Сказал Давид Амессаю, чтобы тот созвал Иудеев в течение трех дней. Пошел Амессай созвать Иудеев, но промедлил более назначенного ему времени.
Не дождавшись Амеессая, Давид сказал Авессе:
— Теперь наделает нам зла Савей поболее, нежели Авессалом. Возьми-ка ты слуг моих и преследуй его, чтобы он не нашел себе укрепленных городов и не скрылся от глаз наших.
Вышли за Авессой люди Иоавовы, и Хелефеи и Фелефеи, и все храбрые пошли из Иерусалима преследовать Савея. Когда они были близ большого камня, что у Гаваона, то встретился с ними Амессай, возвращавшийся к царю. Иоав был одет в воинское одеяние свое и препоясан мечом. Сказал Иоав Амессаю: «Здоров ли ты, брат мой?» — и взял Иоав Амессая за бороду, чтобы поцеловать его. Амессай же не остерегся меча, бывшего в руке Иоава, и тот поразил его им в живот, так что выпали внутренности его на землю, и он умер.
Спасение Авела-Беф-Мааха за голову Савея
А Иоав и Авесса, брат его, погнались за Савеем. Весь народ Израильский пошел вслед за Иоавом преследовать Савея, а тот прошел чрез все колена Израильские чрез весь Берим до Авела-Беф-Мааха, собирая в свое ополчение жителей городов.
Подошел Иоав к Авеле-Беф-Маахе и осадили город, воины его старались разрушить стену. Тогда одна умная женщина закричала со стены города:
— Послушайте, послушайте! Скажите Иоаву, чтоб он подошел сюда, и я поговорю с ним.
Когда подошел Иоав, женщина сказала:
— Я из мирных городов Израиля. Зачем ты хочешь уничтожить город, и притом мать городов в Израиле? Для чего тебе разрушать наследие Господне?
— Да что ты, старая, сбрендила совсем? Да не будет этого от меня, чтобы я уничтожил или разрушил! Однако человек с горы Ефремовой, по имени Савей, поднял руку свою на царя Давида. Выдайте мне его одного, и я отступлю от города.
— Ладно! Будет тебе голова его брошена со стены.
Пошла та женщина по всему народу со своим умным словом и говорила ко всему городу, чтобы отсекли голову Савею. И таки отсекли!
Бросили башку Савееву Иоаву, и тот, удовлетворенный, затрубил трубою, и разошлись от города все люди его по своим шатрам.
Вернулся Иоав в Иерусалим к царю со своим вещдоком о победе — с отрубленною Савейской головою. Царь вручил ему Золотую (шестиконечную, конечно) Звезду Героя и Орден Давида и назначил Маршалом сухопутных войск Израильских.
Был голод на земле во дни Давида три года кряду. Оголодавший Давид вопросил Господа, за что эти казни Египетские над своим любимым народом чинит Всемилостивый. И сказал Господь:
— Это ради Саула и кровожадного дома его, за то, что он умертвил Гаваонитян.
— Господи, Боже мой! Но ведь народ-то при чем? Да и Саула уже на земле нет, как говорится, в обед сто лет! Да и Гаваонитяне не из народа тобою единогласно избранного!
— Додик! Я подумал о своем интернациональном долге. Пред Богом все равны, хотя вы, конечно, самые равные.
Делать нечего. Обратился Давид к Гаваонитянам:
— Что мне сделать для вас, и чем примирить вас, чтобы вы благословили наследие Господне?
— Не нужно нам ни серебра, ни золота от Саула, или от дома его. — Сказали ему Гаваонитяне. — И не нужно нам, чтоб умертвили кого в Израиле.
— Так чего же вам надобно? Просите!
— Выдай нам семь человек того человека, который губил нас и хотел истребить нас, и мы повесим их на солнце пред Господом в Гиве Саула, избранного Господом.
Интересное решение проблемы! Представляете, врываются к вам в вашу кооперативную квартиру омоновцы и размазывают вас по стенке: оказывается у вас дедушка был пират!
Давид согласился на это — чего не сделаешь ради Господа! — и выдал потомков Саула. Одного лишь пощадил царь — Мемфивосфея, сына Ионафана, сына Саулова, ради клятвы именем Господним, которая была между ним с Ионафаном.
Взял царь двух сыновей Рицпы, матери Мемфивосфея, и пять сыновей Мелхолы и отдал их в руки Гаваонитян, и они повесили их.
А говорят еще что сын за отца не отвечает… Не прав был Иззекиль, а вслед за ним спустя тысячелетия и семинарист-недоучка, ставший впоследствии лжепророком всего прогрессивного человечества.
