Елена положила мраморную плиту на тридневное ложе Христово, как антиминс для совершения литургии, дабы не касались священного одра Господня, и плита сия распилена была почти надвое христианами, когда арабы пожелали иметь столь богатый мрамор в своей мечети. Доселе престол сей принадлежал грекам и латинам, но между них втеснились ныне армяне, и тройная литургия служится ежедневно, одна после другой, на дивном камне. Из цветного мрамора изваян на стене воскресающий в лучах славы Искупитель с победною хоругвью; но он полузакрыт тремя живописными иконами. Над ним парят два ангела с венком, и еще выше изваяны три подобные же фигуры между легких арк. 36 лампад, из коих 13 греческих и столько же латинских, горят днем и ночью в куполе над Святым Гробом, но все они жестяные из опасения к хищности: богатые же приношения царей таятся в сокровищнице, и уже многих нет. Несколько разнородных подсвечников поставлены по краям гробовой плиты, и их расположение означает, какая часть оной принадлежит исключительно каждому народу: правая треть – грекам, средняя – армянам, левая – латинам, но во время служения не существует сего разделения. Свежие цветы рассыпаны по священному мрамору, беспрестанно омываемому розовой водой с благовониями.
Таков дивный Гроб, победная колесница Бога, с которой сокрушил он смерть и разбил вереи ада, и вместе – мирное ложе, на коем опочил от искупительного страдания во вторую из суббот своих, как некогда почил он в первую от дивных трудов творения. Но силы небесные, огласившие гимнами сию первую субботу вселенной и еще гремевшие в Вифлееме над колыбелью воплощенного, замолкли от ужаса в грозный день второго отдыха Творца их. Они оставили в достояние смертным отрекшегося от их горних хоров, и красноречивые слезы матери потекли надгробной песнью на Божественное тело, доколе в один торжественный миг стоны и плач, камень и стража, ночь и смерть – все исчезло в неприступном свете царя жизни, встающего в ужасе своей славы!
Воскрес и миновался блеск, и утихло землетрясение; обычная денница озарила в пустынном саду Иосифа одинокий утес, и внутри его Гроб, но упраздненный; окрест же него какие лица в священном восторге сменяют друг друга? Рано приходят к нему с миром и слезами три жены, но камень отвален, ангел на камне: «Что ищете живого с мертвыми?» – и в ужасе они бегут. Два апостола стремятся внутрь утеса, – там одна лишь плащаница, пелены воскресшего. При дверях рыдает горько Магдалина об усопшем, – два светозарные юноши перед ней, за безутешной сам вертоградарь нового Эдема, она у ног его: «Отдай мне тело!», но уста его произнесли: «Мария!» – и в одном отрадном звуке сколько тайн открыто, сколько заключено блаженства! Какое торжественное смятение царствует в сие столь радостное утро! Жены в плачевных одеждах, ангелы в ризах света; одни – изумленные восстанием человека, ангелы – смертью Бога! те в страхе и бегстве, другие в трепете и восторге; саван в опустевшем Гробе, в одежде вертоградаря Воскресший?.. Все дышит неизглаголанным чудом, которого еще не могут вместить земля и небо.
Место встречи Марии Магдалины с Господом было к северу, за несколько шагов от Гроба, в принадлежащей ныне латинам галереи, которая служит входом в их отдельную церковь; там также означены мраморными на полу кругами встреча Матери с воскресшим Сыном и место, где признала царица Елена животворящее древо Креста. По правую сторону их престола хранится кусок столба, к которому был привязан Спаситель во время позорного биения. Но церковь сия уже вне главного здания, равно как и прилежащие ей келии франков.
Прямо на восток против дверей часовни обширная арка, называемая царской, соединяет ротонду Святого Гроба с главным соборным Храмом Воскресения, принадлежащим грекам. Пространный помост его выстлан желтым мрамором, и на средине стоит каменная ваза, которую называют пупом и средоточием земли, основываясь на словах псалма: «Спасение соделал еси посреде земли». Шесть мощных столбов, из коих два в алтаре, слитые, каждый из многих пиластров коринфского ордена, стоят твердыми гранями по краям собора, и на четырех первых, соединенных арками, лежит стройный глубокий купол. Вдоль боковых стен, украшенных иконами, устроены места для иноков, как в некоторых из наших древних обителей; кафедра патриарха, и другая для его наместника, обе резной работы, стоят одна против другой. Два яруса икон без окладов, живописи русской, образуют иконостас, и впереди его восемь столбиков заменили величественные колонны Елены. Над ним устроена тесная, сквозная галерея, где повешены била, или железные доски вместо колоколов.
