Были религии в истории человечества, где намечался точно определенный путь для достижения предельного совершенства. Даже ветхозаветный закон еще говорил "о праведности от закона: исполнивший его человек жив будет им" (Рим. 10:5). Но Евангелию чужда эта точка зрения по самой природе христианского совершенства, когда не только абсолютность нравственного идеала делает невозможным услаждение от достижения этого идеала для человека с чуткой совестью, но и самое это совершенство, самая святость рассматривается не как приобретение самого человека, но как Божий дар, дар благодати, посылаемый не ради дел человеческих и заслуг человека перед Богом, но как дар любви Отца ради Сына Своего Иисуса Христа. Там, где от ограниченного смертного требуется быть совершенным, как Бог, там или злая насмешка над человеком, или же в последнем может действовать Божия сила, сила, побеждающая грех и смерть. Таков именно и есть дар благодати по вере во Христа. Прочтите апостольские послания, особенно Павла, и станет ясно, как совесть верующего сознает то, что является аксиомой для математики: бесконечность одинаково далека и от 1 и 2, и от миллиардов. Бесконечное, Божеское совершенство одинаково недосягаемо и для человека, согрешающего против всего закона, и лишь согрешившего в одном чем-либо: "Кто соблюдает весь закон, — пишет ап. Иаков, — и согрешит в одном чем-нибудь, тот становится виновным во всем" (2:10). И когда христианство ставит требование быть совершенным, как Отец Небесный, оно обращается не к силам одного лишь человека, но к возможности для него освящения свыше через общение реальное, хотя и таинственное, с Богом. "Если не будете есть Плоти Сына Человеческого и пить Крови Его, то не будете иметь в себе жизни" (Ин. 6:53). Если не приобщитесь к жизни Христа, не сделаетесь причастниками Его любви, ветками Божественной Лозы, то не достигнете совершенства, не осуществите своего назначения. Потому- то Евхаристия и есть центр христианского служения .Богу, когда верующий становится реально причастником Божественной жизни, сыном вечности, святым и совершенным.
И то, что так чудесно воплощается в Таинстве Евхаристии, — преискреннее общение со Христом, — это самое составляет и содержание вообще христианской святости. Христианин может быть святым не сам по себе, но лишь во Христе. Мы "в Нем" праведны, совершенны, как говорит апостол. Мы святы Его святостью, горды Его совершенством, радуемся Его славе. "Ради Христа я, — говорит апостол Павел, — все почитаю тщетою... все почитаю за сор, чтобы приобрести Христа и найтись в Нем не со своею праведностью..., но с тою, которая через веру во Христа, с праведностью от Бога по вере" (Флп. 3:7-9).
В этом и выясняется истинный смысл евангельской заповеди бесконечного совершенства. Ветхозаветная заповедь о святости, подобной божественной, приводила человека наиболее искреннего и глубокого к сознанию, что "делами закона не оправдается никакая плоть" (Рим. 3:20; Гал. 2:16), и через это сознание питала веру в Великого Избавителя. Евангелие — исполнение ожиданий ветхозаветной веры, не тень, а самый образ вещей, хотя еще "вера, а не видение" (2 Кор. 5:7). "Делами закона" так же не может оправдаться христианин, как и ветхозаветный верующий. Бесконечная высота нравственного идеала еще более может и должна питать сознание христианина, что он "жалок, и нищ, и наг" (Откр. 3:17). И в то же время этот нищий во Христе имеет залог святости и совершенстза, и не своего совершенства и святости, всегда ничтожных и ограниченных, но именно безграничных, божественных.
