По эзотерическим преданиям Индии и Египта, индивиды, составляющую нынешнее человечество, начали свое человеческое существование на других планетах, где материя гораздо менее плотная, чем на нашей. Тело человека было в то время почти прозрачное, а воплощения его были легкие. Его способности духовного восприятия были по видимому очень сильные и энергичные в этот первый человеческий фазис; зато разум и интеллект были в зачаточном состоянии. В этом полутелесном и полудуховном состоянии человек видел духов; все сияло в его глазах красотой и очарованием, все было музыкой для его слуха. Он слышал гармонию сфер. Он не думал и не размышлял, он едва умел хотеть. Он отдавался жизни, вбирая в себя звуки, формы и свет, витая подобно сновидению от жизни к смерти и от смерти к жизни. Такое состояние Орфики называли небом Сатурна. По учению Гермеса человек материализовался, воплощаясь на планетах все более и более плотных.
Воплощаясь в более плотной материи, человечество утеряло свое духовное сознание, но усиливающейся борьбой с внешним миром оно сильно развило свой разум, свой интеллект, свою волю. Земля есть последняя ступень этого спускания в матерью, которое Моисей называет "изгнанием из рая", а Орфей "падением в подлунный круг".
Отсюда человек, путем многих новых воплощений, может медленно подняться и свободным проявлением ума и воли снова обрести свои духовные чувства. Только тогда, говорят ученики Гермеса и Орфея, человек обретает собственной деятельностью сознание божественного; лишь тогда он становится Сыном Божьим. И те, которые назывались на земле этим именем, должны были, — раньше чем появиться среди нас — спуститься и снова подняться по этой трудной спирали.
Что же представляла из себя при своем рождении Психея? Преходящее дуновение, витающий зародыш, гонимая ветром птица, скитающаяся от жизни к жизни. И все же, переходя от крушения к крушению, через миллионы лет, она стала чадом Божьим и не признает иной родины, кроме неба! Вот почему греческая поэзия полная такого глубокого и светлого символизма, сравнивала душу с крылатым насекомым, которое то ползет по земле червяком, то возносится к небу бабочкой. Сколько раз она была гусеницей и сколько раз — бабочкой? Она этого никогда не узнает, но она чувствует, что у неё есть крылья.
Таково прошлое человеческой души. Оно объясняет нам его настоящее состояние и позволяет провидеть его будущее.
Каково же место, которое божественная Психея занимает в земной жизни? Если вдуматься, то нельзя вообразить себе более трагической судьбы. С тех пор, как она страдальчески пробудилась в тяжелой атмосфере земли, она стала пленницей плоти, она сдавлена в изгибах её. Она живет, дышит и думает только через нее; а между тем сама она не от плоти.
По мере того, как она развивается, она чувствует, как в ней загорается мерцающий свет, нечто невидимое и нематериальное, что она называет своим духом, своим сознанием.
Да, у человека есть врожденное чувство своей тройственной природы, ибо даже в речи своей он инстинктивно различает свое тело от души, и душу от духа.
Но плененная и терзаемая душа бьется между своими двумя спутниками, из которых один — змей, сжимающий ее в бесчисленных кольцах, а другой — невидимый гений, призывающий ее, присутствие которого она ощущает лишь по трепету его крыльев и по молниеносным зарницам, вспыхивающим в её глубине.
То отдается она плоти и живет одними её ощущениями и страстями, переходя от кровавых оргий гнева к тяжелому угару сладострастия, пока ее самою не ужаснет глубокое безмолвие невидимого спутника. То, привлеченная к нему, она теряется в такой высоте мысли, что забывает о существовали тела до того момента, когда оно властным призывом напомнит о себе. И все же внутренний голос говорит ей, что между нею и невидимым спутником связь — ненарушима, тогда как связь её с телом временна и кончается со смертью.
Но, разрываясь между ними, душа, в своей вечной борьбе тщетно ищет счастья и истины, тщетно ищет она себя в своих преходящих ощущениях, в своих сменяющихся мыслях, в том мире, который меняется, как мираж. Не находя ничего постоянного гонимая, как ветром оторванный лист, мятежная душа сомневается в себе самой и в божественном мире, который раскрывается для неё только в минуты неодолимого влечения к нему и в минуты скорби.
