67) Антоний был терпеливого нрава и имел смиренномудрое сердце. При всей духовной высоте своей, чрезвычайно уважал церковное правило, и всякому церковнослужителю готов был отдавать пред собою предпочтение. Не стыдился преклонять главу пред епископами и пресвитерами. Если когда приходил к нему какой диакон ради пользы своей, — он предлагал ему слово на пользу, но совершение молитв предоставлял диакону, не стыдясь учиться и сам. Нередко предлагал вопросы, и желал слушать пребывающих с ним; сознавался, что и сам получает пользу, если кто скажет что–либо полезное. И лицо его имело великую и необычайную приятность. Прел же Антоний от Спасителя и cиe дарование: если бывал он окружен множеством монахов, и кому–нибудь, не знавшему его прежде, желательно было видеть его; то желающий, миновав других, прямо подходил к Антонию, как бы привлекаемый взором его. От других же отличался Антоний не высотою и взрачностию, но благонравием и чистотою души.Поскольку душа была безмятежна, то и внешние чувства оставались невозмущаемыми; а потому, от душевной радости весело было и лицо, и по движениям телесным можно было ощущать и уразумевать спокойствие души, согласно с написанным : сердцу веселящуся, лице цветет, в печалех же сущу, сетует (Прит. 15, 13). Так Иаков узнал, что Лаван замышляет худое, и сказал женам своим: несть лице отца вашего, якоже вчера и mpemьяго дне (Быт. 31, 5). Так Самуил узнал Давида; потому что радостотворны были очи его и зубы белы, как молоко. Так узнавали и Антония; потому что, при душевном спокойствии, никогда не возмущался, и при радостном состоянии духа никогда не бывал мрачен.
68) Весьма чуден был он по вере и благочестив. Никогда не имел общения с отщепенцами мелетианами, зная давнее их лукавство и отступничество; не беседовал дружески с манихеями, или с другими еретиками, разве только для вразумления, чтобы обратились к благочестию. И сам так думал, и другим внушал, что дружба и беседа с еретиками — вред и погибель душе. Гнушался также и арианскою epecью, и всякому давал заповедь не сближаться с арианами и не иметь их злoвеpия. Когда приходили к нему некоторые из ариан, то, испытав и изведав, что они нечествуют, прогонял с горы, говоря, что речи их хуже змеиного яда.
69) Однажды ариане распустили ложный слух, будто и Антоний одинаковых с ними мыслей. Тогда вознегодовал он и раздражился против них; а потом, по просьбе епископов и всей братии, сошел с горы и, прибыв в Александрию, осудил ариан, сказав, что арианство есть последняя ересь и предтеча антихриста. Народ же он поучал, что «Сын Божий не тварь и не из не–сущих, но есть вечное Слово и Премудрость Отчей сущности. А посему, нечестиво — говорить о Сыне: было, когда Его не было. Ибо Слово всегда соприсуще Отцу. Поэтому, не имейте никакого общения с нечестивейшими apиaнами. Ибо нет никакого общения свету ко тме (2 Кор. 6, 14). Как вы, благочестиво верующие, именуетесь Христинами: так они, именующие тварью сущего от Отца Божия Сына и Отчее Слово, ничем не отличаются от язычников, служа твари паче сотворшего Бога. Верьте же, что даже и вся тварь негодует на них за то, что Творца и Господа вселенной, Имже вся быша, сопричисляют к существам сотворенным».
70) Весь народ радовался, слыша, что таким мужем анафематствуется христоборная ересь. Все жители города сбегались видеть Антония. Даже язычники и так называемые их жрецы приходили в храм Господень, говоря: «желаем видеть человека Божия». Ибо так называли его все. И здесь Господь чрез него освободил многих от бесов, и исцелил повредившихся в уме. Многие даже из язычников желали хотя прикоснуться только к старцу, в той уверенности, что получать от сего пользу. И действительно, в эти немногие дни столько обратилось в христианство, сколько в иные времена обращалось в продолжение года. Иные думали, что стечение народа беспокоит его, и потому отгоняли от него всех приходящих; но не возмущаемый ничем Антоний сказал: «число приходящих не больше числа демонов, с которыми ведем брань в горе».
71) Когда же Антоний отходил и мы сопровождали его, тогда, как скоро дошли до городских врат, одна женщина воскликнула позади нас: «остановись, человек Божий! Дочь мою жестоко мучит бес. Остановись, умоляю тебя, чтобы и мне, бежа за тобою, не потерпеть беды». Старец, услышав это и упрошенный нами, охотно остановился. И как скоро женщина приблизилась, дочь ее повергнута была на землю; но Антоний помолился и призвал имя Христово; тогда отроковица восстала здоровою, потому что вышел из нее нечистый бес. Матерь благословляла Бога, и все воздавали Ему благодарение. Сам же Антоний радовался, возвращаясь в гору, как в собственный свой дом.
