ, мужество и благоразумие – это добродетели не обладающих суждением частей души[317]. Но не обладающие суждением части души, будучи актами телесных органов, разрушаются вместе с телом. Следовательно, похоже на то, что по окончании этой жизни нравственные добродетели не сохраняются.
Этому противоречит сказанное [в Писании] о том, что «праведность – бессмертна» (Прем. 1:15).
Отвечаю: как свидетельствует Августин[318], Цицерон был убежден в том, что главные добродетели не сохраняются по окончании этой жизни, и так это потому, что «в другой жизни люди будут блаженны одним познанием и знанием природы», «лучше и любимей которой», прибавляет Августин, «нет ничего, ибо это та природа, что сотворила и установила все остальные»[319]. Ниже он приходит к выводу, что эти четыре добродетели сохранятся и в будущей жизни, но при этом претерпят некоторые изменения.
Чтобы это стало понятным, надлежит обратить внимание на то, что в этих добродетелях наличествует как формальный, так и подобный материальному элемент. Материальным элементом в этих добродетелях является некоторая склонность желающей части к претерпеваниям и деятельностям в соответствии с определенным модусом, и так как такой модус устанавливается разумом, то формальным элементом как раз и является этот порядок разума.
Итак, нам следует утверждать, что эти нравственные добродетели не сохранятся в будущей жизни в том, что касается их материального элемента. В самом деле, в будущей жизни не будет ни желаний и удовольствий, связанных с питанием и размножением, ни страха и бесстрашия перед лицом смертельных опасностей, ни распределения и перераспределения вещей, используемых в нашей нынешней жизни. А вот со стороны формального элемента они пребудут и после этой жизни, но уже в более совершенном состоянии блаженства, притом совершенном настолько, насколько каждый разум будет обладать совершенной правотой в отношении вещей, связанных с этим [новым] состоянием жизни. Сама же желающая способность при этом будет полностью подчинена порядку разума в отношении всего, что касается указанного состояния. Поэтому Августин говорит, что «рассудительность будет там без какой-либо опасности ошибки, мужество – без страдания от переносимых бед, умеренность – без противодействия со стороны страстей. Так что рассудительность никогда не предпочтет или не посчитает равным какое-либо благо Богу, делом мужества будет прилепиться к Нему крепчайшим образом, делом умеренности – наслаждаться Им без изнеможения»[320]. Что же касается правосудности, то тем более очевидно, что она сохранит свое действие, а именно «подчиненность Богу» и в будущей жизни, поскольку и в этой жизни подчинение высшему является частью правосудности.
Ответ на возражение 1. Философ, говоря в этом месте о нравственных добродетелях, имеет в виду их материальный элемент – ведь у него идет речь о правосудности как об имеющей дело с «заключением сделок и возвращением вкладов», о мужестве как о «стойкости в опасностях и готовности к риску», об умеренности как об удерживающей от «дурных влечений».
Сказанное относится и к возражению 2. Ведь то, что связано с деятельной жизнью, принадлежит материальному элементу добродетелей.
Ответ на возражение 3. По окончании этой жизни будет наличествовать два состояния: одно – до восстановления, когда душа будет отделена от тела; другое – после восстановления, когда души будут воссоединены со своими телами. В этом состоянии восстановленности не обладающие суждением способности будут находиться в телесных органах точно так же, как они находятся и сейчас. Следовательно, мужество вполне сможет находиться в раздражительной, а благоразумие, или умеренность, в вожделеющей части настолько, насколько совершенно каждая из способностей будет расположена к тому, чтобы повиноваться разуму. А вот в предшествующем восстановлению состоянии лишенные суждения части будут присутствовать в душе не актуально, но, как уже было показано нами в первой части (77, 8), только виртуально в ее сущности. То есть ни одна из этих добродетелей не будет существовать актуально, а будет пребывать в своем корне, а именно в разуме и воле, которые, как уже было сказано (63, 1), являются своего рода питомниками этих добродетелей. Правосудность же, или праведность, пребывая в воле, сохранится. А бесконечной и бессмертной ее называют как потому, что воля неразрушима, так и потому, что ее акт не претерпит изменений.
