«Здоровая атмосфера свободного журнала», [42] — именно такой журнал требуется Провинциалу, именно такой журнал пытается создать Пеги. Он постарался выполнить все просьбы Провинциала. Журнал действительно был чрезвычайно информативным, с широким охватом событий, особенно в первые дни, когда Пеги давал подробнейшие отчеты «обо всем, что он увидит и узнает о людях и событиях, в особенности то, чего не будет в других журналах». [43] Опираясь на документальные факты, Пеги вводил в журнал такие рубрики, как «Тексты и документы», «Досье», «Тексты и комментарии», «Отчеты» и т. п. На протяжении всего своего существования журнал «драл глотку» за правду. Характерно то, что правда издателя и его журнала касалась «всех живущих на Земле», как и проповедовал Пеги еще задолго до создания Тетрадей в своем «Граде гармонии».
В журнале печатались статьи, касающиеся национального вопроса в России, положения армян, образования на Мадагаскаре, положения евреев в Румынии, событий русской революции 1905 года и многих других вопросов, связанных с положением народных масс за пределами Франции. Этот широкий охват событий является одной из особенностей Двухнедельных тетрадей и отличает их от других политических журналов, даже от такого, например, как Мувман Сосиалист, близкого Тетрадям по направленности, но более узкого по содержанию.
Другой особенностью журнала является его неистребимый дрейфусарский дух. Тетради не только не предали забвению дело Дрейфуса, но, напротив, постоянно поддерживали интерес к нему у своих читателей. Большинство статей, помещенных в журнале, так или иначе затрагивали этот больной для французской интеллигенции вопрос. На протяжении первых пяти лет существования журнала, на которые приходится pacцвет Тетрадей, появляются такие материалы, как упомянутое уже «Письмо Провинциала», вся 5-я Тетрадь 1-й серии, где воспроизведены ответы социалистов на вопросы Международного референдума, начатого в журнале Петит Репюблик в августе 1899 года по поводу дела Дрейфуса; серия статей «О гриппе», в которых автор, больной гриппом, беседует с «доктором революционером-моралистом» и приводит параллели между своей болезнью и болезнью общества, критикуя существующие методы излечения последнего.
Есть отголоски дела Дрейфуса и в 5-й Тетради 3-й серии, посвященной еврейскому вопросу; 17, 18-я и 20-я Тетради 4-й серии воспроизводят тексты и документы по данному делу, а многие другие тетради, даже не касающиеся непосредственно этого вопроса, насквозь проникнуты дрейфусарским духом. Один из виднейших исследователей творчества Пеги Франтишек Лехтер дает анализ первых трех серий Тетрадей под заголовком «Верность принципам дрейфусизма». [44] Формально это верно, но и в 4-й серии есть материалы, относящиеся к делу Дрейфуса. Фактически же Тетради оставались «верными» дрейфусизму до конца.
Необычная атмосфера журнала возникла все же не только и даже не столько благодаря его содержанию, сколько благодаря иным особенностям Тетрадей. Это своеобразие было замечено уже современниками Двухнедельных тетрадей: в декабре 1900 года журнал Эфор проводил анкету, в которой был задан вопрос: «Как определить эти странные тетради, которые не являются ни журналом, ни книгой, ни беседами, ни газетой?». [45]
Попробуем ответить на этот вопрос.
Здесь стоит обратить внимание на подбор авторов. К этому Пеги относился очень взыскательно, руководствуясь в своих критериях отнюдь не известностью автора, не его положением в литературном мире и возможностью привлечения его в качестве рекламы журнала, а исключительно личными симпатиями и соответствием произведений духу Тетрадей. Так попал в Тетради почти никому в ту пору неизвестный Р. Роллан, напечатав у Пеги «Жизнь Бетховена», а затем «Жана-Кристофа». Примечательно, что «Жизнь Бетховена» начинается такими словами: «Вокруг нас душный, спертый воздух… Мир погибает, задыхается. Распахнем же окна. Впустим вольный воздух!». [46] Это пожелание полностью совпадало с тоном и программой Тетрадей.
