Что же понимали они под "научностью", которую должен был обосновать д-р Хюббе-Шлейден и тем самым "доказать" теософию? До антропософии им не было дела.
Под "научностью" они подразумевали атомистическую основу естественнонаучного теоретизирования и построения гипотез. Явления природы "объяснялись" при помощи того, что "первичные частицы" мировой субстанции группировали в атомы, а затем в молекулы. Материя же возникала у них благодаря определенной структуре атомов в молекулах.
Этот образ мышления брался за образец. Создавались сложные молекулы, которые должны были служить основанием и для духовной деятельности. Химические процессы являлись результатами процессов внутри молекулярной структуры; нечто подобное они искали и для духовных процессов.
Атомизм, как он дается в "естествознании", был для меня совершенно неприемлем уже в самой этой области; перенос его в духовную сферу — это такое заблуждение, о котором даже не стоит серьезно говорить.
Эта область всегда была трудной для моего обоснования антропософии. Уже давно с разных сторон раздаются уверения, что теоретический материализм преодолен. Антропософия, выступая против материализма в науке, борется, как утверждают, с ветряными мельницами. Но я всегда знал, что тот способ преодоления материализма, о котором многие говорят, является именно путем его бессознательного консервирования.
Для меня не имело значения, берутся ли атомы из чисто механической или из какой-либо иной деятельности внутри материального процесса. Здесь было важно то, что мыслительное наблюдение начинает от атома — мельчайшего мирового образования, и ищет перехода к органическому, к духовному. Я же видел необходимость исходить из целого. Атомы или атомистические структуры могут быть лишь результатами духовной, органической деятельности. Я исходил, в духе гетевского наблюдения природы, из созерцаемого пр ото феномен а, а не из какой-либо мыслительной конструкции. Глубоко убедительными были для меня слова Гете о том, что факты уже являются теорией и что за ними уже нечего искать. А это означает, что для исследования природы следует брать то, что дают органы чувств, а мышление использовать в этой области лишь для того, чтобы от сложных, производных феноменов (явлений), которые невозможно обозреть, прийти к простым, к протофеноменам. И тогда обнаруживается, что в природе имеют дело со свойствами цвета или другими чувственными качествами, внутри которых действует дух. Но никогда не придут к тому, что за чувственным миром существует атомистический мир. То, что в атомизме может иметь значимость, принадлежит именно чувственному миру.
Антропософский образ мышления не может согласиться с тем, что относительно этого в понимании природы произошел прогресс. В воззрениях Маха[184] или в других современных течениях в этой области делаются попытки отказаться от атомистического и молекулярного конструирования; но они же и показывают, что оно столь глубоко врезалось в образ мышления, что при отказе от него утрачивается всякая реальность. Для Маха понятия — это лишь экономичные обобщения чувственных восприятий, а не то, что живет в духовной реальности. Новейшие воззрения придерживаются тех же взглядов.
Подобное преодоление теоретического материализма столь же далеко от духовного бытия, в котором живет антропософия, как далек был от него и материализм последней трети XIX столетия. То, что говорила тогда антропософия против естественнонаучных схем мышления, не только не утратило своего значения, но стало более актуальным.
Изложение этих вещей в моем "Жизненном пути" может показаться как бы отвлеченным теоретизированием. Но для меня это не так, ибо здесь содержится то, что было для меня переживанием, сильнейшим переживанием, более значительным, чем все, что когда-либо подступало ко мне извне.
С основанием немецкой секции Теософского общества возникла необходимость в своем собственном журнале. Так Марией фон Сивере и мной был основан ежемесячный журнал "Люцифер". Название это, конечно, не связывалось тогда с духовной силой, которую я позднее обозначил именем Люцифера, противоположностью Аримана. Смысл и содержание антропософии еще не были определены настолько, чтобы можно было говорить об этих двух силах. Название это просто означало "светоносен,".
Я собирался работать в согласии с правлением Теософского общества. Однако с самого начала я ощутил, что в антропософии должно возникнуть нечто, развивающееся из своего собственного зародыша, независимо от содержания того, чему учит Теософское общество. Это я мог сделать только при помощи такого журнала. Из написанных мной статей для этого журнала фактически выросло то, что сегодня является антропософией.
