Всякая надежда на осуществление этого дерзновенного начинания была обречена на гибель по той же причине, которая препятствовала и другим реформам, записанным в «Положении», – из-за недостатка средств. Время было военное, и российская казна была закрыта для новаторских проектов социальных преобразований, особенно в отношении евреев. Теория же отличалась от практики. В статье 21 содержалось следующее обещание:
«При заведении фабрик нужнейших, каковы суть суконные, полотняные, кожевенные и прочие сего рода, правительство по надлежащем удостоверении может доставлять евреям особенные ободрения отводом нужной земли и доставлением им денежной ссуды. Для сего в каждой из губерний, от Польши присоединенных, назначаем будет ежегодно капитал до 20 000 рублей с тем, чтобы из сего капитала, по усмотрению начальника губернии и по сношению его с Министерством внутренних дел, производимы были ссуды тем из евреев, кои нужнейшие и полезнейшие фабрики заводить пожелают, не требуя для сего займа залогов, но ограничиваясь поручительством других евреев благонадежных» [517].
Напротив, доклад Куракина 1808 г. был проникнут стремлением экономить на всем. О заемном фонде в 20 тысяч рублей речь уже не шла, как и о деталях обеспечения займов гарантией всего кагала. Это полное нежелание правительства что-либо финансировать отнюдь не распространялось на одну лишь политику в отношении евреев. В другом месте своего проекта Куракин отметил, что было бы опрометчиво со стороны правительства предлагать такое же материальное поощрение иностранным промышленникам, как то, что выделялось для колонистов-земледельцев в прошлом, «ибо опыт показал, что эти займы редко полностью возвращаются в казну». Таким образом, власти отказывались брать на себя создание мастерских для евреев в надежде, что найдутся отчаянные смельчаки из помещиков или сами евреи займутся этим. Однако имелось одно важное исключение.
Исключение это было детищем честолюбивого Куракина. В 1809 г. он представил государю проект учреждения двух фабрик на Украине, в Чернигове и Кременчуге. Они должны были обеспечить рабочими местами евреев, а заодно помочь им приобрести необходимый опыт для работы на других фабриках или даже для основания собственного фабричного производства. 11 марта 1809 г. Александр уполномочил Куракина выбрать одно из двух названных мест и устроить там экспериментальную фабрику. Лишь в случае успеха этого начинания правительство было готово выделять новые средства. Куракин остановил выбор на Кременчуге, на юго-западе Полтавской губернии, так как там имелось многочисленное еврейское население. Он надеялся, что эта «фабрика-школа» вскоре подготовит кадры опытных рабочих-евреев, которые станут впоследствии трудиться на предприятиях, построенных их богатыми единоверцами. Рабочих приглашали приходить на фабрику вместе с семьями, чтобы поселиться в домах, построенных государством. Кроме бесплатного жилья, им полагались освобождение от налогов, казенная одежда и ссуды на питание. С государственных предприятий в Кременчуг было переведено несколько мастеров для обучения еврейских рабочих. Фабрика была оборудована сорока ткацкими станками, каждый из которых обошелся в 82 рубля. Завершив обучение и успешно проработав год на фабрике, рабочие-евреи могли выбрать любой город Украины и основать там собственную текстильную мастерскую. Государство бралось субсидировать их, пока они не встанут на ноги в текстильном деле [518].
Но правительство не ограничивалось только этими энергичными мерами. В 1811 г. Александр I отправил одного из членов Сената, Аршеневского, в Белоруссию для обследования тамошних промыслов. Аршеневскому было специально поручено исследовать пути, которыми можно применить наилучшие и надежнейшие меры для введения ткацкого производства среди евреев. Особенно важно было убеждать богатых евреев заводить собственные производства и нанимать на них еврейских рабочих, обещая даже некоторую помощь от казны [519]. Первое донесение Аршеневского свидетельствовало о том, что для таких предприятий уже имелась некоторая база. Например, еврейская община Витебской губернии уже основала суконную фабрику, на которой работали обитатели общинного приюта для бедняков. (Это была скорее мастерская, чем настоящая фабрика: там было всего два ткацких станка для изготовления шинельного сукна.) Более того, к Аршеневскому обращались владельцы уже существующих или предполагаемых прядильных мастерских Витебской и Могилевской губерний с просьбой о займах на расширение производства [520]. Его поездка показала, что правительство имеет дело с группой ответственных еврейских предпринимателей, готовых с пользой применить возможную государственную помощь.
К концу 20-х гг. XIX в. еврейские промышленные предприниматели уже играли важную роль в текстильном производстве на западе России. В 1828 г. в России насчитывалось 75 принадлежавших евреям прядильных мастерских, и, по подсчетам А.Д. Юдицкого, евреи составляли 16,95% общей численности рабочих текстильной промышленности западных губерний (2185 человек из 12 897) [521]. Историки склонны видеть здесь результат помощи и поощрения со стороны центральных властей. Фактически же, при ближайшем изучении государственной помощи суконным фабрикам, выясняется, что невозможно объяснить только поддержкой властей ту роль, которую играли еврейские промышленники в этой отрасли.
