И ярче и светлее свод небес,
И тонет взор в его просторе.
Когда ж, о Господи, в моей душе больной,
Немоществующей, унылой и скорбящей,
Повеет Святый Дух животворящий
Ликующей, духовною весной?..
Возрождение
Давно, в дни юности минувшей,
Во мне горел огонь святой.
Тогда души моей покой
Был безмятежен, и живущий
В ней Дух невидимо хранил
Ее от злобы и сомненья,
От пустоты, тоски, томленья
И силой чудною живил.
Но жизнью я увлекся шумной:
Свою невинность, красоту,
И светлый мир, и чистоту
Не мог я сохранить, безумный!
И вихрем страстных увлечений
Охваченный, я погибал...
Но снова к Богу я воззвал
С слезами горьких сожалений,
И Он приник к моим стенаньям,
И мира Ангела послал,
И к жизни чудной вновь призвал,
И исцелил мои страданья.
Надгробная речь митрополита Трифона (Туркестанова)[105]
Помню я, дорогой брат, батюшка, как я вошел в твою убогую келию в скиту. Вся обстановка ее состояла из деревянного стола, деревянного ложа без всякой подстилки; иконы и книги составляли единственное ее украшение. Помню, как смиренно склонялся предо мною на колени этот почтенный, седовласый послушник, принимая мое благословение, — я тогда был иеромонахом.
Помню, с какой радостью говорил ты о ските: "Мне здесь так нравится, так здесь хорошо, и одного бы я желал, чтобы никогда отсюда никуда меня не переводили...".
Прошли годы, и вот тебя посылают на японскую войну священником при отряде Красного Креста. Проездом через Москву ты был у меня в Богоявленском монастыре и просил благословить тебя иконой святого великомученика Пантелеймона. И снова склонил ты предо мной свою седую голову, принимая благословение.
Ты жалел, что уезжаешь из скита, но покорно подчинился воле Божией. "В скиту нам приходится бороться с врагами, во сто крат коварнее, хитрее и злее всяких японцев", — говорил ты, подразумевая врагов нашего спасения.
Прошли годы войны, за нею события 1905–1906 годов. Измученный тем, что пришлось пережить за это время, я уехал в Оптину на отдых и здесь снова встретился с тобою. Сколько чудных вечеров провели мы в беседах! Какие ценные наставления ты мне делал, какие возвышенные речи вел! Драгоценна была для меня твоя дружба, дорогой брат, батюшка!
Прошло еще время, проведенное тобой в неусыпных трудах на благо порученных тебе Богом душ. И в конце жизни пережил ты последнее испытание. Бог испытывал тебя, как некогда Авраама; и как от него потребовал Он принести в жертву единственного сына, так и у тебя угодно было Богу взять любимейшее твое чадо — чудный, благоуханный скит, который ты так благолепно украсил.
И поднялась против тебя буря коварства, низкой злобы, клеветы и лжи — ты все терпеливо вынес, безропотно отдавая себя в волю Божию. И в конце всего оторвали тебя от возлюбленного тобой скита, перевели на новое место. Не дешевой ценой досталась тебе эта перемена. Надорвались силы, перегорели нервы, устало измученное сердце, и ты ушел от нас, ушел туда — к Богу. А мы... мы остались одни.
На огромной колеснице возносился к Богу пророк Илия, а ученик его Елисей смотрел на небо, взывая: "Отец мой! Отец мой!". Так и нам сегодня хочется воскликнуть: "Отец наш! Отец наш! На кого ты нас оставил? Что же мы теперь будем делать? Что же ты оставил нас сиротами?". (Владыка замолчал и заплакал. Вся церковь рыдала и не сразу можно было продолжать.) Низкий тебе поклон, дорогой брат, батюшка, за твою любовь ко мне, за твои чудные беседы, за драгоценные наставления.
А еще тебе земной поклон (владыка поклонился в землю гробу) за твоих духовных детей. Как пастырю мне хорошо известно, какое море скорбей, сомнений и грехов окружает современное человечество; знаю я, что люди часто доходят до бездны отчаяния, до самоубийства, и потому я знаю, как драгоценны в наше время именно старцы-руководители, подобные почившему батюшке.
В момент гибели отчаявшемуся человеку является такой старец и говорит: "Погоди, не бойся, не приходи в отчаяние, еще не все потеряно, дай мне руку, я выведу тебя на дорогу, обопрись на меня, я поведу тебя, подниму твои скорби, помогу снова начать жизнь". Таким старцем был батюшка, он жил скорбями своих детей и сгорел в скорбях.
