5
Второй ответ обращает нас к другой реальности — молитве. Не вызывает сомнений, что молитва для отдельного христианина — то же, что богослужение для Церкви in corpore , и что не может быть христианской жизни без молитвы. Но — подчеркнем это — христианская молитва, как и христианская leitourgia (и в силу тех же причин), по сути своей есть молитва эсхатологическая — порыв к Царству Божию и опыт Царства. Если под молитвой разуметь не одно внешнее правило и практику, но в первую очередь внутреннюю устремленность человека к Богу — а таково, бесспорно, содержание всей христианской духовности, — то не может быть сомнения, что ее объектом и опытом окажутся «мир и радость о Духе Святом», в которых, согласно апостолу Павлу, заключена вся сущность Царства Божия. Когда преподобный Серафим Саровский, один из величайших православных святых и учителей духовной жизни, определяет христианскую жизнь как «стяжание Духа Святого», он всего лишь подводит итог неслыханно богатой духовной традиции, перекрывающей все историческое развитие, все капризы богословской «моды», ибо это верное, непреложное и светозарное свидетельство реальности Царства Божия, его трансцендентной имманентности и имманентной трансцендентности.
Но не странно ли, что нынешние дискуссии вокруг обновления так часто игнорируют это свидетельство, вернее, его неизменное отношение к самой идее обновления? Не сталкиваемся ли мы и здесь с результатом своеобразной богословской деформации, еще одного отсечения — на сей раз богословия от духовной жизни? И не ясно ли, что то же самое богословие, которое в своем победоносном интеллектуализме игнорирует богослужение как locus theologicus по преимуществу, должно ipso facto (вследствие этого) игнорировать и духовную жизнь? При таком подходе сведения о последней заключают в рамки особого школьно–богословского раздела, содержание которого определяется как мистицизм , и она, таким образом, уже не рассматривается как источник богословия.
Но сегодня мы видим, что богословие, даже если оно полностью сведено к самодостаточной рациональной структуре, на практике оказывается совершенно беззащитным перед всякого рода секулярными «философиями» и в конце концов усваивает их в качестве своего критерия и общего принципа. Оно в буквальном смысле отсекает себя от своих источников, от той реальности, которая только и может сделать слова о Боге theoprepeis, т. е. богоприличными. В этом смысле «обновление» может обернуться капитуляцией.
Наш вывод и здесь очень прост. Никакое обновление ни в одной области церковной жизни, — а проще говоря, в Церкви, как таковой, — невозможно, в первую очередь, без обновления духовного. И это не просто благочестивое воздыхание или призыв побольше молиться. Речь идет прежде всего о преодолении трагического разрыва между мыслью Церкви и опытом Царства Божия, который остается единственным источником, проводником и актуализацией этой мысли и единственно конечным обоснованием всякого христианского действия. И можно сказать (хоть это, по–видимому, и смутит многих христиан), что Церковь как институт, как доктрина и как действие не имеет самодовлеющего смысла. Ибо все эти ее проявления, взятые сами по себе, указывают на превосходящую их реальность, которую они представляют, описывают и взыскуют и которая, однако, исполняется лишь в новой жизни, в koinonia (причастии) Духа Святого. И этот опыт не «открывается заново» в богословских статьях и на богословских конференциях. Он всегда был, он и поныне здесь, среди нас, независимо от всех метаний богословия и коллективного благочестия. Это подлинно единственная и реальная непрерывность Церкви — то, чей приоритет перед всем остальным необходимо отстаивать в наш век, «одержимый» историей. В то время как богослужение, невзирая на все перетолкования и редукции, остается тем, чем оно было всегда, — переходом Церкви из status viae в status patriae (из земного странствия в небесное Отечество) и в качестве такового источником всей реальной жизни Церкви, — молитва (или жажда и алкание человеком Живого Бога и живой встречи с Ним) есть то, что сохраняет эту жизнь живой.
Собственно богослужение и молитва, как таковые, не могут быть «обновлением», ибо они больше и выше самой категории обновления. Но если мы и вправду нуждаемся в обновлении (в чем сегодня, похоже, уверены все), то нам предстоит заново открыть их как его источник и условие.
Мы обсудили освящение времени, теперь поговорим об освящении жизни Церковью. Освящение жизни — основной смысл и цель таинств, поэтому следует сказать несколько слов о самом понятии «таинство».
Хотя мы ограничиваем число таинств семью литургическими действиями, мы можем сказать, что весь подход к жизни в Православной Церкви сакраментален. Что это значит? Таинство — действие, которое преображает, так как преображение, изменение — истинная цель Божественного домостроительства. Бог не только спасает нас во Христе, не только прощает наши грехи, Он также изменяет нашу жизнь. Мы находим в празднике Преображения предельный смысл православной идеи спасения. Часто мы пользуемся словом «спасение» в смысле спасения от чего–либо. И таково первое значение этого слова–это спасение от греха, от смерти, от рабства миру сему. Но во Христе открывается второе значение слова «спасение» — преображение и изменение самой природы чего–либо.