Очевидно, что, правительственная политика энергичной поддержки еврейского предпринимательства, как показал пример кременчугской фабрики, потерпела крах. Местные евреи поначалу устремились на новую фабрику, но немедленно стали возникать различные проблемы [522]. Некоторые еврейские рабочие своими способностями и усердием заслужили одобрение руководства предприятия, зато многие другие предпочитали бежать прочь с фабрики. С 1809 по 1811 гг. ее покинули 149 рабочих. (Самая большая численность одновременно занятых в производстве работников достигала 148 человек). Фабричный надзиратель докладывал об очень типичном случае – целая еврейская семья глухой ночью сбежала через окно. Тот факт, что они вынуждены были бежать, наводит на размышления: кременчугская фабрика, при всех ее новаторских чертах, представляла собой, судя по всему, яркий пример применения потогонной системы в промышленности. Уже в первые месяцы работы предприятия кременчугский кагал жаловался властям на переполненность жилья – в каждой комнате селили по нескольку семей. Дети должны были трудиться в цехах вместе с родителями, но за меньшую заработную плату. Обещанная государственная помощь поступала не полностью. В 1811 г. по инициативе генерал-губернатора Малороссии, князя Я.А. Лобанова-Ростовского, выплаты на продовольствие были прекращены. Позже Лобанов-Ростовский поспорил с кременчугским кагалом из-за сроков, на которые евреям разрешалось покидать фабрику по случаю подготовки к очередному религиозному празднику. Затем губернатор попытался вообще изменить профиль фабрики-школы и превратить ее в прядильную мастерскую, чтобы снабжать ткацкие предприятия близлежащей немецкой колонии. В общем, своими суровыми порядками кременчугская фабрика напоминала военные поселения, с которыми тогда же экспериментировали российские власти. Работа в промышленных мастерских была тяжелой, а к тому же незнакомой и чуждой людям того времени, поэтому по всей Европе крестьяне и горожане шли на нее только от безысходности, и неудивительно, что евреи тоже не стремились на кременчугскую фабрику. К 1817 г. там осталось всего девять рабочих, так что ее временно укомплектовали осужденными каторжниками. В конце концов, разочаровавшись во всей этой затее, власти в 1817 г. закрыли фабрику и списали убытки в 10 тысяч рублей [523].
Итоги политики «ободрения», выдвинутой «Положением» 1804 г. и отразившейся в миссии Аршеневского, тоже были поучительны. Хотя правительство и очень стремилось развивать производство сукна, в казне не хватало средств на достаточно солидную программу субсидий. Существует очень мало свидетельств того, что государство все-таки выделяло деньги, так опрометчиво обещанные евреям-предпринимателям «Положением» 1804 г. Наверно, этого следовало ожидать, потому что власти проявляли недоверие к предприимчивым евреям и боялись, что средства будут потрачены понапрасну и не вернутся в казну. И если правительство поощряло предпринимателей к подаче прошений о финансовой поддержке, то уж казна ни за что не хотела выдавать деньги [524].
Единственная помощь, которую правительство наделе могло предоставить прядильным мастерским, – это готовый рынок сбыта для их продукции, но и этот плюс исчез после 1822 г., когда возникло перепроизводство и выпуск продукции превысил потребности армии и флота [525]. О том, что государство практически не играло роли в развитии еврейской промышленности, говорит следующее обстоятельство: все крупные еврейские текстильные предприятия 30-х гг. XIX в., почти без исключения, представляли собой фабрики, первоначально созданные помещиками, располагавшими свободными средствами. Затем, в неустойчивых экономических условиях, после наполеоновских войн, многие из этих предприятий либо перешли в руки евреев-ростовщиков за долги, либо были сданы в аренду или проданы евреям-предпринимателям. Ни в одной из таких сделок государство не участвовало [526]. Именно эти бывшие помещичьи фабрики стали предшественниками крупных еврейских предприятий конца 20-х гг. ХIХ в., а крошечные собственно еврейские мастерские-мануфактуры в основном так и остались мелкими семейными предприятиями. С переходом фабрик от христиан к евреям стала выявляться еще одна особенность. Если евреи-владельцы были готовы нанимать рабочих-неевреев, то все же важной тенденцией на таких предприятиях было использование преимущественно еврейской рабочей силы [527]. Отчасти это объяснялось понятным стремлением рабочих иметь хозяина, понимающего особенности их социальной и религиозной жизни. В то же время хозяин-еврей, будучи нередко видным членом общины, имел широкие контакты с массами простых евреев.