Простил Господь Израиля. И, видимо на радостях, Давид начал очередную войну с Филистимлянами.
Однажды Иесвий, один из потомков Рефаимов, у которого копье было весом в триста сиклей меди, подкрался к отдыхавшему Давиду и хотел поразить его. Но тут как тут оказался Авесса и поразил Филистимлянского эсэра-убийцу. Тогда люди Давидовы поклялись, говоря: «Не выйдешь ты больше с нами на войну, чтобы не угас светильник Израиля».
С тех пор и повелось, что Верховный Главнокомандующий со своим Генштабом сидел глубоко в тылу, а с войсками, что на передовой, общались через порученцев, а позже и просто по телефону.
После этого многие потомки Рефаимовы пали от руки Давида и слуг его.
На радостях Давид сочинил песню и сам же ее исполнил перед народом. Некоторые из слов той песни, например, «Боже, царя храни…» были весьма популярны впоследствии.
Очередные казни Господни народу возлюбленному
Но Сущий, в сущности, буквально не может существовать без тусовок на земле. Гнев Господень опять возгорелся на Израильтян, и почему-то приказал он Давиду произвести перепись населения — исчислить Израиля и Иуду. Почему это был гнев Господень? И почему Всемогущий не смог сам в мгновение ока пересчитать все людей?
Приказал царь Иоаву военачальнику, чтобы тот прошел по всем коленам Израилевым и Иудиным от Дана до Вирсавии, и исчислил народ. Пошел Иоав с военачальниками от царя считать народ, пересчитал и потом подал список народной переписи царю. По результатам всенародной переписи оказалось, что Израильтян было восемьсот тысяч мужей сильных, способных к войне, а Иудеян всего пятьсот тысяч.
И вздрогнуло сердце Давидово после того, как он сосчитал народ. Сказал Давид Господу:
— Тяжко согрешил я, поступив так. Ныне молю тебя, Господи, прости грех раба Твоего. Неразумно поступил я…
В чем грех Давида был, понять трудно. Но Богодухновенная Книга не поясняет греха Давидива. Может, были какие приписки с статотчету, посланному Господу? Теперь за давностью лет уже не выяснишь…
Однако такой человек, как Давид на самого себя напраслины брать не будет — значит, он чем-то нагрешил!
На другой день утром было слово Господа к Гаду-пророку (не забыли? Гад — это не ругательство а имя такое), прозорливцу Давида:
— Пойди и скажи Давиду, что я предлагаю ему на выбор три наказания, пусть выберет себе любое.
Этот момент был судьбоносным для всего человечества: Господь дал право Человеку выбирать себе наказание самому. Это ли не зачатки пресловутой западной демократии?
Пришел Гад к Давиду, и возвестил ему:
— Это я — Гад и Гадом буду! Избирай себе, быть ли голоду в стране твоей семь лет, или чтобы ты три месяца бегал от неприятелей твоих, или чтобы в продолжение трех дней была моровая язва в стране твоей?
— Тяжело мне очень, — сказал Давид Гаду, — но пусть впаду я в руки Господа, ибо велико милосердие его, только бы в руки человеческие не впасть мне. От врага бегать я уже стар…
И избрал себе Давид моровую язву для народа своего во время жатвы пшеницы. В результате такого эгоистического выбора Давида послал Господь язву на Израильтян от утра до назначенного времени (ну, это как сержант велел солдатам копать траншею от дерева до полудня). И началась язва в народе и умерло из народа, от Дана до Вирсавии, семьдесят тысяч человек. Ангел Божий уж было простер руку свою на Иерусалим, чтобы опустошить его, но Господь в последний момент сказал Ангелу, поражавшему народ: «Довольно, опусти руку твою».
Еще бы! Не хватало Господу убить и собственного помазанника! Пусть уж лучше безродные людишки мрут.
Но Давид проявил невиданное гражданское мужество, обратясь к Господу:
— Вот, я согрешил, я — пастырь поступил беззаконно… А эти овцы да бараны Господни, что сделали они? Обрати на меня и на дом мой руку свою. Пошто же людям-то страдать!
Но слово Господа сильнее закона.
Пришел в тот день Гад к Давиду и сказал, чтобы тот поставил жертвенник Господу. И пошел Давид по Гадскому слову, и сделал, как повелел Господь. Соорудил Давид жертвенник Господу и принес всесожжения и мирные жертвы. И умилостивился Господь над страною, и прекратилось поражение Израильтян.
Еще один, очередной Лжедмитрий…
Когда царь Давид вошел в преклонные лета, то покрывали его одеждами, но не мог он согреться. A печки русской, на которой бы согреться старику, в тех Палестинах не было.