И знания раскрываются для неё тщетно, потому что, как бы обширны они ни были, рождение и смерть заключают человека между двумя роковыми границами. Это — две двери, ведущие во мрак, за которым он не видит ничего. Пламя его жизни загорается при вступлении в одну из них и потухает при выхода его через другую. Не то же ли самое и с душой? А если нет, то какова же её истинная судьба?
Ответ, даваемый философами на этот мучительный вопрос, весьма различен. Лишь ответ посвященных теософов всех времен один и тот же по существу. Он согласуется с интимным чувством каждой души и с сокровенным духом религии.
Но религии выражали истину лишь под покровом символов, которые в темном сознании толпы переходили в суеверия, тогда как эзотерическая доктрина, открывая гораздо более обширные перспективы, согласуется с законами мировой эволюции.
Вот что говорят человеку посвященные, знакомые с эзотерическим преданием, просветленные глубоким опытом души: то, что волнуется в тебе, что ты называешь своей душой, есть эфирный двойник тела, который заключает в себе бессмертный дух. Дух строить и ткет для себя силою своей собственной деятельности свое духовное тело. Пифагор называет это тело "тонкой колесницей души", потому что после смерти ему суждено удалить дух от праха земного. Это духовное тело есть орган духа, его чувствительная оболочка, его волевое орудие, через которое тело оживотворяется и без которого оно было бы безжизненно. Этот двойник делается видимым при появлении умирающих или умерших. Тонкость, могущество, совершенство духовного тела разнятся, смотря по качеству заключающегося в нем духа; а между субстанцией душ, сотканных из астральных лучей, но проникнутых невесомыми флюидами земли и неба, существует бтльшее различие, чем между всеми земными телами из весовой материи.
Хотя это тело гораздо тоньше и совершеннее земного тела, оно не бессмертно, как заключенная в нем монада. Оно изменяется и очищается соответственно той сред, через которую проходить.
Дух формует и неустанно преобразует его по образу своему, а затем, постепенно освобождаясь от него, облекается в еще более эфирные покровы.
Вот чему учил Пифагор, не признававший отвлеченной духовной сущности, бесформенной монады. Деятельный дух на небесах и на земле должен иметь орган; этот орган есть живая душа, животная или божественная, темная или лучезарная, но облеченная в человеческий образ, который есть подобие Божие.
Что происходит во время смерти? При приближении агонии, душа обыкновенно предчувствует свою скорую разлуку с телом. Она обозревает всю свою земную жизнь в сжатых, быстро сменяющихся и страшно ярких картинах. Когда весь свиток изжитой жизни развернулся таким образом, душа теряет сознание.
Если это святая и чистая душа, то её духовные чувства уже пробудились. Перед смертью у неё так или иначе, хотя бы проникновением в свою собственную глубину, уже появилось сознание иного мира. Под влиянием безмолвных призывов и занимающегося невидимого свита, земля уже потеряла свою власть над душой, и когда она наконец покидает холодный труп, восхищенная своим освобождением, она чувствует, как ее несет волна великого сияния к братьям по духу, к которым она принадлежит.
Но не так переживает смерть обыкновенный человек, жизнь которого делилась между материальными инстинктами и высшими стремлениями. Он пробуждается в полусознательном состоянии, как под гнетом кошмара. У него нет более ни рук, чтобы хватать, ни голоса, чтобы крикнуть, но он помнит, он страдает, он живет в области мрака и неведения. Единственное, что он там видит, это свой труп, с которым он более не связан, но к которому его тянет непреодолимое влечение. Ибо он жил с его помощью, а теперь — что же он такое? Он со страхом ищет себя в своем мозгу, в остановившейся крови своих жил и не находить себя. Умер он, или он жив? Он хотел бы видеть, схватиться за что-нибудь, но он ничего не видит и не за что ему схватиться. Мрак окружает его; вокруг него и в нем — один хаос. Он видит только одну вещь, и эта вещь и влечет его, и заставляет содрогаться… Это — зловещее мерцание его собственных останков, и — кошмар возобновляется снова.
Такое состояние может длиться месяцы и годы. Длительность его зависит от силы материальных инстинктов души. Но какова бы ни была эта душа, добрая или худая, темная или светлая, она постепенно приходит к самосознанию и осваивается с своим новым состоянием. Освобожденная от тела, она бросается в воздушные бездны земли, и электрически потоки подхватывают ее и начинают носить туда и сюда, и тогда она становится способной различать многообразных скитальцев, более или менее похожих на нее, выплывающих перед ней как бы из густого тумана.
