4. Хочешь ли, покажу тебе образ добродетели и в самых делах? Представь этого самого Евангелиста (Матфея). Хотя мы и не имеем полного описания жизни его, однако и в немногом можно видеть блистательное его изображение. Что он был смирен и сокрушен сердцем, о том слышишь от него самого, когда он в Евангелии называет себя мытарем. Что он был милостив, заключай из того, что отвергся всего и последовал за Иисусом. Что он был благочестив, это явно из учений его. И по написанному им Евангелию не трудно также судить о разуме его и о любви, потому что трудился для целого мира. Доказательством добрых дел его служит престол, на котором он имеет воссесть. Мужество же видно из того, что от лица синедриона он возвратился радуясь. Итак, поревнуем такой добродетели, особенно же смиренномудрию и милостыне, без которых невозможно спастись. Доказательство тому-пять дев, равно как и фарисей. Без девства можно видеть Царствие; а без милостыни никакой нет к тому возможности. Милостыня всего нужнее, в ней все заключается. Потому-то мы не без причины назвали ее сердцем добродетели. Но и самое сердце скоро умирает, если не сообщает всему духа; подобно как загнивает источник, если нет из него постоянного стока. То же случается и с богатыми, когда они удерживают у себя свое имущество. Потому-то вошло и в общую поговорку: много добра гниет у такого-то; напротив, не говорим, что у него большее изобилие, несметное сокровище. И обладающие богатством, и самое богатство подвержены гниению. Одежды лежа ветшают, золото ржавеет, пшеницу изъедают черви. Душа же обладающего всем этим больше всего ржавеет и сгнивает от забот. И если хочешь вывести на позор еще душу сребролюбца, то найдешь, что она, подобно одежде, которая изъедена тысячами червей и на которой не осталось целого места, вся также источена заботами, сгнила и проржавела от грехов. Не такова душа убогого, убогого произвольно. Она сияет как золото, блестит как жемчужина, цветет как роза. К ней не прикасается ни моль, ни вор, ни попечение житейское. Точно как Ангелы живут убогие. Хочешь ли видеть красоту такой души? Хочешь ли узнать богатство нищеты? Душа убогого не повелевает мужами, но повелевает демонами; не предстоит царю, но предстала Богу; не воинствует с человеками, но воинствует с Ангелами; не имеет одного, двух, трех, двадцати сундуков, но имеет такое изобилие, что целый мир вменяет ни во что. Она не имеет сокровища, но имеет Небо; не нуждается в рабах, – напротив, ей раболепствуют помыслы, обладающие царями. Помысл, владеющий облеченным в багряницу, до такой степени боится бедняка, что не смеет поднять и глаз своих. Произвольно убогий и над царским венцем, и над золотом, и над всем тому подобным смеется, как над детскими игрушками. Все это кажется ему столь же презренным, как и колесца, и кости, и камешки, и мячи. Он имеет такое украшение, которого не могут даже видеть забавляющиеся этими игрушками. Итак, что же лучше этого убогого? Ему подножием служит небо; а если таково подножие, то сам рассуди, что ему служит покровом. Скажешь, что нет у него коней и колесниц? Но ему какая в том нужда, когда он имеет шествовать на облаках и быть со Христом? Итак, размысливши об этом, и мужи и жены, взыщем этого богатства, этого неиждиваемого имущества, да сподобимся получить Царствие Небесное, по благодати и человеколюбию Господа нашего Иисуса Христа, Которому слава и держава во веки веков. Аминь.
И бысть, егда сконча Иисус причти сия, прейде оттуду
(Мф. 13, 53)Изъяснение 13, 53–14, 12. Незнатность происхождения Христа должна была вызывать большее удивление к Его учению. – Почему в отечестве Своем Христос сотворил немногие чудеса. Мнение Ирода о Христе. – Преступление Иродиады и Ирода. – В чем состоял закон, нарушенный Иродом. – Вред пляски и пиршеств. – Страдания, причиняемые праведнику, увеличивают его награду. – Распутство бывает причиною многих преступлений. – Грех покрывается не присовокуплением греха, а покаянием. – Должно не осмеивать, а прикрывать грехи ближних. – Преступность пиршеств, устрояемых для тунеядцев. – Должно исправлять тунеядцев, употребляя их на служение добрым делам.
