— Прежде всего работать над собой. Ведь передо мной, как монахом, стоит следующая задача: вытравить свой частный человеческий дух, привести в порядок сначала себя самого, чтобы стать человеком духовным, потому что в противном случае моя монашеская жизнь не имеет смысла. После этого, если возникнет необходимость, серьезно выскажемся, а Бог поможет нам привести дело ко благому исходу. Но некоторые, Геронда, говорят, что предпочтительнее молчание и молитва. Когда все вокруг тебя горит, ты не можешь оставаться равнодушным! Надо погасить пожар. Боль не дает тебе молчать. Конечно, главное — это стараться жить, насколько можно, духовно. Если же в каком-то серьезном вопросе необходимо высказать свою точку зрения, то следует говорить то, что внушит тебе Бог.
Живите смиренно, просто, духовно — так, чтобы в трудный момент вы не были вынуждены идти на компромиссы. А кроме этого, старайтесь принимать в обитель девушек, обладающих предпосылками для монашества, чтобы они становились настоящими инокинями. Став хорошим монахом, человек знает, до какой меры отдавать себя какой-то проблеме. Знает, что надо делать, а что не надо, знает, как поступить. Если же он не стал хорошим монахом, то все идет наперекосяк. Вам это понятно? Если вы станете настоящими инокинями, то будете действовать с благоразумием. А если настоящими инокинями вы не станете, то, посылая кого-то из вас по какому-нибудь делу, надо будет разжевывать: "Об этом, гляди, не скажи лишнего и об этом не проболтайся", иначе она может нагородить глупостей. Но такое состояние будет недоразвитым. Как ты после этого справишься со всем тем, что нас ожидает?
Поэтому те, у кого есть предпосылки для монашества, должны потрудиться, чтобы стать настоящими монахинями и знать, до какого предела говорить, что говорить и что делать в трудный момент. Тогда они не будут выходить из пределов послушания, потому что их дух будет находиться в согласовании с духом матушки-игумении. При необходимости матушка лишь сделает им знак, и они ее поймут, потому что будут работать с ней на одной частоте. А иначе нельзя. Ведь если вы не научитесь этому, то к той же самой частоте может подключиться кто-то еще. Он будет говорить вам не то, что нужно, вы его не распознаете, и он сделает немалое зло.
Монашество находится в опасности
Мир сегодня горит, а монашество утрачивает силу, приходит в упадок, теряет достоинство. Если из монашества уходит духовное, то в нем потом ничего не остается. На Святой Горе один паломник спросил у какого-то монаха: "Слушай, так здесь, что же, нет подвижнического духа?" — "Сейчас, — объяснил ему тот, — новая эпоха. Старое свой век отжило". Ну ладно, предположим, что это был полоумный. Может быть, еще у пятерых или десятерых подобных ему не хватает винтиков в голове, но если они несут такой вздор, то пусть их посадят под замок в башню! Они не имеют права молоть своими языками, хулить монашество нашего времени и соблазнять людей! Ведь кое-кто только и ищет повод для этого.
Вот увидите: потихоньку в некоторых монастырях, чтобы не быть обличаемыми, упразднят чтение святых отцов. Будут читать книги социологического характера, якобы потому что в нашу эпоху пользу приносят они. Да-да, мы идем к этому! А несчастные миряне приезжают в святые обители за помощью... Как в миру человек благоговейный находится в презрении, так скоро будет презираем и хороший монах. И горе нам, если мы недооценим опасность мирского духа, тогда в ближайшем будущем юноше, приходящему в монастырь и желающему жить правильно, по-монашески, остальные будут говорить: "Что ты здесь забыл?". Видя монахов, не отличающихся от мирян, люди разочаровываются в монашестве. Многие приходят ко мне и рассказывают, как они соблазняются некоторыми монастырями. Как я им теперь исправлю их помыслы?
В монашество глубоко проник мирской дух, и зло не стоит на месте. Монахи должны проявить себя монахами, а не мирянами. Мы утратили присущую прежним поколениям простоту. Молодыми монахами движет сейчас мирская логика и мирская воспитанность: они стараются не потерять свою репутацию и часто ориентируются на законы светского общества. А еще совсем немного лет назад в монашеских общежитиях можно было увидеть состояние, описываемое в Лавсаике[260]. Одни уходили в монастырь от божественной ревности, другие — от покаяния. Обстоятельства, приводившие их в обитель, были разными: один уходил в монастырь после смерти жены, другой поступал туда, покаявшись в прежней, мирской жизни. И бесноватых можно было встретить в монастырях: они приходили туда за помощью, молитвами отцов исцелялись, оставались там и принимали постриг. А если потом они совершали какое-нибудь бесчинство, то в них опять входил нечистый дух. Поэтому в общежитиях были и бесноватые. Были и прельщенные, были и Христа ради юродивые, были монахи, обладавшие даром прозорливости и дарованиями исцелений. Было великое разнообразие! А сегодня не встретишь ни прозорливца, ни чудотворца, ни бесноватых, ни юродивых ради Христа. У нас иное юродство — юродство мира сего. Во главу угла мы поставили собственную голову, и от этого повредились умом. В нас вошло много мирской логики, и эта многая логика разрушила все. И худо то, что мы этого не понимаем.