72) Был же он весьма разумен и, что удивительно, не учась грамоте, отличался тонкостью и проницательностью ума. Однажды пришли к нему два языческих философа, думая, что могут искусить Антония. Был же он на внешней горе, и догадавшись по лицу шедших, какие это люди, вышел к ним и сказал через переводчика: «почему столько беспокоитесь вы, философы, для человека несмысленного?» Когда же ответили они, что Антоний человек вовсе не несмысленный, а напротив того — весьма умный; тогда продолжал он: «если шли вы к человеку несмысленному, то напрасен труд ваш. А если почитаете меня разумным, то будьте такими же, каков я; потому что хорошему должно подражать. Если бы и я пришел к вам, то вам стал бы подражать. Если же вы ко мне пришли, то будьте такими же, каков я; а я — христианин». Философы удалились с удивлением. Они видели, что и демоны боятся Антония.
73) Когда еще встретились с ним на внешней горе иные, подобные сим философам, и думали осмеять его в том, что не учился он грамоте; тогда Антоний спрашивает их: «как скажете: что первоначальнее — ум, или письмена? И что чему причиною: ум ли письменам, или письмена уму?»Поскольку же ответили они: ум первоначальные и он изобретатель письмен; то Антоний сказал: «поэтому, в ком здравый ум, тому не нужны письмена». Этот ответ поразил и философов, и всех бывших при сем; и они ушли, дивясь, что в неученом нашли такую проницательность. Ибо Антоний не грубый имел нрав, как возросший и состарившийся на горе, а напротив того — был приятен и обходителен. Слово его растворено было Божественною солью; а потому, никто не имел к нему ненависти, все же приходившие к нему паче о нем радовались.
74) И действительно, когда после сего пришло к нему еще несколько человек язычников, почитавшихся мудрецами, и потребовали у него слова о вере нашей во Христа, имели же намерение войти в рассуждение о проповеди Божественного креста, чтобы посмеяться; тогда Антоний, помолчав немного и сперва пожалев об их невежестве, сказал им чрез переводчика, верно передававшего слова его: «что лучше, — исповедывать ли крест, или так называемым у вас богам приписывать блудодеяния и деторастление? Проповедуемое у нас есть доказательство мужества и знак презрения смерти; а чему учите вы, то заражено непотребством. Притом, что лучше: сказать ли, что Слово Божие не изменилось и, пребывая одним и тем же, к облагодетельствованию человеков и для спасения их, восприяло на Себя человеческое тело, чтобы, приобщившись к бытию человеческому, соделать людей причастниками Божественного и духовного естества, или Божество уподоблять бессловесным, и потому, чествовать животных четвероногих, пресмыкающихся и человеческие изображения? А таковы чтилища ваших мудрецов! Как же осмеливаетесь вы посмеиваться над нами, которые говорим, что Христос явился человеком, — когда сами, сводя душу с неба, утверждаете, что она блуждает и с небесного свода ниспадает в тело? И пусть бы еще ниспадала только в тело человеческое, а не переходила и не переселялась в четвероногих и пресмыкающихся! Наша вера говорит о пришествии Христовом для спасения человеческого; а вы заблуждаетесь, потому что толкуете о душе нерожденной. Мы рассуждаем о всемогуществе и человеколюбии Промысла, потому что и cиe не невозможно Богу; а вы, называя душу образом Ума, приписываете ей падения, и суесловите, что она превратна, а наконец, по причине превратности души, допускаете, что и самый Ум превратен. Ибо каков образ, таким необходимо быть и тому, чей он образ.Поскольку же так думаете об Уме, то размыслите, не хулите ли чрез это и Того, Кто отец Уму».
75) «А если говорить о кресте, то что признаете лучшим: претерпеть ли крест по злоумышлению людей лукавых и не ужасаться какого бы то ни было рода смерти, или слагать басни о странствиях Озириса и Изиды, о кознях Тифона, о бегстве Крона, о поглощении детей и об отцеубийствах? Ибо это — ваши мудрования. Почему же, посмеиваясь кресту, не удивляетесь воскресению? Ибо сказавшие одно написали и другое. Или почему, упоминая о кресте, умалчиваете о воскрешенных мертвецах, о прозревших слепцах, об исцеленных расслабленных, об очищенных прокаженных, о хождении по морю и других знамениях и чудесах, показывающих, что Христос не человек, но Бог? Мне кажется, что вы весьма несправедливы сами к себе, и не читали с искренним расположением наших Писаний. Прочтите же, и увидите: дела, совершенные Христом, доказывают, что Он Бог, пришедший для спасения человеков».