1. Для чего присовокуплено: сия? Для того, что Господь намеревался сказать еще другие притчи. А для чего переходит Он на другое место? Для того, что хочет сеять слово повсюду. Ипришед в отечествие Свое, учаше их на сонмищи их (Мф. 13, 54). Какое же отечество Христа разумеет здесь Евангелист? Думаю, что Назарет, – потому что сказано: не сотвори ту сил многих (Мф. 13, 58). В Капернауме же Господь творил чудеса, почему и сказал: и ты, Капернауме, Иже до небес вознесыйся, до ада снидеши; зане аще в Содомех быша силы были бывшия в тебе, пребыли убо быша до днешняго дне (Мф. 11, 23). Но, пришедши в Назарет, Христос оставляет чудеса, чтобы не возжечь в иудеях большей зависти и чтобы не осудить строже за умножившееся неверие, и взамен того предлагает учение, не менее чудес чудное. Но люди, до крайности бессмысленные, когда надлежало дивиться и изумляться силе слов Христовых, вместо того унижают Христа по мнимом отце Его, – хотя в прежние времена много имели тому примеров, что у незнатных родителей бывали знаменитые дети. Так Давид был сын одного незначительного земледельца – Иессея; а Амос, родившись от пастуха коз, и сам был также пастухом коз; и у Моисея-законодателя отец был гораздо его ниже. Следовательно, и пред Христом должно было благоговеть и прийти в изумление потому наиболее, что, имея таких родителей, говорил необычайное. Это ясно показывало в Нем не человеческое обучение, но Божественную благодать. Но за что надлежало удивляться, за то презирают. Между тем Господь постоянно ходит в синагоги, чтобы за всегдашнее пребывание в пустыне не стали еще расславлять о Нем, как о раскольнике и враге общества. Итак, дивясь и недоумевая, иудеи говорили: откуду Сему премудрость сия и силы? (Мф. 13, 54) – называя силами или чудеса, или самую премудрость. Не Сей ли есть тектонов сын? (Мф. 13, 55) В этом-то и величие чуда; это-то особенно и изумительно. Не Мати ли Его нарицается Мария? И братия Его Иаков и Иосий, и Симон и Иуда? И сестры Его не вся ли в нас суть? Откуду Сему сия? И блажняхуся о Нем (Мф. 13, 55–57).
Примечаешь ли, что Господь беседовал в Назарете? Не братья ли Ему тот и тот? – говорили там. Так что же? Это-то самое и должно было особенно обратить вас к вере. Но зависть лукава и часто противоречит сама себе. Что было и странно, и чудно, и достаточно к тому, чтобы привлечь их, – то самое их соблазняло. Что же сказал им Христос? Несть, говорит Он, пророк без чести, токмо во отечествии своем, и в дому своем (Мф. 13, 57). И не сотвори, присовокупляет Евангелист, сил многих за неверствие их (Мф. 13, 58). Евангелист же Лука сказал: и не сотворил там многих знамений, хотя следовало сотворить. В самом деле, если удивление к Нему возрастало (даже и тогда дивились уже), то почему бы не сотворить чудес? Но целью Его было не Себя показать, а им доставить пользу. А так как в последнем не было успеха, то Спаситель пренебрег и то, что касалось до Него Самого, чтобы не увеличить их наказания. Смотри же: хотя Он пришел к ним после долговременного отсутствия и показавши множество знамений, но они и теперь не потерпели Его, а снова распалились ненавистью. Но для чего же Он сотворил немногие чудеса? Для того, чтоб не сказали: врачу, исцелися Сам (Лк. 4, 23); не сказали: Он наш противник и враг, презирает Своих; не сказали: если бы чудеса были, и мы бы уверовали. Вот почему Он и сотворил чудеса, и удержался от чудес: сотворил, чтоб исполнить Свое дело; удержался, чтоб не подвергнуть их большему осуждению. Вникни же в силу сказанного: обладаемые ненавистью вместе и дивились. Но как, судя о делах Христовых, не охуждают самых дел, но вымышляют небывалые вины, говоря: о веельзевуле изгонит бесы (см.: Мф. 12, 24; Лк. 11, 15), так и здесь, судя обучении, не осуждают его, но прибегают к низости рода. А ты заметь снисходительность Учителя, как Он не упрекает их, но с большою кротостью сказал: несть пророк без чести, токмо во отечествии своем; и даже на этом не остановился, но присовокупил: и в дому своем. Присовокупил же это, как думаю, разумея братьев Своих.