Иноки некоторых обителей, заполонив сегодня свою жизнь множеством различных удобств, делают ее тяжкой. Слишком отвлекаются на вещи, нужды в которых нет, а то духовное, чем подобает заниматься, оставляют. Если юные, приходя в монастырь, меняют мирское неспокойствие на дух светского учреждения, то покоя они не найдут. Потом, чтобы развлечься, они захотят заниматься духовным туризмом, ездить по экскурсиям. Найдется и такой, что скажет: "А мне хочется в отпуск", тогда как монаху подобает отлучаться из своей кельи с болью.
Я возмущен многим, и потому из меня изливаются эти горькие слова. Мне больно: ведь раньше у бедных монахов ни духовных книг не было, ни понятия о том, что такое монашество, и, однако, они преуспевали. Тридцать процентов поступавших в монастыри были прирожденными монахами, остальные же приходили невозделанными: все ягоды с разных полей, и, однако, они преуспевали. Человек мог прийти в монастырь, не имея ни о чем понятия духовного, жил там один-два месяца, и даже игумен не знал, кто он такой. Потом, решив стать монахом, он шел к духовнику, исповедовался и оставался в монастыре. Никто и не знал, что он за человек, откуда родом и что привело его в обитель. Но, несмотря на все имевшиеся затруднения, он духовно развивался, преуспевал. А некоторые вообще были неграмотные. Слушали чтение в трапезной, синаксарий в храме и больше ничего, да подчас и этого-то не понимали. И в пении не разбирались: во время служб творили Иисусову молитву, но имели добрые помыслы. И при всем этом они приходили в духовную меру. Они достигали духовного состояния, тогда как сейчас есть и воскресные школы, и духовные книги, и столько добрых предпосылок, но все это сырье идет коту под хвост! Получается, что у неразвитых было столь сильное духовное развитие, а у образованных и развитых нет ничего! То есть имеется, скажем, разработанное поле, его засевают, но ни одно семя не всходит! Разве это не тягостно? Как вам кажется?
Так или иначе, если мы будем невнимательны, то монашество не устоит, полетит вверх тормашками. Но будущее, конечно, находится в руках Христа и Пресвятой Богородицы. Она, наша Добрая Хозяйка, возьмет метлу, выметет мусор из Своих святых обителей и опять наведет в них порядок. Нам нужно понять, что все пройдет без следа, мы же, если не будем жить правильно, по-монашески, предстанем пред Богом должниками. Мы становились монахами для того, чтобы спасти свою душу, а еще для того, чтобы помочь обществу молитвой. Поэтому не забывайте, какие обеты мы давали Христу и что переносят в миру люди, не получившие этой привилегии — привилегии призвания в ангельский чин.
После себя мы должны оставить наследие
— Геронда, многие [сейчас] уповают на монастыри. Ответственность за это лежит на мне тяжким грузом.
— Да, многие говорят, что единственный выход сейчас в том, чтобы появилось сколько-нибудь святых, подобных святому Косме Этолийскому, и чтобы они разошлись в разные края для проповеди, просвещения мира. Монастыри — это духовные центры. Если бы монастыри не помогли Восстанию 1821 года, то и самого бы Восстания не было. И во время немецкой оккупации монастыри не сдались и внесли свой вклад в освободительную борьбу. Поэтому бандиты[261] их и разрушали. Большинство монастырей не немцы пожгли, их разгромили свои же, греческие бандиты. Немцы объявляли: "Если в монастыре будут найдены боеприпасы и оружие, то мы его сожжем". Бандиты, желая выглядеть чистенькими, а виновниками разгрома монастырей выставить фашистов, шли в обители, подбрасывали несколько старых обойм, какую-нибудь сломанную винтовку, а потом сами же доносили оккупантам, что в таком-то монастыре якобы скрываются бандиты. Фашисты устраивали облаву, находили боеприпасы и поджигали обитель. И таким способом бандитам удалось сжечь немало монастырей, потому что они их боялись. "Если останутся монастыри, — говорили они, — то мы ничего не добьемся, даже если удастся установить атеистический режим. Давайте-ка их лучше сожжем". Вот и жгли.