Мы получаем, таким образом, в Евангелии новое по сравнению с ветхозаветным учением откровение о смысле жизни. Цель ее — совершенство и совершенствование. Но оно достигается новым путем — отказа от личной святости и верой в единого Святого и единого Совершенного. Отнимите живого Христа от христианина, поставьте его перед лицом евангельского высочайшего идеала, и каждый совестливый человек придет в безвыходный тупик, сознает всем сердцем совершенную бессмысленность своей жизни, ничтожество всех дел, какими может "трудиться человек под солнцем" (Еккл. 1:3), и вместе с тем сознает совершенное отсутствие выхода. Могучая жизнь Толстого — яркий символ этого бессилия человеческой воли и свидетель, что нет иного выхода, как стремление в неведомую даль; проявление лишь отчаяния. Если прочитать письма Толстого, его речи о смысле жизни, то станет сразу ясным, как силен он там, где душа его ищет покоя в Боге, и как жалко беспомощен там, где говорит о своих личных стремлениях осуществить правду на земле. Самое бессмысленное с рассудочной точки зрения — его уход — единственно ценное во всем его личном опыте создать разумную жизнь. Ценное потому, что до конца искреннее, не половинчатое, не компромиссное. А ведь этот уход — то же отчаяние, путь без света, без путеводной звезды. И если эту благородную, но беспомощную жизнь Толстого сравнить с жизнью великого проповедника Евангелия — ап. Павла, то ясным станет различие путей к совершенству без веры во Христа как источника жизни — и со Христом. Ал. Павел в известном смысле так же, как и Толстой, отрекся от того, чему служил раньше, возненавидел славу земную, презрел всю фарисейскую праведность закона. Но он весь смысл жизни нашел в вере во Христа. "Не я живу, — говорит апостол, — но живет во мне Христос". Это — девиз апостольской жизни. Совершенное самоотречение — ее основа; вера — ее источник и венец: "Что ныне живу во плоти, то живу верою в Сына Божия, возлюбившего меня и предавшего Себя за меня" ((ал. 2:20). И всю свою великую работу по делу благовестия апостол усвояет не себе. "Я насадил, Аполлос поливал, но возрастил Бог. Посему и насаждающий и поливающий есть ничто, а все Бог возрощающий" (1 Кор. 3:6-7). И это сознание имеет настолько решающее значение, что только при нем возможна работа Господня. "Когда я немощен, тогда и силен"(2 Кор. 12:10), — вот слова того же ап. Павла, ярче которых ничто не может выразить мысли о действии в человеке и через него силы Божией. Величайшее самоотречение апостола приводит его к сознанию, что все дела, все личные усилия служить закону правды вызывают лишь один ужас от чувства собственного бессилия и ограниченности: "Бедный я человек! кто избавит меня от сего тела смерти?" (Рим. 7:24). Зачем жить, если вечный разлад терзает душу, зачем жить, если я делаю не то доброе, которое люблю, но то злое, которое ненавижу! Зачем жить, если благодаря закону лишь познается, но не побеждается грех? "Благодарю Бога моего Иисусом Христом, Господом нашим", — отвечает сам апостол (Рим. 7:25). Жить можно лишь по вере в Иисуса Христа, ради Него, по вере в Его святость, Его силу, и Царство, и славу.
Теперь, думается мне, ясна мысль о юродстве и силе христианской веры перед лицом первой великой общечеловеческой цели жизни. Юродство — в том всегдашнем сознании, что сам по себе человек — нищ и бессилен, а должен быть святым и помогать Богу в делании Его. Юродство в том, что верующий по мере опытного познания немощности своей становится чище и совершеннее. Всегда смиряется, потому что никого не видит, кто был бы хуже и ниже его; всегда кается, потому что видит ясно всю красоту, несравнимую ни с чем, Божеского пути жизни и сознает свою отдаленность от него; всегда плачет, потому что сознает свое бессилие осушить чужие слезы. И все это по содержанию одно: совершенное самоотречение, искреннее, полное. К нему зовет человека Евангелие уже тем самым, что заповедует миру любовь. Если кто не возненавидит самой жизни своей в мире этом; если кто не возненавидит всего самого близкого и дорогого; если кто не отрешится от всего, что имеет, такой не может быть учеником Христовым. Почему не может, если Господь принес на землю радость и жизнь, если любовь принес Господь, а не ненависть? Почему не может, если жизнь самого человека так безмерно ценна, что мира всего недостаточно для выкупа ее? Потому, несомненно, что без такого юродства, всецелого самоотречения невозможна любовь к Бог/ всем существом, всеми силами души. Отрекаясь от всего, живя одним любимым, любящий в нем находит новую жизнь и новый источник любви ко всему. И верующий, отрекаясь от всего, в Боге находит все, в том числе и себя самого, безмерно возвышенным, всецело очищенным. В этом и сила христианской веры. Уже было отмечено, что самые великие усилия разбиваются об ограниченность человека. Вера говорит, что есть Некто абсолютный, живущий вечно и действующий в нас. Чуткая совесть по мере нравственного развития все более и более сознает свое духовное убожество. Вера говорит, что если я немощен, убог и безобразен, то Христос силен, свят и прекрасен, и совершенно отрекается от себя такая душа, такая совесть, но живет и питается Божией любовью, радостно преклоняется перед Одним Святым.