В подавляющем большинстве авторы журнала были соучениками Пеги по школе святой Варвары или по Высшей Нормальной школе, разделяли его политические и социальные взгляды, были, как и он, дрейфусарами и революционерами по духу. Пеги очень нуждался в их поддержке, но и не остался перед ними в долгу. Вот что пишет об этом Р. Роллан: «Люди сегодняшнего дня часто судят о писателях, участвовавших в Тетрадях, по тому влиянию, какое эти писатели приобрели в мире после сорока лет борьбы… Нынче почти не помнят о Том, что наш вклад в ту пору, когда Тетради только возникли, был ничтожен. Никто из нас не был известен еще, никто не пользовался влиянием…». [47]
Действительно, в журнале печатались еще малоизвестные в То время авторы: братья Жером и Жан Таро, Эмиль Мосли, Рене Саломе, Даниель Галеви, Жорж Сорель и др. Некоторые им них получили признание благодаря Тетрадям. Так, например, братья Таро были удостоены Гонкуровской премии в 1906 году за роман «Дингли», напечатанный в журнале в 1902 году, Эмиль Мосли получил ту же премию в 1907 году за напечатанную в Тетрадях серию статей о Лотарингии. Правда, следует отметить, что на страницах журнала появлялись и сочинения всемирно известных авторов, такие, например, как «Кренкебиль» Анатоля Франса и «Церковь и Государство» Льва Толстого.
Даже внешне Двухнедельные тетради отличались от других журналов: многочисленные чистые листы соседствовали с текстом, вылезающим на страницы обложки, литературный текст неожиданно перебивался то объявлениями, то библиографией; данные о тираже иногда вставлялись в середину Тетрадей.
Причудливой была и форма подачи материала. Пеги забавляется игрой псевдонимов, пишет анонимные статьи, без конца полемизирует и переписывается сам с собой, изобретает новых корреспондентов и собеседников, иногда вполне реальных, а порой фантастических, как например «гражданин доктор социалист революционер моралист интернационалист» в серии статей «О гриппе». Пеги придумывает даже целые сценки, причем позволяет своим собеседникам поносить себя почем зря («Между поездами»).
Мы видим, что и содержание, и подбор авторов, и форма Журнала неразрывно связаны с личностью Пеги, перу которого к тому же принадлежала значительная часть публикаций. Своеобразие его личности определило и особую духовную атмосферу журнала, его неповторимую интонацию. Журнал отражал многие черты характера редактора. Это был удивительный феномен полного слияния, даже отождествления создателя и его детища.
Говоря о Пеги, писателе и публицисте, часто отмечают его ангажированность. Нам кажется, что в данном случае больше бы подошло слово «одержимость». Всю жизнь Пеги был именно одержим идеями всемирного добра, социальной справедливости, христианского равенства, поисков истины. Эта одержимость, хорошо известная как единомышленникам, так и оппонентам Пеги, определяла и лицо журнала. В некоторых публикациях Тетрадей полемическая страсть писателя приводила его и к необъективности, и к несправедливости, а порой даже к некорректности. Таковы материалы, посвященные Жоресу, начиная с ранних — «Краткий ответ Жоресу», «Действительно правда», «Личные выпады» — и кончая программной статьей «Наша юность», написанной в период зрелости в 1910 году. Таковы и непримиримые статьи, посвященные интеллектуалам, к которым Пеги относил университетскую профессуру и к кому всю жизнь сохранял особую неприязнь, считая их слишком элитарными и далекими от истинной французской культуры. Пеги передал Тетрадям и свою удивительную откровенность. Его искренность вызывала порой чувство неловкости, он ощущал себя свободно и легко только среди очень близких и преданных ему людей. То же происходило и на страницах журнала. Пеги был откровенен со своими читателями, полагая, что подписчики Тетрадей — это его друзья. Здесь без стеснения говорилось обо всех трудностях и финансового, и морального плана. Пеги не боялся раскрывать свои карты, публиковал неблагоприятные отзывы о себе и о своем журнале, ничего не утаивал из полемики, даже когда она складывалась не в его пользу. Зато с обезоруживающей прямотой и без ложной скромности он мог написать о себе самом: «…когда я пересматриваю свою жизнь, я вижу, что меня очень плохо использовали… Когда человек стоит столько, сколько я, то допускать, чтобы его изнуряли нуждой и невзгодами — это значит очень плохо его использовать». [48] Он уверен в себе и своем детище и не стесняется заявить об этом: «Мы организовали самое важное, самое крупное журналистское, издательское, литературное и т. д. начинание из всех, какие только были предприняты за последние десять лет…». [49] Быть может, такого рода заявление, как «я не допускаю, что кто-то может быть мне другом, если он не подписался на Тетради», [50] звучит наивно, но Пеги уверен в своем предназначении нравственного целителя общества и готов выполнить эту миссию даже вопреки воли этого общества: «Все Тетради, без исключения… наверняка вызовут неудовольствие по меньшей мере у трети читателей». [51]