Полукруглый алтарь четырьмя ступенями выше помоста; престол его под обширным балдахином; во глубине стоит на десяти ступенях вызолоченный трон патриарший. Пять низких арк, до половины закладенных, образуют полукруг горнего места, украшенный некогда мраморными столбами. Три средние арки служат окнами в заднюю галерею собора; лестницы находятся в двух боковых, из коих левая ведет в малую ризницу, а правая на – Голгофу. От вершины сих арк рождается легкий полукупол алтаря, в который сверху проникает свет, когда самый собор тускло освещен боковыми окнами наружных стен Храма.
Хотя мрамор более всего пострадал в пожаре, хотя нет прежней роскоши в отделке частей, однако же стройность и обширность собора, имеющего в длину до 15 сажень, и смелые своды арк, и самая простота украшений – все придает особенное величие сему святилищу, созданному промежду двух величайших памятников искупления – Голгофы и Гроба! И если ныне, после стольких бедствий, еще величествен Храм сей, что же было во дни его славы, когда восмью вратами входили в сие дивное здание, в котором не было ни глухих стен, ни перегородок? Одни только высокие арки, или коринфские колонны великолепнейшего мрамора, служили легким и красивым разделением между разнородными частями Храма, позволяя восхищенным взорам свободно блуждать по всем его прозрачным хорам и галереям, – творение достойное Елены и Рима!
Но когда разделение вероисповеданий постепенно разделило и самое святилище между многими племенами и когда с тем вместе иго магометанское, заключив врата оного, принудило обратить многие галереи и приделы в келии, без всяких средств к прочной их отделке, – тогда доски и глина означили, во внутренности Храма, взаимные грани разных исповеданий и были виной последнего жестокого пожара, который в несколько часов истребил все благолепие святыни, обрушил куполы и хоры, и столбы, разбил и самый мрамор помоста. Как огненная печь, пылало внутри заключенное отовсюду здание. Бежали иноки, но не было спасения для утвари церковной, ибо гнилое дерево перегородок и кедрового купола, как смола, разливали пламень; вскоре от всего древнего Храма остались только голые стены, обгоревшие пиластры, и посреди сего печального пепелища – часть уцелевшей Голгофы и гробовой утес стояли, как два спасительные маяка, у подножия коих остыла сия огненная буря.
Греки и латины обвиняют в пожаре армян, ибо он начался в их приделе на хорах, и уличают их даже в злом умысле. Они рассказывают, что один из богатейших старейшин сего народа, сильный в Царьграде деньгами при великом визире, возбудил соотечественников на сие злодейство, дабы впоследствии исключительно овладеть возобновленным Храмом. Но армяне не успели в своем предприятии, если даже имели оное, ибо греки, по старшинству своего права, испросили себе от султана фирман на построение святилища в прежнем виде и с прежним его разделением между разноверными. К вечной славе своего благочестия исполнили они одни в течение года столь великий подвиг, своим собственным иждивением и без малейшей помощи со стороны других народов. Думаю, однако, что ненависть оклеветала армян и что одна только неосторожность была причиной пожара, ибо в сию ночь они праздновали своему просветителю Григорию. Если бы и был у них какой-либо умысел в пожаре, то, может быть, только тот, чтобы сим истреблением убогих приделов иметь право требовать фирмана для возобновления оных, ибо турецкое правительство ничего не позволяет переделывать в Храме; но и это невероятно.
Две узкие лестницы перед самым иконостасом ведут: одна – на его вершину, правая же – в келии греков. Невозможно описать всех неправильных покоев и переходов двух верхних ярусов Храма; южная и большая их часть принадлежит грекам; в северной находится трапеза и богатая ризница латин. Подле сих лестниц открываются два выхода в заднюю галерею собора, из коих левый вводит в северный притвор Храма, соответствующий положением своим противолежащей на юге Голгофе.
В углу сего притвора есть тесная подземная церковь во имя Богоматери, и пред ней низкими дверями иссечены два углубления в камне, как бы колоды для ног. Их называют узами Христа, вероятно, в память его темничных уз, ибо Евангелие не упоминает о сем последнем поругании перед самым распятием. Но чтобы нигде не отделить плача Матери от страданий ее божественного Сына, древние христиане посвятили подземную темницу слезам Марии.