Таким образом, в некотором смысле под покровительством и в присутствии миссис Безант была основана немецкая секция. Тогда же миссис Безант прочитала в Берлине лекцию о целях и принципах теософии. Позднее мы пригласили ее для чтения лекций в ряде немецких городов. Такие лекции состоялись в Гамбурге, Берлине, Веймаре, Мюнхене, Штутгарте, Кельне. Несмотря на все это, без особого участия с моей стороны, а только в силу внутренней необходимости, теософия иссякла, антропософия же стала развиваться в направлении, определяемом внутренними условиями ее становления.
Все это стало возможным благодаря не только посильным материальным пожертвованиям со стороны Марии фон Сивере, но и тому, что она посвятила антропософии все свои силы. Сначала нам действительно приходилось работать в самых примитивных условиях. Большую часть "Люцифера" писал я. Мария фон Сивере взяла на себя ведение корреспонденции. Готовые номера журнала мы сами упаковывали в бандероли, наклеивали на них марки, надписывали адреса и сами же относили весь тираж в большой бельевой корзине на почту.
"Люцифер" вскоре увеличился в объеме. Некий господин Раппопорт, издававший в Вене журнал "Гнозис", предложил мне объединить свой журнал с "Люцифером". Новый журнал стал издаваться под названием "Люцифер-Гнозис". Раппопорт некоторое время участвовал в его издании.
С "Люцифер-Гнозисом" все складывалось наилучшим образом, он распространялся вполне удовлетворительно.
Некоторые уже распроданные номера приходилось выпускать вторым изданием. Так что журнал этот закрылся не от недостатка читателей. Распространение антропософии в сравнительно короткое время приняло такой размах, что из многих городов я получал приглашения выступить с лекциями. Отдельные лекции во многих случаях перерастали в циклы. Сначала я пытался совмещать редактирование "Люцифер-Гнозиса" с лекционной деятельностью. Но номера не выходили в назначенное время, часто запаздывая на целые месяцы. Таким образом, имел место удивительный факт, когда журнал, с каждым номером приобретавший все больше подписчиков, должен был закрыться просто из-за перегруженности редактора.
В этом ежемесячнике впервые было опубликовано то, что стало основой для антропософской деятельности. В нем же впервые было сказано о тех усилиях, которые должна приложить человеческая душа, чтобы достичь собственного созерцательного восприятия духо-познания. Моя книга "Как достигнуть познания высших миров?"[185] выходила с продолжениями, из номера в номер. Кроме того, была заложена основа антропософской космологии благодаря последовательной публикации статей "Из Акаша-Хроники"[186].
Антропософское движение возникло именно так, а не из чего-то, заимствованного у Теософского общества. Если в своих работах, посвященных духо-познанию, я упоминал об учениях, принятых в Теософском обществе, то лишь для того, чтобы исправить, как мне казалось, ошибочное в этих учениях.
В связи с этим я должен упомянуть еще об одном факте, на который часто ссылаются мои противники, окутывая его туманом недоразумений. Исходя из внутренних причин я не хотел говорить о нем, поскольку он не оказал никакого влияния ни на мое развитие, ни на мою общественную деятельность. И в сравнении со всем тем, что я здесь описываю, это сугубо "личное" дело. Речь идет о моем участии в существовавшей внутри Теософского общества "Эзотерической школе".
Эта "Эзотерическая школа" была основана Е. П. Блаватской. Она создала в Обществе небольшой внутренний круг, которому сообщала то, о чем не хотела говорить в Обществе. Как и многие знатоки духовного мира, она не считала возможным открыто сообщать более глубокие учения.
Однако все это связано с тем, каким образом сама Блаватская получила эти учения. Последние всегда были связаны с традицией, берущей начало в древних мистериальных школах. Такая традиция соблюдается во многих обществах, которые строго следят за тем, чтобы эти учения не выходили за пределы общества.
Однако некоторые лица сочли нужным сообщить эти учения Е. П. Блаватской. Полученное она соединила с откровениями своего собственного внутреннего существа. Ибо в этой человеческой индивидуальности духовное действовало атавистическим образом, как в прежние времена в руководителях мистерий, при состоянии сознания, которое, в отличие от современного, пронизанного светом души сознательной, было низведено до сновидческого. Так возродилось в "Блаватской-человеке" то, что происходило в мистериях в древнейшие времена.