2. У Евангелиста Луки Господь представляет тому и примеры, говоря, что Илия приходил не к своим, но к иноземной вдовице, и что Елисеем исцелен от проказы не другой кто, а иноземец Нееман (см.: Лк. 4, 25–27). Израильтяне и благодеяний не получили, и сами добра не делали; а облагодетельствованы и благодетельствовали чужие. Говорит же это Христос, чтобы показать злой их нрав и то, что обращение с Ним не есть что-либо новое. В то время услыша Ирод четвертовластник слух Иисусов (Мф. 14, 1). Царь Ирод, отец упоминаемого и избивший младенцев, тогда уже умер. Евангелист не без намерения означает время, но чтобы ты увидел суетность и небрежность государя, который о делах Христовых узнает не вначале, но по прошествии немалого времени. Так-то люди, облеченные властью и величием, мало уважая такие вещи, поздно узнают о них. Но ты познай могущество добродетели: Ирод боится и умершего Иоанна; даже от страха любомудрствует о Воскресении. И рече, говорит Евангелист, отроком своим: сей есть Иоанн, которого я умертвил; он воскрес из мертвых, и сего ради силы деются о нем (Мф. 14, 2). Видишь ли, как силен у него страх? Он не смеет и теперь сказать это всенародно, а говорит только своим придворным. Впрочем, самая догадка груба и нелепа. Хотя многие воскресали из мертвых, но ни один не творил таких чудес. Мне кажется, что сказанное Иродом внушено и честолюбием, и страхом. Действительно, душа, не управляемая разумом, часто вмещает в себе смесь противоположных страстей. Так, по сказанию Евангелиста Луки, в народе о Христе говорили: это Илия, или: Иеремия, или: один из древних пророков (см.: Лк. 9, 8); а Ирод, как бы говоря рассудительнее прочих, называл Его Иоанном. Вероятно же, когда прежде другие признавали Его Иоанном, – так как и это говорили многие, – тогда с самохвальством и кичливостью Ирод отвергал такую молву, говоря: я умертвил Иоанна. Марк и Лука приписывают Ироду слова: Иоанна азусекнух (Мк. 6, 16; Лк. 9, 9). Но когда слухи усилились, то Ирод уже начинает говорить одно с народом. Далее Евангелист рассказывает нам самое происшествие. Почему же не описал его прежде? Потому что единственным намерением Евангелистов было говорить о делах Христовых, и они ничего не говорили лишнего и постороннего, кроме того, что могло содействовать их главной цели. Потому и теперь они не упомянули бы о происшествии, если бы оно не касалось Христа и Ирод не сказал, что Иоанн воскрес. Евангелист Марк замечает, что Ирод весьма уважал Иоанна, хотя и был им обличаем (см.: Мк. 6, 20). Таково могущество добродетели! Евангелист же Матфей так продолжает повествование: Ирод бо емь Иоанна, связа его и всади в темницу, Иродиады ради, жены Филиппа брата своего. Глагола – ше бо ему Иоанн: не достоит ти имети ея. Ихотящь его убити, убояся народа, занеяко пророка его имеяху (Мф. 14, 3–5). Почему же Иоанн говорит не с Иродиадою, а с Иродом? Потому что Ирод имел больше власти. Заметь же, как легко Евангелист обвиняет Ирода, пересказывая дело, как простой повествователь, а не как обвинитель. Дню же бывшу рождества Иродова, пляса дщи Иродиадина посреде, и угоди Иродови (Мф. 14, 6). О, диавольское пиршество! О, сатанинское позорище! О, беззаконная пляска и награда самой пляски беззаконнейшая! Дерзнули на убийство, все убийства злодеянием превосходящее! Достойный венца и величаний пред глазами всех заклан, и победное знамение бесов на трапезе поставлено! Самый образ победы достоин события. Пляса, говорит Евангелист, дщи Иродиадина посреде, и угоди Иродови. Темже и с клятвою изрече ей дати, егоже аще воспросит. Она же, наваждена материю своею, даждь ми, рече, зде на блюде главу Иоанна Крестителя (Мф. 14, 6–8). Двойное преступление, – и потому что плясала, и потому что угодила, и угодила так, что в награду совершается убийство. Видишь ли, как бесчеловечен, как нечувствителен, как бессмыслен Ирод? Себя связывает клятвою и девице дает полную власть просить. Когда же увидел зло, какое из того вышло, печален бысть (Мф. 14, 9), говорит Евангелист, – хотя сначала сам связал Иоанна. Почему же печалится? Такова добродетель! И у порочных людей она достойна удивления и похвал. Каково же неистовство Иродиады! Ей надлежало удивляться Иоанну, надлежало благоговеть пред ним, потому что защищал ее от позора; а она замышляет о смерти его, расставляет сети, просит сатанинского дара. Ирод же убоялся, говорит Евангелист, клятвы ради и за возлежащих с ним (Мф. 14, 9). Но как же ты не убоялся поступка бесчеловечнейшего? Если ты боялся иметь свидетелей клятвопреступления, то гораздо больше надлежало тебе страшиться иметь стольких свидетелей такого беззаконного убийства.