Христос пришел дать новый смысл, новое назначение нашей жизни. Один из отцов Церкви сказал: «Бог стал человеком, чтобы человек стал Богом». Это православное учение об обожении, учение об уподоблении Богу по благодати. И опыт святости в Церкви тех людей, которых мы называем святыми, — это путь именно такого внутреннего превращения. Конечное назначение всего существующего выражено словами Василия Великого: «Имамы Христа живуща в сердцах наших, и будем храм Святаго Твоего Духа». Эти слова–точка отправления для правильного понимания таинств. Таинства — это действия Церкви, которыми она преображает нашу жизнь. В этом смысле мы и будем говорить о каждом из них.
Мы разделим таинства на следующие группы: во–первых, два таинства, которые могут быть названы таинствами посвящения, так как ими начинается христианская жизнь: Крещение и Миропомазание. Затем таинство, которое, по словам св. Отцов, определяется как Таинство всех Таинств, в котором вся христианская жизнь находит свое исполнение: Божественная литургия, или Таинство Святой Евхаристии. Эти три таинства определяют нашу жизнь в Церкви. Крещение нас вводит в Церковь, Миропомазание дает нам дары, необходимые для жизни в Церкви, а Евхаристия делает нас членами народа Божьего.
Следующие два таинства — таинства исцеления. К сожалению, человек не сохраняет в полной чистоте новую жизнь, полученную в крещении. Он постоянно отпадает от нее, остается открытым греху и после того, как получил белую одежду непорочности, поэтому надо вновь и вновь восстанавливать его в том состоянии, которое он обрел во Христе.
Первое таинство — Елеосвящение — связано с физическими немощами человека, второе, таинство раскаяния и прощения, – таинство Покаяния. Духовное возрождение и физическое исцеление — таков смысл этих двух таинств. В следующем таинстве — Брака — Церковь уделяет особое внимание семье, тайне человеческой любви и деторождения, союзу людей в земном обществе. И, наконец, седьмое таинство — Рукоположения –дает Церкви епископов, священников и диаконов. Без их Богом установленного служения Церковь не могла бы исполнять себя как Тело Христово.
Дух и материя
Теперь постараемся понять, почему мы говорим о таинствах» как об освящении жизни. По — гречески «крещение» означает погружение в воду, и вода с самого начала была материальным компонентом этого таинства. Христос сказал: «Если кто не родится от воды и Духа, не может войти в Царствие Божие» (Ин. 3,5), поэтому мы прежде всего должны ответить на вопрос: почему вода? Иными словами, почему христианская жизнь и Церковь в этом случае зависят от материи? Но материя участвует почти во всех таинствах: вода в Крещении, миро в Миропомазании, елей в Елеосвящении. Христос исцелил слепого посредством материи, и когда мы читаем Евангелие и Библию открытыми глазами и осознаем отношение к материи, открывающееся в них, мы понимаем, что резкое противопоставление духовного материальному, как это принято в современном христианстве, не свойственно Священному Писанию. Бог сотворил материю, как и дух, Бог сотворил весь мир, и вся материя принадлежит Ему. И мы знаем из Библии, что все, что Он создал, «весьма хорошо» (Быт. 1, 31). Поэтому некоторая тенденция «презирать» все материальное, сводя религию только к духовному, есть тенденция ложная и нехристианская. Многие трагедии нашей христианской жизни, общественной и личной, могли бы разрешиться, если бы мы помнили, что Бог сотворил не одно духовное, но именно то поистине удивительное сочетание духа и материи, которое и есть наш мир. Настоящая перспектива, настоящая цель мира в том, чтобы все материальное одухотворялось, то есть приобретало духовное значение, а все духовное воплощалось. Именно так осуществилось Божественное спасение в Боге, ставшем Человеком: «И Слово стало плотию, и обитало с нами» (Ин. 1, 14). Бог Сам воспринял материальную жизнь, чтобы привести материю к Богу. Таким образом действительный грех не в том, что человек стал «материальным», так как он от начала создан из духа и плоти, но грех в том, что он забыл истинную связь между духом и материей и изменил ей. Разделяя их, человек стал рабом материи вместо того, чтобы быть ее хозяином и, одухотворив, привести ее к Богу. Вот почему наши таинства и духовны, и материальны: с елеем и водой, хлебом и вином как их «веществом». Вот почему таинства являют нам, как мы должны жить в этом мире и в чем наша христианская жизнь.