К вам обращаюсь, братие этой обители, может быть, подчас он казался вам суровым, может быть, вы встречали с его стороны суровый взгляд, неласковое слово и считали его недобрым. Но верьте мне, архипастырским словом я вас заверяю, что искренне любил он вас и все делал, ища одного — вашего блага и спасения ваших душ.
Помолимся же об усопшем, да вселит его Господь во дворы Своя, а его молитвами и нас помилует!
Отлагая, наконец, все попечения мира сего, так угнетавшие и томившие дух мой, кратко скажу мое последнее слово и мой последний завет дорогим моим духовным чадам.
Во-первых, смиренно прошу: простите мне все мои вольные и невольные согрешения, которыми согрешил я против вас, и вас взаимно всех прощаю за все скорби и огорчения, которые подъял я через некоторых по наущению исконного врага спасения нашего.
Веру мне Имате[106], святые отцы и братия, что все мои действия и делания сводились к одному — охранить святые заветы и установления древних отцов-подвижников и великих наших старцев во всей божественной и чудной их красоте от разных тлетворных веяний века сего, начало которых — гордыня сатанинская, а конец — огонь неугасимый и мука бесконечная!
Может быть, плохо исполнил я это — каюсь в том и повергаю себя перед Благостию Божией, умоляя о помиловании. А вас всех, возлюбивших меня о Господе, прошу и молю: соблюдайте мои смиренные глаголы. Не угашайте духа, но паче возгревайте его терпеливо молитвой и чтением святоотеческих и священных писаний, очищая сердце от страстей.
Лучше соглашайтесь подъять тысячу смертей, чем уклониться от Божественных заповедей Евангельских и дивных установлений иноческих.
Мужайтесь в подвиге, не отступайте от него, хотя бы ад восстал на вас и весь мир кипел на вас злобой и прещением, и веруйте: "Близ Господь всем призывающим Его, всем призывающим Его во истине".
Аминь.
Святитель Варсонофий (1495–1576; пам. 4 окт.) — епископ Тверской, казанский чудотворец, уроженец г. Серпухова Московской области. В 1512 г. попал в татарский плен, был выкуплен, по обету постригся в монашество в Спасо-Андрониковом монастыре. В 1544 г. стал игуменом Николо-Песношского монастыря, затем отправлен в Казань и устроил там Спасо-Преображенский монастырь. В1567 г. рукоположен во епископа Тверского. По кончине был погребен в Казани, где в 1595 г. были обретены его нетленные мощи.
Иеросхимонах Амвросий (в миру А.М. Гренков; 1812–1891) — оптинский старец, обладавший дарами прозорливости и чудотворения. Канонизован в 1988 г.
Иеросхимонах Анатолий «Старший» (А.М. Зерцалов; 1824–1894) — старец, скитоначальник, ученик преп. Макария и Амвросия Оптинских. Канонизован в 1996 г.
Иеросхимонах Иосиф (И.Е. Литовкин; 1837–1911) — делатель умной молитвы, ученик преп. Амвросия, преемник по старчеству преп. Анатолия. Канонизован в 1996 г.
Св. праведный Иоанн Кронштадтский (1829–1908) — великий молитвенник и чудотворец. Канонизован в 1990 г.
Преп. Варнава Гефсиманский (1831–1906) — «утешительный» старец Черниговского скита Троице-Сергиевой Лавры, известный духовник и старец. Канонизован в 1996 г.
Перепечатка с издания: Старец Варсонофий Оптинский. Келейные записки. Под ред. Р. Багасарова. М., 1991.
И.М. Концевич. Оптина пустынь и ее время. Джорданвилль, 1970. С. 343–344.
Мужской общежительный монастырь недалеко от г. Мещовска Калужской губернии.
Правильно: Ахтырская икона Божией Матери.
Употреблено в значении «награда».
«Он» — по-видимому, бес, явившийся священнику по попущению Божию.
Игумен Феодосий (в миру Ф.А. Попов; 1824–1903) — родом из Саратовской губ., поступил в Оптину послушником в 1845 г., затем был в Лебедянском м-ре, Площанской пустыни. Настоятельствовал в Перемышльском Троицком Лютиковом м-ре, последние годы жизни (с 1894 г.) был на покое в Оптиной. Имел дар прозорливости и умиленных слез. Воспоминания его вошли в кн.: С.А. Нилус. Сила Божия и немощь человеческая.
